— Хорошо, — обескураженный Гарднер встал. — А ты? — Я останусь здесь, — улыбнулась Бобби. Гард шел и думал, что все услышанное не подчиняется никаким законам логики. Пишущие машинки не могут сами писать книги. Бобби может говорить все что угодно, она может даже верить сама в то, что говорит, но так не бывает. — Ты готов, Гард? — послышался голос Бобби. Одновременно с ее словами рулон с бумагой для компьютера начал опускаться. Гард увидел, что к машинке присоединены четыре проводка: красный, синий, желтый и зеленый. — Заряди, пожалуйста, лист, — крикнула Андерсон. — Ну, не дура ли я? Забыть о такой мелочи! Они не стали помогать мне в этом, и я чуть не сошла с ума, пока не нашла решение. Мне подсказал эту мысль рулончик туалетной бумаги… Гард, да заряжай же! Нет. Я должен бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше. И потом должен напиться до чертиков, чтобы забыть все это. Меня даже не интересует, кто эти «они». Но вместо того чтобы бежать, он зарядил лист в машинку, а сердце его билось все быстрее и быстрее. — Порядок, — крикнул он. — Мне нужно сделать еще что-нибудь? Правда, он не видел никакого выключателя, да и не очень-то ему хотелось бы что-нибудь здесь включать. — Не нужно! — крикнула в ответ она, и Гарднер услышал щелчок. Из машинки полились струи зеленого света. Свет растекался между клавишами. Внезапно клавиши начали сами собой опускаться и подыматься, как клавиатура в механическом пианино. Каретка стронулась с места, и на листе возникли буквы: Мой папа лежит глубоко под землей. Динь. Звяк. Каретка вернулась в исходное положение. Нет-нет, я ничего не видел. Невозможно поверить в то, что я вижу нечто подобное. Эти алмазы были когда-то его глазами. Свет, как туман, обволакивал клавиатуру. Динь! Звяк! Мое пиво — лучшее в стране пиво. Машинка как будто набирала скорость. Теперь она трещала без умолку. Все это, безусловно, какой-то ловкий трюк, выдуманный Бобби во время одного из приступов безумия — созидательного безумия. Никаких трюков, Гард! Каретка замерла, как бы наблюдая за его реакцией, и затарахтела вновь. Я делаю это из кухни. Моим приспособлением можно управлять с помощью мысли. Эта штука воспринимает мои мысли с расстояния до пяти миль. Если я отойду дальше, в ее работе начинаются перебои, а свыше десяти миль она совсем перестает работать. Так что я не сидела за машинкой, когда писала свою книгу. Этот чертов старый «ундервуд» два или три дня работал без остановки, Гард, а я все это время была в лесу, работая в одном месте, или рыла погреб. Но, как я уже сказала тебе, большую часть времени я спала. Это забавно… если бы кто-нибудь рассказал мне, что подобное приспособление существует, я никогда не смогла бы поверить, что оно будет работать на меня. Машинка печатает буквы, потому что я ясно вижу напечатанные на бумаге слова. Это не похоже на диктовку, Гард, это скорее управление машинкой с помощью подсознания; скорее сон, чем работа… но то, что получается в результате, это не сон. Это машина мечты. Они сделали мне космически щедрый подарок. Ты прав, «Солдаты-Буйволы» — моя лучшая книга. Представляешь каким был бы результат, если бы этой машинкой владел Ф.Скотт Фицджеральд? Или Хемингуэй? Фолкнер? Сэлинджер? Машинка замерла. Гарднер прочел все напечатанное. Его взгляд задержался на первой строчке. И все же это какой-то трюк. Машинка заработала: Никаких трюков! Он внезапно подумал: Ты можешь читать мои мысли, Бобби? Да. Но только немного. Никогда еще в нем не было так сильно ощущение нереальности происходящего. Его глаза механически скользили по строчкам. Наконец он нашел то, что искал: Это был с их стороны космически щедрый подарок… А раньше Бобби сказала: Они подсказали мне решение… Глядя, как завороженный, на машинку, которая все еще светилась ярко-зеленым светом, Гарднер подумал: Бобби, кто такие «они»? Клавиши вновь застучали, лист бумаги сдвинулся, и Гарднер прочитал хорошо знакомый ему детский куплет: Вчера, сегодня и всегда И там они, и тут — Лишь ты уснешь как со двора В дом призраки придут. Джим Гарднер пронзительно вскрикнул. Его руки наконец перестали трястись, и он смог взять чашку кофе и сделать глоток. Бобби, перетащившая его на кухню, следила за каждым его движением, и глаза ее странно блестели. — Мне