Что-то необъяснимое – удача, фортуна, провидение – делало сегодня все, чтобы спасти его. Какая-то магия, но на этот раз белая магия. И вот в самый последний момент извечное невезение Джека Торранса вновь вмешалось и спутало все карты, которые ложились так удачно. Обида, чудовищная обида, захлестнула его, комком подкатив к горлу. Руки снова сжались в кулаки. (Несправедливость, какая-то фатальная несправедливость!) Почему его взгляд не мог упасть в другой угол сарая? В любое другое место! Почему ему внезапно не свело шею, не зачесался нос, не попала соринка в глаз? Любой мелочи было бы достаточно. И он бы его не заметил. А быть может, он его и не заметил? Это же так просто. Снова галлюцинация, подобная той, что посетила его вчера в номере на третьем этаже, или странным видениям на игровой площадке. Перенапряжение все-таки сказывается. «Представляете, мне померещилось, что я увидел в углу аккумулятор. Но на самом деле там ничего не было. Да, накопилась усталость в боях! Это единственное возможное объяснение, сэр. Прошу меня извинить. – Ничего, сынок. Держи хвост пистолетом. Может случиться с каждым из нас». Он распахнул дверь сарая с такой злобной силой, что ее чуть не сорвало с петель, и втащил внутрь свои снегоступы. Их решетчатые поверхности были плотно забиты снегом, и он принялся молотить ими об пол, очищая от лишнего груза. Потом прикрепил один к левой ноге… И замер. У площадки для доставки молока он увидел Дэнни. Как ему показалось, мальчик пытался скатать снеговика, но у него ничего не получалось. В мороз снег был слишком сухим и не хотел слипаться. Однако Дэнни не оставлял попыток, прилежно занимаясь этим напрасным трудом при свете утреннего солнца. Маленький, плотно укутанный в зимние одежды мальчик на отливающем бриллиантовыми отблесками снегу, под ослепительно синим небом. Свою шапку он натянул козырьком назад, как делали многие знаменитые бейсболисты. (О чем, Господи, ты только думал?) Ответ пришел мгновенно. (О себе. Я думал только о себе самом.) Ему вдруг вспомнилось, как ночью его посетили страшные мысли об убийстве жены. И в этот момент, стоя на коленях в сарае, он все понял с предельной ясностью. «Оверлук» пытался воздействовать не только на Дэнни. Он подвергал испытанию и его самого. И слабым звеном был не Дэнни. Слабым звеном сейчас стал именно он, Джек Торранс. Получалось, что из них троих он самый уязвимый, тот, кого можно крутить и сгибать, пока что-то в нем не надломится. (как только я расслабляюсь и засыпаю… и когда я это делаю… если я это делаю…) Он посмотрел на ряды окон отеля. В их многочисленных стеклах отражалось ослепительное солнце, но он все равно вглядывался в них. И впервые заметил, до какой степени они напоминали человеческие глаза. Они отражали лишь внешний свет, но внутри хранили тайну своей собственной темноты. И устремлены они были не на Дэнни. Они всматривались в него. В эти несколько секунд он успел понять очень многое. Он вспомнил черно-белую картинку, которую ребенком видел на уроке богословия. Монахиня, проводившая урок, поставила рисунок на мольберт и провозгласила Чудом Божьим. Дети сначала смотрели на лист в недоумении, видя перед собой лишь хаос из черных и белых линий – бессистемных и внешне бессмысленных. Затем один мальчик, сидевший в третьем ряду, громко охнул и воскликнул: «Да это же Иисус!» – после чего сразу же был отправлен домой, награжденный не только новеньким экземпляром Писания, но и церковным календарем, потому что увидел это первым. Остальные стали всматриваться пристальнее, и Джеки Торранс в том числе. Один за другим ученики начали издавать похожие звуки, а одна маленькая девочка изобразила нечто вроде религиозного экстаза, громко выкрикивая: «Я Его вижу! Я вижу Его!» Ей достался томик Нового Завета. Наконец настал