Он сглотнул, и воцарилось молчание: все думали об осах. – Тогда я побежал, – продолжил Дэнни. – Я хотел сбежать, но дверь оказалась закрыта. Я оставил ее открытой, но она почему-то закрылась. Мне не пришло в голову просто снова ее открыть и бежать дальше. Я был испуган. И потому я… Я только прислонился к двери и подумал о мистере Холлоране. Он же сказал, что все это как страшные картинки в книжке, и если я… Если я начну мысленно повторять… тебя здесь нет, уходи, тебя здесь нет… она исчезнет. Но ничего не получилось. Его голос начал срываться на визг: – Она схватила меня… повернула к себе… Я мог видеть ее глаза… то есть даже не глаза, а… И тут она принялась меня душить… Я чувствовал ее запах… Я по запаху понимал, что она давно мертвая… – Все, хватит, ш-ш-ш, – остановила его Уэнди, уже не на шутку встревоженная. – Не надо больше ничего рассказывать, Дэнни. Все хорошо. Все будет… Она была готова завести извечную успокоительную песню Уэнди Торранс – лучшее средство от любых волнений. Нежную и убаюкивающую песню. – Дай ему закончить, – резко оборвал ее Джек. – А это все, – сказал Дэнни. – Я отключился. Не знаю только почему. Потому что она душила меня или просто от страха. А когда пришел в себя, то как будто спал, и мне снилось, что вы с мамой ссоритесь из-за меня, а ты, папа, хотел снова заняться Скверным Делом. Но потом я понял, что это вовсе не сон… Что все случилось наяву… И… И я обмочил штаны. Обмочился, как младенец какой-то. Его голова снова упала на свитер Уэнди, и он горько и бессильно заплакал, уронив безвольные руки себе на колени. Джек поднялся. – Позаботься о нем. – Куда ты собрался? – спросила она с перекошенным от ужаса лицом. – Пойду и наведаюсь в тот номер. А что я, по-твоему, должен делать? Сидеть и пить кофе? – Нет, Джек, пожалуйста, не надо! – Пойми, Уэнди, если в отеле есть кто-то еще, мы должны убедиться в этом. – Не смей оставлять нас одних! – завизжала она ему в лицо, брызгая слюной. – Изумительная пародия на твою мамочку, Уэнди. У нее из глаз хлынули слезы, которые она даже не могла утереть, потому что обеими руками прижимала к себе Дэнни. – Извини, – сказал Джек, – но ты же понимаешь, что я должен это сделать. Я – смотритель отеля, черт бы его побрал! Мне за это деньги платят. Она еще сильнее расплакалась, и он оставил ее, выйдя из кухни и вытерев губы платком, как только за ним захлопнулась дверь. – Не волнуйся, мамочка, – сказал Дэнни. – С ним ничего не случится. Он не сияет. Ничто не сможет причинить ему вреда. – Хотелось бы мне в это верить, – сквозь слезы ответила она. Глава 30 Снова в номере 217 Джек решил подняться на лифте, и это было необычно, потому что никто из их семьи ни разу не пользовался им с самого первого дня пребывания в отеле. Он дернул за латунную ручку, и кабина, вибрируя и дребезжа дверями, поползла вверх по шахте. Джек знал, что Уэнди испытывает перед этим механизмом безотчетный страх сродни клаустрофобии. Ей представлялось, как они втроем застревают в лифте между этажами, когда за окнами свирепствует невиданной силы буран. Ей виделось, как они начинают голодать, худеют, а потом и умирают от голода. Или, возможно, начинают поедать друг друга, как те регбисты. Он усмехнулся, вспомнив наклейку, которую видел на бампере одной машины в Боулдере: «ИГРОКИ В РЕГБИ ПОЕДАЮТ СВОИХ МЕРТВЕЦОВ». Подходящих вариантов было множество. «МЫ – ЭТО ТО, ЧТО МЫ ЕДИМ». Или можно вообразить себе меню. «Добро пожаловать в ресторан «Оверлук» – красу и гордость Скалистых гор! Отведайте на крыше мира наше фирменное блюдо – человеческий окорок, поджаренный на спичках». Презрительная улыбка заиграла на губах Джека. Когда на стене шахты показалась цифра 3, он