Это почти компенсировало отсутствие на танцах Астрид. Папа уже лег спать, а мама сидела на кухне с чашкой чая. Она переоделась во фланелевую ночную рубашку, но была все еще накрашена, и я подумал, что она очень красивая. Она улыбнулась, и я увидел в ее глазах слезы. – Мам? Ты в порядке? – Да, – ответила она. – Я просто очень за тебя рада, Джейми. И немного боюсь. – Не бойся, – сказал я и обнял ее. – Ты же не начнешь курить с этими ребятами? Обещай мне. – Я уже обещал, мам. – Пообещай еще раз. Я пообещал. В четырнадцать дать обещание легче легкого. Наверху Кон лежал на кровати, читая какую-то научную книгу. У меня в голове не укладывалось, как можно читать подобные книги для удовольствия (особенно при таких достижениях в футболе), но Конни их читал. Он отложил ее и сказал: – Ты был хорош. – С чего ты взял? Он улыбнулся: – Я заскочил посмотреть. Буквально на минутку. Вы играли ту дебильную песню. «Wild Thing». Кто бы сомневался. * * * В следующую пятницу мы играли в «Амветс», а в субботу – на танцах для старшеклассников. И на выступлении в субботу Норм вместо «Я больше не стану терзать свое сердце» нарочно спел «Я больше не стану терзать свою телку». Взрослые, присматривавшие за молодежью, ничего не заметили, они никогда не обращали внимания на слова песен. Но ребята услышали и были в восторге. Спортзал Гейтс-Фоллз в силу своих размеров сам служил усилителем и отлично разносил звук, и наша музыка, особенно на таких громких песнях, как «Good Lovin’», оглушала. Перефразируя строчку из известной песни группы «Slade», можно сказать, что «парни славно пошумели». Во время перерыва Кенни с Нормом и Полом отправились покурить, и я пошел с ними. Там было несколько девушек, в том числе и Хэтти Гриэр, та самая, что шлепнула Норма в день прослушивания. Она обняла его за шею и прильнула к нему. Он сунул руки в задние карманы ее брюк и прижал к себе. Я старался не глазеть. Сзади послышался робкий голос: – Джейми? Я обернулся. Это была Астрид в прямой белой юбке и голубой блузке без рукавов. В отличие от строгого конского хвоста в школе, ее волосы были распущены и обрамляли лицо. – Привет, – сказал я. Но это прозвучало как-то уж очень коротко, и я добавил: – Привет, Астрид, а я тебя не видел в зале. – Я пришла поздно, потому что ехала с Бонни и ее отцом. Ребята, а вы и правда очень классные. – Спасибо. Норм и Хэтти вовсю целовались. Норм целовался громко и издавал звуки, похожие на гудение маминого пылесоса. Целовались и другие, правда, потише, но Астрид, казалось, ничего не замечала. Она не сводила с меня сияющих глаз. В ушах у нее поблескивали сережки в форме лягушат. Голубые лягушата под цвет блузки. В такие моменты замечаешь все мелочи. Мне показалось, она ждет от меня продолжения, и я добавил к уже сказанному: – Большое спасибо. – Ты собираешься курить? – Я? – Мне вдруг подумалось, что она шпионит для моей мамы. – Я не курю. – Может, тогда проводишь меня? Я проводил ее. От места для курения до задней двери в спортзал было четыреста ярдов. Я пожалел, что не четыре мили. – Ты здесь с кем-то? – спросил я. – С Бонни и Карлой, – ответила она. – Не с парнем. Мама с папой не отпускают меня гулять с мальчиками, пока не исполнится пятнадцать лет. И затем, будто желая показать, что она думает о таком дурацком запрете, взяла меня за руку. Когда мы добрались до задней двери зала, она подняла на меня глаза. Я чуть было не поцеловал ее, но не хватило духу. Мальчишки бывают такими кретинами. Когда после танцев мы загружали ударную установку Пола в заднюю часть микроавтобуса, Норм заговорил со мной строгим, почти отеческим тоном: – После перерыва ты все время сбивался с ритма. В чем дело? – Не знаю, – ответил я. – Извини. В следующий раз исправлюсь. – Надеюсь. Если