момент, когда уже все разглядели божественный лик, кроме маленького Джеки. Он все сильнее напрягал зрение, уже немного напуганный, потому что циник в нем был уверен: одноклассники просто притворились, чтобы понравиться сестре Беатрисе, – но где-то в глубине души все же засел страх, что Бог не хочет явить ему свое лицо, потому что считает его самым большим грешником. «Неужели ты не видишь его, Джеки?» – спрашивала сестра Беатриса своим печально-медоточивым голоском. Я вижу только твои сиськи, думал он в злобном отчаянии. Джеки долго качал головой, но потом разыграл спектакль и с фальшивым восторгом сказал: «Да, теперь вижу! Ну ни фига себе, это же Христос!» Все засмеялись, начали ему аплодировать, отчего он почувствовал приятное волнение, стыд и страх одновременно. Позже, когда все поднялись из подвального помещения церкви на улицу, он один задержался и вновь вгляделся в черно-белую бессмысленную картинку, оставленную сестрой Беатрисой на мольберте. Он ненавидел ее и общее лицемерие. Они точно так же притворились, как и он сам. Даже сестра Беатриса была жалкой притворщицей. Это большой обман, только и всего. «Дерьмо он, этот ваш адский огонь, полная чушь», – чуть слышно прошептал он, стал поворачиваться, чтобы уйти, и в этот момент краем глаза увидел лик Иисуса, печальный и мудрый. Джеки застыл. Сердце от испуга ушло в пятки. Внезапно все линии обрели свои места, и он не мог оторвать глаз от бумаги, теперь уже в трепете перед чудом, сам не понимая, как мог не разглядеть этого раньше. Глаза, зигзагообразная тень, пролегшая над усталыми веками, тонкий правильный нос, линия полных сочувствия губ. И Он смотрел на Джеки Торранса. То, что еще минуту назад казалось бессмыслицей штрихов, внезапно трансформировалось в четкое изображение Иисуса-Господа-Нашего. И священный трепет перерос в панический ужас. Он ведь богохульствовал, стоя перед образом Бога. Быть ему проклятым навеки! Гореть ему в адском пламени с другими грешниками. Ведь лик Христов присутствовал на этом листе с самого начала. С самого начала! И теперь, стоя на коленях в круге солнечного света и наблюдая, как сын играет в тени отеля, он начал прозревать правду. Отелю нужен был Дэнни. Быть может, и они тоже, но Дэнни в первую очередь. И звери в живой изгороди действительно двигались. А в номере 217 обитала мертвая женщина, которая, возможно, при обычных обстоятельствах оставалась бы безвредным призраком, но теперь стала реально опасной. Она была подобием некой зловещей заводной игрушки, чей механизм привел в движение странным образом устроенный внутренний мир Дэнни… и его собственный. Кто рассказал ему о том, как мужчина внезапно скончался от инсульта прямо на роке-корте, Уотсон? Или Уллман? Это не имело значения. На четвертом этаже было совершено убийство. А сколько еще произошло здесь буйных ссор, самоубийств, внезапных кончин? И сколько других убийств? Ведь Грейди мог притаиться со своим топором где-то в западном крыле, дожидаясь, пока Дэнни оживит его, чтобы он смог вырваться из своего деревянного плена. Припухшие округлые синяки на шее Дэнни. Звяканье почти невидимых бутылок в пустом баре. Радиопередатчик. Кошмарные сны. Альбом с вырезками, который он нашел в подвале. (Медок! Ты слышишь, друг милый? Я снова бродила во сне этой ночью постылой…) Джек резко поднялся и выкинул снегоступы за порог. Его трясло. Закрыв дверь сарая, он взялся за коробку с аккумулятором. Но она выскользнула из его дрожавших пальцев (о боже что если я расколол его) и упала боком на пол. Он открыл крышку коробки и достал батарею, забыв о кислоте, которая могла сочиться из корпуса, если в нем образовалась трещина. Но трещины не было. Аккумулятор остался цел. Джек испустил тихий вздох облегчения. Бережно прижимая к себе батарею, он донес ее до «Скиду» и установил на площадку в передней части моторного отсека. Затем нашел небольшой ключ, с помощью которого быстро подсоединил провода. Аккумулятор находился в рабочем состоянии и не требовал даже дополнительной подзарядки. Когда Джек надел провод на положительную клемму, проскочила электрическая искра и в воздухе слегка запахло озоном. Покончив с этим, он отступил в сторону и стал нервно вытирать руки о полы своей линялой джинсовой куртки. Вот так. Мотор будет работать. Не существовало ни малейшей причины для отказа техники. За исключением одной: «Оверлук» очень не хотел, чтобы они выбрались отсюда. Не хотел отпускать их. В конце концов, отелю было весело. В его распоряжении оказались маленький мальчик, чтобы запугивать, муж и жена, которых так интересно стравливать, и если «Оверлук» разыграет свою партию правильно, они скоро начнут гоняться друг за другом по коридорам отеля. Похожие на бестелесные тени из романа Ширли Джексон. Но только в ее доме на холме ты остался бы в одиночестве. «Оверлук» – совершенно другое дело. Здесь тебя всегда поджидала теплая компания. И все же теперь не было ни одной причины, чтобы двигатель снегохода не завелся, кроме, конечно… (Кроме, конечно, того, что ты на самом деле не хочешь никуда уезжать.) да, кроме этой. Он стоял и смотрел на «Скиду», выдыхая небольшие облачка пара. Ему хотелось обратить все вспять. Ведь он пришел сюда, не испытывая никаких сомнений. Спускаться в долину – большая ошибка, был уверен он. Уэнди впала в панику, испугавшись мифического страшилища, которое нафантазировал маленький мальчик. Но теперь он неожиданно сумел увидеть все это ее глазами, понять ее точку зрения. Получалось как в пьесе. В его трижды проклятой пьесе. Он больше не знал, на чьей он стороне и каков будет финал. Стоило однажды узреть Божий лик на черно-белой картинке – и пиши пропало. Ты уже никогда не сможешь не видеть его. Другие будут смеяться, утверждать, что это ничего не значит, что они признают только точные изображения, выполненные настоящими мастерами, но на тебя из хаоса линий всегда будет смотреть Отец-Наш-Небесный. Ты сумел разглядеть его в одно шокирующее мгновение прозрения, когда сознание и подсознание слились воедино. А значит, будешь видеть его всегда. Ты попросту обречен на это. (Я снова бродила во сне этой ночью…) Вот и сейчас все было хорошо, пока он не увидел, как Дэнни играет в снегу. Это была вина Дэнни. Во всем, что происходило, виноват только он. Ведь он мог сиять, что бы это ни значило на самом деле. Хотя какое там сияние! Это было проклятие. Если бы они с Уэнди приехали сюда одни, то тихо-мирно прожили бы здесь всю зиму. Ни боли, ни неволи. (Я не хочу уезжать? Или не могу?) «Оверлук» не желал отпускать их, и Джек тоже не хотел, чтобы они уезжали. Даже Дэнни. Дэнни мог уже стать частью истории отеля. А его самого «Оверлук», подобно большому и щедрому Сэмюэлу Джонсону, избрал на роль своего Босуэлла[18]. Так вы говорите, что новый зимний смотритель пописывает? Очень хорошо, дайте ему работу. Настало время рассказать историю с нашей точки зрения. Но только давайте сначала избавимся от его жены и слишком любознательного сынишки. Нам не надо, чтобы его отвлекали. Мы не хотим… Джек стоял перед снегоходом, чувствуя, как возвращается головная боль. К чему он пришел в итоге? Уехать или остаться? Очень простой вопрос. И давайте не будем ничего усложнять. Должны ли мы уехать – или нам следует остаться здесь? Если мы уедем, сколько времени потребуется, чтобы отыскать берлогу в Сайдуайндере? – спросило некое подобие внутреннего голоса. Темную дыру со стареньким цветным телевизором, в который небритые безработные мужчины пялятся целыми днями, чтобы скоротать время? Где мужской туалет воняет застоявшейся мочой тысячелетней давности, а