– Да, – сказал он. – Я приведу его в рабочее состояние, и мы выберемся отсюда как можно скорее. – Слава Богу! Он повернулся. Уэнди уже сняла с себя рубашку и откинулась на кровати, обнажив плоский живот, а ее напряженные груди смотрели в потолок. Она лениво поигрывала с ними, кончиками пальцев касаясь сосков. – Не пора ли джентльмену поторопиться? – спросила она чуть слышно. – Самое время. * * * Потом она лежала в погруженной во мрак комнате, где горел только тусклый ночник, принесенный Дэнни из своей спальни, головой на сгибе руки Джека, наслаждаясь сладостным чувством умиротворения. Сейчас ей трудно было поверить, что рядом с ними в «Оверлуке» притаилось нечто смертельно опасное. – Джек! – Гм? – Что же с ним такое случилось? Он ответил уклончиво: – В нем действительно заключен некий дар. Талант, которого нет ни у кого из нас. Или, если точнее, у большинства из нас. И вполне вероятно, что отель тоже наделен какими-то схожими свойствами. – Ты имеешь в виду призраков? – Не знаю. По крайней мере не в стиле Алджернона Блэквуда, это точно. Это скорее некие остатки чувств, пережитых людьми, которые останавливались здесь. Хороших и плохих чувств. В этом смысле, как мне кажется, во всех крупных отелях водятся свои призраки. Особенно в старых отелях. – Но увидеть мертвую женщину в ванне… Джек, он же не сходит с ума, как ты думаешь? Он чуть крепче прижал ее к себе. – Мы знаем, что иногда он погружается в… скажем так, в трансы, хотя мне это слово не совсем по душе. И тогда он порой видит… или думает, что видит… вещи, которые ему непонятны. Если прекогнитивные трансы действительно возможны, то они скорее всего являются плодами деятельности подсознания. А если верить Фрейду, подсознание никогда не общается с нами прямо. Только символами. К примеру, если тебе снится, что ты оказалась в булочной, где никто не говорит по-английски, то это может отражать твою неуверенность в способности содержать семью. Или же просто ощущение, что тебя в этой жизни никто не понимает. Я читал, что сны с падениями – это наиболее распространенное подсознательное выражение неуверенности в себе или в будущем. Игры. Это такие небольшие игры. Сознание на одной стороне разделенной сеткой площадки, подсознание – на другой. И они перебрасывают туда и обратно самые сумасбродные образы. То же самое относится к душевным расстройствам и предчувствиям. И скорее всего к прекогниции. Быть может, Дэнни действительно увидел кровь на стене президентского люкса. Для ребенка его возраста образ крови и концепция смерти легко подменяют друг друга. Для детей образ вообще воспринимается легче, чем концепция или понятие. Уильям Карлос Уильямс понимал это лучше всех, потому что был не только поэтом, но и врачом-педиатром. Когда мы подрастаем, концепции, наоборот, становятся нам ближе и понятнее, и мы оставляем образы поэтам… Прости, я, наверное, очень сбивчиво объясняю. – Мне нравится слушать твои объяснения. Даже сбивчивые. – Она это сказала! Призываю всех в свидетели. Она признала мою мудрость! – Но следы на шее, Джек. Это же не из области подсознательного. Они реальны. – Верно. На какое-то время Джек замолчал. Уэнди уже решила, что он задремал, и сама начала постепенно погружаться в сон, когда он вдруг продолжил: – Мне в голову приходят только два возможных объяснения. И ни одно из них не связано с присутствием в отеле кого-то еще. – Каких же? – Она приподнялась на локте. – Быть может, это стигматы, – сказал Джек. – Стигматы? Это когда у некоторых людей выступает кровь в Страстную пятницу, или я путаю? – Да. Иногда у людей, глубоко верующих в божественное происхождение Христа и его распятие, в Страстную седмицу появляются кровавые отметины на руках и на ногах. Хотя это явление было более характерным для Средневековья. И по-моему, католическая церковь не спешила объявлять каждый такой случай чудом из чудес. Стигматы лишь немногим отличаются от тех вещей, которые умеют делать с собой те же йоги. И сейчас природа таких явлений стала более понятна, вот и все. Люди, занимающиеся изучением взаимосвязей и взаимовлияний сознания и тела – хотя никто не претендует на полное понимание этого, – полагают, что мы в гораздо большей степени способны сознательно контролировать свои физиологические процессы, чем думаем. Ты, например, можешь уменьшить частоту своего сердцебиения, если сосредоточишь на этом мысли. Можешь ускорить собственный обмен веществ. Заставить себя