очень жаль, что все произошло именно так, — сказала она наконец, — но я бы не смогла этого предотвратить. Я говорила тебе, что это машинка мечты, но она же — и машинка подсознания. Ты все время думаешь о том, что этот дом населен… ну, ты назвал бы это монстрами… а я бы сказала — образами. Простыми, как детские мечты, но живыми. — И она с нажимом повторила: — Живыми. Какое-то время в кухне царила тишина, и только за окном пели птицы. — Я могла бы предусмотреть твою реакцию и заранее посвятить тебя в некоторые детали, — продолжала она, — но не уверена, что смогла бы ясно объяснить тебе все это. Ты спросил меня, кто такие «они», и из моего подсознания выскочили стишки о призраках. А печатная машинка тут же восприняла их. — Допустим, — кивнул Гарднер, хотя все это по-прежнему было непонятно, — но кто же они, кроме того, что их можно назвать призраками? Тролли? Гоблины? Грем… — Я просила тебя осмотреться вокруг, чтобы ты понял, насколько они могущественны, — торжественно сказала Андерсон, — и насколько велики перемены здесь. — Ну, это-то я понял, — сказал Гарднер, и в уголках его рта заиграла улыбка. — Еще несколько таких же «могущественных» перемен — и смирительная рубашка будет на мне отлично смотреться. — Те, кого ты называешь призраками, пришли из космоса, — сказала Андерсон, — и, как мне кажется, сейчас ты в состоянии это осмыслить. Во рту у Гарда пересохло, и он нервно облизнул губы. — Они здесь, вокруг нас? — спросил он и услышал собственный голос как бы издалека. Внезапно ему стало страшно — страшно настолько, что он не смог бы заставить себя оглянуться. Он будто оказался в центральном эпизоде сериала «Звездные войны». — Я думаю, что они — во всяком случае, в физическом понимании — давно мертвы, — тихо сказала Андерсон. — Они умерли задолго до появления на Земле первого человека. Но это как… как Карузо: он давно умер, а голос его, записанный на пластинки и пленки, будет жить вечно! — Бобби, — с чувством сказал Гарднер, — расскажи мне, что произошло. Я хочу услышать историю от начала до конца. Можешь это сделать? — Не уверена, — сказала она с улыбкой, — но постараюсь. Андерсон говорила долго. Когда она закончила рассказ, был полдень. Все это время Гарднер сидел за столом и курил, встав только один раз, чтобы сходить в ванную за аспирином. Андерсон начала с рассказа о прогулке в лесу и своей находке — она сразу поняла, что нашла нечто исключительно важное, — но внезапно перескочила назад и принялась рассказывать о Питере. Она намеренно не упомянула о мертвом птенце, об исчезнувшей катаракте Питера. Она только сказала, что, вернувшись после целого дня работы возле странного предмета, обнаружила Питера на крыльце мертвым. — Это было похоже, как будто он спал, — сказала Андерсон, и в ее голосе прозвучала фальшивая нотка. Гард, хорошо знавший Бобби и ее неумение лгать, внимательно посмотрел на нее… и тут же перевел взгляд на свои руки. Андерсон тихо плакала. Через несколько минут Гарднер спросил: — Что было потом? — Потом ты пришел, когда я позвала тебя, — Андерсон уже улыбалась. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду. — Питер умер двадцать восьмого июня, — сказала Андерсон. Она никогда не имела возможности попрактиковаться во лжи, но у нее это прозвучало почти натурально. — Этот последний день я помню совершенно отчетливо, — она открыто и честно улыбнулась Гарднеру. Но это ее высказывание тоже было ложью: последний день, который она помнила отчетливо, был накануне, двадцать седьмого июня. Именно тогда она начала копать. Это напоминало сказку, но она действительно не смогла бы последовательно вспомнить, что и когда делала потом. И еще она не могла сказать Гарду правду о Питере. Не сейчас. Они подсказывали ей это, но она и сама знала, что пока нельзя. Они также говорили ей, что нужно очень внимательно посмотреть на Джима Гарднера. Конечно, не слишком долго: он скоро станет членом их команды. Да. И это будет отлично, потому что, если Андерсон и любила кого-нибудь, то этим человеком был именно Джим Гарднер. Бобби, кто такие «они»? Призраки. Это словечко не хуже любого другого, верно? Конечно. Даже лучше многих других. Ей не хотелось лгать Гарду, это было нелегко. Но скоро он сам все узнает… все поймет… Гард… он… он…