в унитазе непременно плавает окурок «Кэмела»? Где в баре пиво по тридцать центов за стакан, и его сдабривают солью под звуки музыкального автомата, в который заряжены семьдесят древних мелодий в стиле кантри? Сколько времени на это нужно? Да Боже мой! Джек боялся, что совсем немного. – Это безвыигрышная ситуация, – подвел он черту с тихой безнадежностью. Как раскладывать пасьянс, заранее зная, что в колоде не хватает одного из тузов. Он резко склонился к двигателю «Скиду» и вырвал магнето вместе со всеми проводами. Это оказалось несложно. Посмотрел на него, затем подошел к задней двери сарая и открыл ее. Отсюда открывался до приторности красивый вид на горы в сиянии утреннего солнца. Ровное, без единого следа снежное поле тянулось примерно милю до первых сосен. Джек зашвырнул магнето в глубокий снег так далеко, как только хватило сил. И оно улетело даже дальше, чем должно было. Только всплеск снежинок обозначил место его падения. Легкий бриз тут же принялся заносить образовавшуюся ямку. «Исчезни там, я приказываю. Все кончено. Исчезни без следа». В его душе воцарился покой. Он еще долго стоял на пороге сарая, вдыхая бодрящий горный воздух, а потом плотно закрыл заднюю дверь и вышел с другой стороны, чтобы сообщить Уэнди: они остаются здесь. По пути он задержался и поиграл с Дэнни в снежки. Глава 34 Живая изгородь Наступило 29 ноября. Минул День благодарения. Последняя неделя выдалась для них удачной. Праздничный ужин стал лучшей семейной трапезой за все время. Уэнди отменно приготовила индейку, оставленную Диком Холлораном, и они наелись до отвала, но все равно не одолели огромную птицу. Джек начал в шутку ныть, что теперь им придется питаться этой индюшатиной до конца зимы – есть индейку под сливочным соусом, сандвичи с индейкой, индюшачий суп с лапшой и, быть может, придумать еще какие-то более экзотические блюда. «Не волнуйся, – в тон ему отвечала Уэнди. – Мясо индейки тебе грозит только до Рождества. Потом придется так же долго сражаться с каплуном». Джек и Дэнни хором застонали. Синяки на шее Дэнни почти сошли, а вместе с ними поубавилось тревоги и у родителей. После обеда в День благодарения Уэнди катала Дэнни вокруг отеля на санках, а Джек работал над пьесой, которая теперь действительно была почти закончена. – Тебе все еще страшно здесь, док? – спросила Уэнди, не зная, как еще задать этот вопрос. – Да, – ответил он без притворства. – Но я теперь стараюсь держаться только безопасных мест. – Твой папа говорит, что рано или поздно рейнджеры из национального парка забеспокоятся, почему мы не выходим на связь по радио. И приедут, чтобы проверить, все ли у нас в порядке. Тогда мы сможем уехать с ними. Ты и я. И предоставим папе одному доработать до конца зимы. Для него это очень важно. В какой-то степени, док… Знаю, тебе, наверное, трудно это понять… Но мы загнаны в угол. – Я понимаю, – просто ответил он. А сегодня вновь выдался солнечный день. Родители тихо уединились наверху, и Дэнни прекрасно знал, что они занимались там любовью. А потом оба задремали. Для Дэнни важнее всего было знать, что им хорошо. Мама все еще испытывала некоторый страх, а вот отец порой вел себя странно. Создавалось ощущение, что он сделал что-то очень трудное – и сделал правильно. Но Дэнни никак не мог понять, что именно это было. Отец тщательно охранял секрет даже в своем сознании. И Дэнни невольно удивлялся. Разве можно совершить что-то правильное, радоваться этому, но одновременно настолько стыдиться, чтобы стараться даже не думать об этом? Этот вопрос бередил душу. Он не верил, что подобное возможно… если человек в своем уме. Но самые усиленные попытки проникнуть в мысли отца оканчивались непонятной картинкой какого-то странного, похожего на осьминога предмета, который летел на фоне ярко-синего