обильно потеть. Или даже кровоточить. – Ты считаешь, что Дэнни придумал себе синяки по всей шее? Прости, Джек, но я не могу в это поверить. – А я все же считаю это возможным, хотя и маловероятным. Гораздо более правдоподобным выглядит объяснение, что он сделал это с собой сам. – Сам?! – Он впадал в трансы и наносил себе мелкие повреждения и раньше. Помнишь случай за ужином? Примерно два года назад? Мы тогда с тобой разругались вдрызг. За столом никто не разговаривал друг с другом. А потом у него вдруг закатились глаза, и он упал лицом в тарелку. После чего и вовсе повалился на пол. Вспоминаешь? – Конечно, – ответила она. – Такое не забывается. Я тогда подумала, что у него конвульсии. – А еще был случай в парке, – продолжал Джек. – Мы пошли туда вдвоем в субботу после обеда. Он сидел на качелях, раскачивался туда-сюда. Потом повалился на землю. Словно его подстрелили. Я подбежал, поднял его, и он почти сразу пришел в себя. Моргает и говорит: «Я животиком ударился. Скажи маме, чтобы закрыла окна в спальне, потому что будет дождь». И точно – той ночью лило как из ведра. – Да, но… – И он вечно ходит то в порезах, то с разбитыми локтями. А ноги у него – как пейзаж после битвы. Спрашиваешь, откуда у тебя эта ссадина или синяк, и слышишь только: «Это получилось случайно, я просто играл». – Джек, но так бывает со всеми детьми. Маленькие мальчики ходят в синяках и шишках с того момента, как встают на ноги, и пока им не исполнится лет двенадцать-тринадцать. – И я уверен, что это относится и к Дэнни, – согласился Джек. – Он очень подвижный ребенок. Но у меня не идут из головы те случаи за ужином и в парке. И мне кажется, что некоторые ссадины и синяки нашего парня имеют другое происхождение – являются следствием его сумеречных состояний, в которые он сам умеет себя вводить. Да что говорить, если, по словам Эдмондса, он проделал этот трюк прямо в его кабинете. – Допустим. Но нынешние синяки оставлены пальцами. Это невозможно отрицать. Он не мог получить их в результате обычного падения. – Представь, он вводит себя в состояние транса, – настаивал Джек. – И быть может, действительно видит нечто, произошедшее в том номере. Ссору. Или даже самоубийство. Место бурлит негативными эмоциями. И это вовсе не то же самое, что смотреть страшное кино. В такие моменты он особенно легко поддается самовнушению. Он как бы становится участником событий, будь они прокляты! Его подсознание превращает прошлую действительность в символы… Создает образы мертвой женщины, которая оживает, зомбированная, призрачная – любой термин подойдет, выбирай сама. – У меня от твоих слов мурашки по коже, – сказала она мрачно. – Ты думаешь, мне не страшно? Я не психиатр, но, как мне кажется, здесь все сходится. Восставшая из мертвых женщина представляется символом смертельных эмоций, загубленной жизни, от которого не так просто избавиться, невозможно отогнать от себя… Но поскольку она рождена его подсознанием, то он отождествляет себя с ней. В состоянии транса сознание Дэнни не работает. Подсознание руководит всеми его действиями. И тогда Дэнни кладет пальцы себе на горло и… – Прекрати! – оборвала его Уэнди. – Я поняла, что ты нарисовал в своем воображении. И мне это кажется даже более пугающим, чем некий злодей, крадущийся по коридорам отеля. От незнакомца можно сбежать. Но от себя самого не убежишь. То, что ты описываешь, называется шизофренией. – Если и так, то в очень легкой форме, – сказал он, однако тоже заметно помрачнел. – И она приобретает весьма специфические проявления. Потому что Дэнни действительно доказал, что умеет читать чужие мысли и время от времени у него случаются вспышки предвидений. И я не могу считать это психическим заболеванием, хотя проще всего списать все на душевную болезнь. Как известно, в каждом из нас изначально заложена некоторая шизоидность, но с годами мы учимся контролировать ее. Думаю, с Дэнни произойдет то же самое. – Что ж, если ты прав, то тем настоятельнее необходимость вывезти его отсюда. От чего бы он ни страдал, этот отель лишь усугубляет его состояние. – Не будь столь категоричной, – возразил Джек. – Если бы он слушался родителей, то вообще никогда не стал бы заходить в тот номер. И ничего бы не случилось. – Господь с тобой, Джек! Неужели ты думаешь, что быть полузадушенным – это адекватное наказание за непослушание? – Нет. Конечно, нет. Но… – Никаких «но», – оборвала она, яростно помотав головой. – Мы