вернул рычаг в исходное положение, и кабина со скрипом остановилась. Джек достал из кармана экседрин, вытряхнул на ладонь три таблетки и открыл двери. Ничто в «Оверлуке» не могло испугать его. Он уже сроднился с отелем. Он прошел по коридору, отправляя таблетки в рот по одной и разгрызая их. Потом свернул за угол. Дверь номера 217 оказалась приоткрытой, из замочной скважины торчал универсальный ключ. Джек нахмурился, ощутив даже не раздражение, а вспышку настоящей ярости. Что бы там Дэнни ни рассказывал, он полез куда не следовало. Ему было сказано, причем ясно и неоднократно, что он не должен разгуливать по всему отелю. Существовали запретные зоны: сарай для инвентаря, подвал, а также все номера и гостевые апартаменты. Придется снова потолковать с парнем, как только тот отойдет от шока. Причем разговор будет сдержанный, но жесткий. Джек был уверен, что нашлось бы немало отцов, которые не ограничились бы одними увещеваниями. Они бы устроили своим чадам хорошую взбучку, и Дэнни, вероятно, вполне ее заслужил. Впрочем, если он действительно до такой степени напугался, то, быть может, уже наказал себя сам сполна. Джек подошел к двери, вынул ключ, положил его в карман и шагнул внутрь. Большая люстра в номере оказалась включена. Он бегло осмотрел постель, убедился, что она не смята, а потом направился прямо к ванной. У него зародилась любопытная мыслишка. Хотя Уотсон не называл ни имен, ни номер комнаты, Джек почему-то был уверен, что именно здесь резвилась жена того крупного юриста со своим юным жеребцом, что именно в этой ванной ее нашли мертвой после того, как она накачалась барбитуратов в смеси с крепким пойлом из «Колорадо-холла». Он толкнул зеркальную дверь и вошел. Здесь свет не горел. Джек включил лампу под потолком и осмотрел длинную комнату, обставленную в стиле начала века, как и все ванные в «Оверлуке», за исключением апартаментов четвертого этажа, где царила византийская пышность, которая была по вкусу особам королевских кровей, политикам, кинозвездам и мафиози. Бледно-розовая занавеска закрывала по всему периметру удлиненную ванну с ножками в виде птичьих лап. (но ведь они действительно двигались) И впервые чувство уверенности в себе (и даже некоторой дерзости), которое он обрел, когда Дэнни бросился к нему с криком: Это была она! Это была она! – начало покидать Джека. Словно очень холодный палец мягко прижался сзади к основанию его позвоночника, и температура тела упала градусов на десять. А потом и другие ледяные пальчики устремились вверх к продолговатому мозгу, дергая позвоночник, как струну контрабаса. Вся его злость на Дэнни мгновенно улетучилась, и когда он шагнул вперед, чтобы отдернуть шторку, во рту у него пересохло, а из ощущений остались только сочувствие к сыну и опасение за самого себя. Но ванна оказалось пустой и совершенно сухой. Облегчение в смеси с раздражением нашли выход во внезапном «Тьфу!», слетевшем с сжатых губ Джека. В конце сезона ванну вылизали дочиста, и она просто сверкала, если не считать двух чуть заметных ржавых потеков, оставшихся под каждым из кранов. Ощущался легкий, но отчетливый запах чистящего средства, из тех, что не выветриваются неделями, если не месяцами. Джек склонился и провел пальцем по дну ванны. Сухо, как в пустыне. Ни намека на влагу. Мальчишке либо все привиделось, либо он просто-напросто зачем-то врал им. Он снова почувствовал прилив злобы. Но в этот момент его внимание неожиданно привлек коврик на полу. Он с хмурым недоумением посмотрел на него. Откуда здесь взялся коврик? Ему самое место в кладовке в конце коридора, с простынями, полотенцами и наволочками. Туда полагалось убирать все. Ведь на кроватях в номерах не