неба. И оба раза, когда он предпринимал такие попытки, отец вдруг вскидывал на него пронзительный взгляд, словно понимал, чего хочет добиться Дэнни. А теперь он стоял в вестибюле, готовясь выйти наружу. В последнее время он много гулял, катаясь на санках или вышагивая в снегоступах. Ему нравилось находиться вне стен отеля. А когда светило солнце, Дэнни казалось, будто огромная тяжесть сваливается с его плеч. Он подтащил к гардеробу возле бального зала стул, встал на него и сдернул с крючков свою парку и теплые лыжные брюки, а потом уселся, чтобы одеться. Ботинки стояли на нижней полке. Дэнни натянул их на ноги и, высунув от усердия кончик языка, стал тщательно зашнуровывать и завязывать крепкими двойными узлами. Затем последовали рукавицы и лыжная шапочка. Поначалу он направился к задней двери кухни, но потом в задумчивости остановился. Дэнни надоело все время играть на заднем дворе, который к тому же в это время уже погружался в тень. Ему вообще было неуютно находиться в тени отеля. И потому он решил, что на этот раз возьмет снегоступы и отправится вниз к игровой площадке. Конечно, Дик Холлоран предупреждал, что лучше держаться подальше от живой изгороди, но сейчас мысли о животных-кустах не слишком волновали Дэнни. Звери были полностью укрыты снежными сугробами, и на виду остались лишь львиные хвосты да бугорок кроличьей головы. Торчащие из снега хвосты казались скорее смешными, чем пугающими. Дэнни открыл заднюю дверь и взял с молочной платформы свои снегоступы. Пять минут спустя он уже привязывал их к башмакам на парадной террасе. Папа говорил, что ему (Дэнни) на удивление легко давалось пользование снегоступами – этот внешне неспешный скользящий шаг, после которого непременно следовало чуть встряхнуть лодыжкой, чтобы избавиться от комьев снега, норовивших забиться в шнуровку, – и для скорости ходьбы оставалось только укрепить определенные группы мышц ног. Дэнни обнаружил, что лодыжки уставали быстрее всего. На них ложилась почти такая же нагрузка, как при катании на коньках, потому что требовалось обязательное встряхивание после каждого шага. Поэтому примерно каждые пять минут он останавливался, широко расставив ноги, чтобы дать им отдых. Но по пути к игровой площадке отдыхать не требовалось, потому что это был непрерывный спуск. И менее чем через десять минут после того, как он преодолел огромный, похожий на дюну сугроб, который намело вдоль террасы отеля, Дэнни уже стоял на игровой площадке, держась рукой за горку. Он даже не запыхался. Под снежным покровом площадка выглядела даже привлекательнее, чем осенью. Это была словно выставка волшебных скульптур. Цепи качелей замерзли в странных положениях, а над поверхностью снега виднелись только высокие сиденья для самых старших. Предназначенные для лазанья «джунгли» заиндевели и покрылись сосульками. От игрушечного «Оверлука» на виду остались только трубы, (вот бы и настоящий отель так завалило, но только чтобы нас уже там не было) а верхние окружности бетонных колец торчали из снега в двух местах наподобие эскимосских иглу. Дэнни подошел к ним, присел на корточки и начал копать. Ему не понадобилось много времени, чтобы достаточно расширить вход в один из темных туннелей и соскользнуть внутрь. Он представлял себя Патриком Макгуэном в роли секретного агента – этот сериал дважды повторяли по берлингтонскому каналу, и папа не пропустил ни серии (он мог даже не поехать в гости и остаться дома, чтобы вместе с Дэнни посмотреть «Тайного агента» или «Мстителей»), – который спасается от шпионов КГБ в горах Швейцарии. В этом районе как раз только что сошла большая лавина, а зловещий агент КГБ Слоббо убил его подружку с помощью отравленной стрелы, но зато вожделенная русская антигравитационная машина находилась где-то