знаем только, что ничего не знаем. Все это одни безосновательные догадки. А между тем мы понятия не имеем, когда он в следующий раз повернет за угол и окажется в одном из этих… провалов сознания… или в бесконечном фильме ужасов. Нам нужно увезти его отсюда! – Она сдавленно усмехнулась. – Иначе у нас самих начнутся видения. – Не городи чепухи, – сказал он, но во мраке спальни снова вспомнил львов из живой изгороди, которые больше не стояли вдоль тропы, а блокировали ее: злые от голода ноябрьские львы. Холодный пот выступил у него на лбу. – Ты ведь действительно ничего не видел? Я имею в виду, когда сам был в том номере? Совсем ничего? Львы исчезли. Теперь ему виделась розовая занавеска с притаившимся за ней темным силуэтом. Закрытая дверь. И слышались приглушенные звуки, так похожие на шлепанье мокрых ступней по полу. Вспомнился лихорадочный, сбивчивый ритм собственного сердцебиения, когда он сражался с непослушным ключом. – Нет, ничего, – ответил он, и это было правдой. Он действительно так и не понял, что с ним тогда произошло. И, если честно, не успел даже задуматься над реальной причиной появления синяков на шее сына. Оказалось, что он сам легко внушаем, а галлюцинации – заразны. – И ты не передумал? Я имею в виду, по поводу снегохода? От внезапно охватившей Джека злости его пальцы сжались в плотные кулаки (Не надо давить на меня!) по обе стороны тела. – Я же обещал, что все сделаю, так? И сдержу слово. А теперь давай спать. У нас был длинный, трудный день. – Еще какой! – сказала Уэнди. Слегка зашуршали простыни, когда она повернулась и поцеловала его в плечо. – Я люблю тебя, Джек. – Я тоже люблю тебя, – машинально ответил он. Его пальцы все еще сжимались в кулаки, казавшиеся тяжелыми камнями на концах рук. На лбу пульсировала жилка. Она ведь не обмолвилась ни словом о том, что произойдет с ними после того, как они спустятся с гор, когда все будет кончено. Ни словечком. Только сплошные «Дэнни то», «Дэнни это» и «Джек, мне так страшно». О да, она и в самом деле была смертельно напугана всякими скелетами в шкафах, темными тенями за углом и прочей чертовщиной. Но у них существовали куда более реальные причины для страха. Когда они окажутся в Сайдуайндере, вся их собственность будет состоять из шестидесяти долларов наличными и одежды, в которой они туда явятся. Даже машину придется бросить здесь. А если в Сайдуайндере и найдется ломбард, что представлялось сомнительным, заложить им все равно нечего, кроме обручального кольца Уэнди, купленного за девяносто баксов, да портативного радиоприемника «Сони». Старьевщик даст им долларов двадцать в лучшем случае. Но только очень великодушный старьевщик. Работы никакой. Ни сезонной, ни на полставки. Разве что подрядиться расчищать от снега дорожки к чужим домам по три доллара за один заход. Превосходная картинка: Джон Торранс тридцати лет от роду, который когда-то публиковался в «Эсквайре» и лелеял мечту – причем совсем небезосновательную мечту – стать одним из ведущих американских писателей следующего десятилетия, с лопатой на плече ходит и нажимает кнопки звонков в домах захолустного городка… И эту картину воображение нарисовало ему куда живее, чем львов из ограды. Он еще сильнее стиснул кулаки. Так, что ногти вырезали на ладонях кровавые полумесяцы. Джон Торранс стоит в очереди, чтобы обменять свои шестьдесят долларов на продуктовые талоны, или приходит к местной методистской церкви, где раздают одежду для бедных, и получает ее вместе с презрительными взглядами жителей Сайдуайндера. Джон Торранс, объясняющий Элу, почему им пришлось срочно уехать. Почему они погасили топку и оставили «Оверлук» на милость вандалов и грабителей на снегоходах. Понимаешь, Эл, attendez-vous[16], Эл, там полно привидений, и они устроили охоту на моего мальчика. Прощай, Эл, не поминай лихом. Переходим к главе четвертой: «Для Джона Торранса наступает весна». Что тогда? А черт его знает, что тогда! Вероятно, им удастся добраться на своем «фольксвагене» до западного побережья. Только смени бензонасос, и в путь! Отъехать отсюда на пятьдесят миль к западу, а потом дорога пойдет все время под горку, и можно на нейтралке докатить до самой Юты. Или до солнечной Калифорнии – штата апельсинов и безграничных возможностей. Человека с его безупречным прошлым алкоголика, хулигана-задиры и охотника за привидениями там ждут с распростертыми объятиями. Занимайся тем, к чему лежит душа! Хочешь в