мы играем хорошо, нас приглашают. Если плохо – нет. – Он похлопал ржавый микроавтобус по борту. – Эта малышка Бетси работает не на воздушных пузырьках, и я тоже. – Все дело в девчонке, – пояснил Кенни. – Той маленькой блондиночке в белой юбке. Норм просветлел. Он взял меня за плечи и, в дополнение к отеческому тону, по-отечески немного встряхнул: – Разберись с ней, приятель. И не затягивай. Будешь играть лучше. В тот вечер он дал мне пятнадцать долларов. В канун Нового года мы играли в «Грэйндж». Шел снег. Астрид, одетая в куртку с меховым капюшоном, была там. Я завел ее под пожарную лестницу и поцеловал. Ее губная помада на вкус напоминала клубнику. Когда я оторвался от Астрид, она посмотрела на меня своими большими глазищами. – Я думала, ты никогда не решишься, – сказала она и хихикнула. – Тебе понравилось? – Повтори, тогда скажу. Мы целовались под пожарной лестницей, пока Норм не похлопал меня по плечу. – Хорош. Пора играть музыку. Астрид чмокнула меня в щеку. – Сыграйте «Wild Thing». Я ее обожаю, – попросила она и побежала к задней двери, то и дело поскальзываясь в туфельках для танцев. Мы с Нормом направились за ней. – Яйца не распухли? – поинтересовался он. – Чего? – Не важно. Мы сыграем ее песню первой. Ты знаешь, как это делается, верно? Я знал, поскольку мы играли много песен по заявкам. И был счастлив это сделать, чувствуя себя гораздо увереннее с гитарой, подключенной к усилителю. Мы вышли на сцену. Пол отбил традиционную барабанную дробь, сигнализируя, что группа вернулась и готова зажигать дальше. Поправив ремень гитары у меня на плече, в чем не было абсолютно никакой необходимости, Норм мне кивнул. Я подошел к центральному микрофону и проревел: – А это для Астрид, по ее просьбе, и потому… дикарка, мне кажется, что я тебя люблю! И хотя обычно сигнал к началу песни подавал Норм как лидер группы, сейчас это сделал я: – Раз… два… три… начали. Подружки Астрид начали ее пихать и завизжали, а она стояла вся пунцовая. И послала мне воздушный поцелуй. У ребят из «Chrome Roses» были подружки. Или поклонницы. А может, они это совмещали. Находясь в группе, трудно отделить одно от другого. У Норма была Хэтти. У Пола – Сьюзен Фурнье. У Кенни – Кэрол Пламмер. А у меня – Астрид. Хэтти, Сьюзен и Кэрол иногда забивались к нам в автобус по пути на концерт. Астрид этого не позволяли, но зато отпускали с девушками, если родители Сьюзен разрешали той взять машину. Иногда они выходили в зал и танцевали друг с другом, но чаще просто стояли тесной группкой и наблюдали. Во время перерыва мы с Астрид в основном целовались, и я стал замечать в ее дыхании запах табака. Меня это не смущало. Поняв это (у девчонок есть талант понимать), она начала курить уже при мне, и пару раз при поцелуе вдыхала мне в рот немного дыма. От этого у меня возникала убойная эрекция. Через неделю после того, как Астрид исполнилось пятнадцать лет, ей разрешили поехать с нами в микроавтобусе на танцы в Льюистон. Всю дорогу домой мы целовались, и когда я просунул руку ей под куртку, чтобы нащупать грудь, которая стала намного больше прежних комочков, Астрид не оттолкнула ее, как всегда делала раньше. – Это приятно, – прошептала она мне на ухо. – Я знаю, что это нехорошо, но все равно приятно. – Может, как раз поэтому, – сказал я. Иногда мальчишки – не такие уж кретины. Еще через месяц она позволила моей руке забраться ей в лифчик, а еще через два – под юбку. Когда я наконец залез ей в трусики, она призналась, что это тоже приятно. Но большего не позволила. – Я знаю, что сразу забеременею, – прошептала она мне на ухо однажды вечером, когда мы особенно распалились. – Я могу кое-что купить в аптеке. И съездить для этого в Льюистон, где меня никто не знает.