рядом. Возможно, даже в конце вот этого туннеля. Достав свой автоматический пистолет, он двинулся вдоль бетонных стен, вглядываясь вперед пристально и настороженно, сдерживая дыхание, вырывавшееся наружу мелкими белыми облачками. Противоположный выход из бетонного кольца оказался полностью забит снегом. Дэнни попытался копать и здесь, но с удивлением (и даже некоторой тревогой) обнаружил, каким плотным стал наст, заледеневший и спрессованный под весом сугроба. Он мгновенно забыл про игру, ощутив себя узником в этом темном бетонном кольце. Он мог слышать собственное дыхание: частое, неглубокое и влажное. Сверху лежал слой снега, а через вырытое Дэнни отверстие почти не проникал свет. И внезапно ему больше всего захотелось снова выбраться под солнечные лучи, вдруг вспомнилось, что папа с мамой спали и не могли знать, куда он пошел. Если последний выход завалит, он окажется в ловушке. А «Оверлук» его невзлюбил. Дэнни не без труда развернулся внутри бетонного кольца и пополз в обратную сторону. Его снегоступы клацали друг о друга. Под ладонями шуршали мертвые осиновые листья, занесенные сюда осенью. Он как раз добрался до конца трубы, где холодный свет еще кое-как пробивался снаружи, когда снег и в самом деле обвалился, незначительно, но достаточно, чтобы припорошить ему лицо и окончательно закрыть отверстие, оставив Дэнни в полнейшем мраке. На мгновение паника парализовала его рассудок, лишив возможности думать. Потом откуда-то издалека он услышал, как папа строго запрещает ему даже близко подходить к стовингтонской свалке мусора, потому что некоторые недоумки выбрасывают старые холодильники, не сняв с них дверей. Если ты случайно заберешься в такой холодильник, а дверь захлопнется, выбраться наружу не будет никакой возможности. И ты погибнешь в полной темноте. (Ты же не хочешь, чтобы такое приключилось с тобой, док?) (Нет, папочка.) Но именно это с ним и случилось, мелькнула у него страшная мысль. Это и произошло. Он оказался заперт в абсолютной тьме, и здесь было холодно, как в морозильной камере. И еще… (что-то есть прямо рядом со мной.) У Дэнни резко перехватило дыхание. Парализующий ужас сковал его. Да. Да. Что-то находилось в трубе, что-то ужасное, припасенное «Оверлуком» специально на такой случай. Быть может, это огромный паук, прятавшийся под прошлогодними листьями, или крыса… или даже труп маленького ребенка, погибшего когда-то на игровой площадке. Случалось ли такое в прошлом? Ему почему-то казалось, что да. Он представил женщину в ванной. Кровь и мозги, размазанные по стене президентского люкса. И маленького мальчика, раскроившего себе череп при падении с «джунглей» или с качелей, который теперь подкрадывался к нему сзади из темноты, улыбаясь и радуясь, что нашел нового товарища для игр на этой бесконечной площадке. И они теперь будут играть вечно. Еще секунда, и Дэнни наверняка услышит, как он приближается. И верно, из дальнего конца бетонного туннеля донеслись чуть слышные шорохи листьев и потрескивание веток, словно кто-то полз к нему на четвереньках. В любой момент холодная рука сомкнется на его лодыжке… Эта мысль сразу же вывела его из ступора. Он принялся обеими руками отбрасывать обвалившийся внутрь снег вперемешку с листьями, кидая все это назад между ног, как пес, роющий ямку для любимой косточки. Вверху проглянул синеватый свет, и Дэнни вытолкнул себя к нему, как ныряльщик, стремящийся скорее выбраться из глубины к поверхности воды. Он задел спиной край бетонного кольца. Один снегоступ зацепился за другой. Снег забился под шапочку и за воротник куртки. Но он продолжал копать, яростно разгребал снег, который словно стремился удержать его, засосать обратно в бетонную дыру, где притаилось это невидимое шуршащее листвой существо. Чтобы он остался там. Остался навсегда.