туристический бизнес – продавай билеты на междугородние автобусы. И в автомобильной индустрии дело найдется – мой машины, облачившись в прорезиненный костюмчик. Ах, вы предпочитаете что-нибудь связанное с кулинарным искусством? Так почти в любой закусочной требуются уборщики. Не боитесь материальной ответственности? Пожалуйте в автозаправщики. Там, кстати, пригодятся интеллектуальные способности: нужно уметь правильно дать сдачу и откатать копию кредитной карточки. «Двадцать пять рабочих часов в неделю по минимальной ставке, вот и все, что я могу предложить, друг мой». Приятно слышать такое во времена, когда цена буханки хлеба уже перевалила за шестьдесят центов. Кровь начала медленно стекать с его ладоней. Те же стигматы, разве не похоже? Он сжал пальцы еще сильнее, доводя себя болью до исступления. Жена мирно спала рядом. А что ей? У нее никаких проблем. Он же согласился увезти ее с Дэнни от большого и страшного чудища, так о чем теперь заботиться? А потому, видишь ли, Эл, я подумал, что лучше всего будет… (убить ее.) Мысль возникла словно ниоткуда – простенькая и без прикрас. Желание вытащить ее из постели, голую, ничего не понимающую, еще толком не проснувшуюся; наброситься на нее, ухватиться за шею, как за ствол молоденькой осинки, начать душить, пережав большими пальцами трахею, а сзади упершись в основание позвоночника. Сначала вздернуть голову вверх, а потом с силой обрушить на пол, и так раз за разом: молотить, крушить, разбивать. Можешь трепетать и молить о пощаде, детка. Крутиться, извиваться, таращиться. Я заставлю тебя заплатить за все. Испить чашу наказания до дна. До него вдруг донеслись чуть слышные приглушенные звуки, исходившие откуда-то извне его пришедшего в лихорадочное возбуждение сознания. Он посмотрел в другой конец комнаты и заметил, что Дэнни снова забеспокоился во сне, ворочаясь и ногами спихивая с себя одеяло. Из груди мальчика вырывался стон – слабый и сдавленный. Какой кошмар на этот раз? Женщина с синюшным лицом, давно уже мертвая, преследует его по коридору отеля? Джек так не думал. Что-то иное мучило Дэнни во сне. Что-то гораздо более страшное. Это заставило Джека очнуться. Он встал с кровати и подошел к сыну, чувствуя тошнотворный стыд. Ему следовало думать о Дэнни, а не об Уэнди и себе самом. Только о Дэнни. В глубине души он понимал, что какой бы скверный оборот ни приняли дела дальше, Дэнни необходимо было вывезти. Он поправил одеяло, а сверху положил плед. Мальчик уже успокоился. Джек дотронулся до его лба (с какими монстрами он сражался за этой тонкой косточкой?) и почувствовал тепло, но не лихорадочное. Дэнни снова безмятежно спал. Как ни странно. Джек вернулся в постель и попытался заснуть. Но сон не шел. Как же несправедливо, что жизнь складывалась подобным образом: неудачи преследовали его повсюду. Даже приезд в «Оверлук» не сбил их со следа. Когда завтра к вечеру они доберутся до Сайдуайндера, все его вновь вспыхнувшие надежды исчезнут, растают в голубой дали, как любил говаривать сосед Джека по университетскому общежитию. Поневоле он рассматривал возможные варианты дальнейших событий, если бы они никуда не уехали, сумели бы выдержать здесь свой срок до конца. Он бы закончил пьесу. Так или иначе, но сумел бы найти подходящий финал для нее. А его собственное двойственное отношение к главным героям могло бы даже добавить интригующих мазков к завершающим сценам. Вероятно, он смог бы даже заработать какие-то деньги – это было вполне реально. К тому же Эл способен убедить совет школы в Стовингтоне вернуть ему работу. Скорее всего его примут на условиях испытательного срока – а он может длиться до трех лет. Но кто знает, если Джек не начнет пить и будет продолжать писать, ему едва ли понадобится торчать в Стовингтоне целых три года. Прежде он Стовингтон ни в грош не ставил. Задыхался там, словно погребенный заживо, однако следовало признать, что это был незрелый подход. И разумеется, как можно получать удовольствие от работы преподавателя, если ведешь уроки с глубочайшего похмелья два дня из трех? Ничего подобного не повторится. Он будет относиться к своим обязанностям гораздо более ответственно. В этом у него не было ни малейших сомнений. Где-то на этом месте его сознание начало погружаться в сон. Но последняя мысль преследовала его гулким ударом колокола: Он мог бы обрести мир и покой здесь. Такой долгожданный мир и покой. Если бы ему только дали шанс. * * *