оставалось ни простыней, ни даже одеял – на матрацы стелили полотнища полиэтилена, а сверху набрасывали покрывала. Джек предположил, что Дэнни мог принести сюда коврик – универсальный ключ подходил и к замку кладовой, – но зачем ему это понадобилось? На всякий случай он провел пальцем по коврику, но тот оказался совершенно сухим. Джек вернулся к двери ванной и встал в ее проеме. Все было в полнейшем порядке. Парню пригрезилось. Все вещи находились на своих местах. За исключением, конечно, коврика, но напрашивалось логичное объяснение: просто одна из горничных в суматошной спешке последнего дня сезона забыла убрать его. Однако помимо этого все было… Его ноздри слегка раздулись. Он ощущал теперь не только запах моющего средства («Чистим чисто и еще чище!»), но и… Мыла? Конечно же, нет. Но как только ему удалось установить, чем пахло, аромат сделался слишком отчетливым, чтобы так просто откреститься от него. Пахло действительно мылом. И не одной из простеньких плиток, которыми снабжали постояльцев гостиниц и мотелей. В воздухе витал аромат дорогого парфюмированного мыла, каким пользовались настоящие леди. С запахом розы. «Камей» или «Лоуила». Уэнди покупала такое в Стовингтоне. (Это ничего не значит. Просто игра воображения.) (да, да, как с живой изгородью, которая все-таки двигалась) (Она не могла двигаться!) Джек бросился к двери, выходившей в коридор, чувствуя, как в висках начала пульсировать глухими ударами головная боль. Хватит событий на сегодня. Многовато для одного дня. Он не станет устраивать мальчишке взбучку и даже не отшлепает, а просто поговорит, но, видит Бог, ему совершенно не хочется добавлять номер 217 к кипе других накопившихся проблем. По крайней мере не из-за коврика в ванной и легкого запаха мыла. Ему… Внезапно у него за спиной раздался скрежещущий металлический звук. Это произошло как раз в тот момент, когда он уже ухватился за ручку двери, и со стороны могло показаться, что через нее пропустили электрический заряд. Джек конвульсивно дернулся, его глаза округлились, а лицо сморщилось в болезненной гримасе. Но он почти сразу сумел – пусть лишь отчасти – овладеть собой, отпустил ручку и медленно развернулся. Суставы отчетливо скрипнули. Он двинулся назад к ванне, делая один тяжелый шаг за другим. Шторка на ванне, которую он отдернул, чтобы заглянуть внутрь, снова была закрыта. Металлический треск, напомнивший Джеку перекатывание костей в склепе, издали ее кольца, двигаясь вдоль перекладины. Он почувствовал, как помертвели мышцы лица, словно их покрыли толстым слоем воска, а внутри горячими потоками разлился страх. Такой же жгучий, как и тогда, на игровой площадке. За бледно-розовой полиэтиленовой занавеской что-то было. Что-то находилось в ванне. Он мог видеть едва обрисованный за матовой поверхностью шторки аморфный силуэт. Это могло быть чем угодно. Даже обыкновенной прихотливой игрой света. Даже тенью, отбрасываемой стойкой душа. Или давно умершей женщиной, сжимавшей кусок мыла в одной из негнувшихся рук, поджидая в ванне любовника, которого может нежданно послать ей судьба. Джек сказал себе, что должен сейчас же смело шагнуть вперед и снова открыть шторку. Чтобы увидеть, что же скрывается за ней. Но вместо этого он судорожно развернулся и походкой куклы-марионетки, с тяжело бьющимся в груди сердцем поспешил вернуться в спальню. Дверь в коридор оказалась закрыта. Джек в недоумении смотрел на нее в течение показавшейся ему вечностью секунды. Он узнал теперь, каков его страх на вкус. В горле словно застрял комок перебродивших вишен. Он подошел к двери все той же дергающейся походкой и заставил свои пальцы обхватить ручку. (Она не откроется.) Но она открылась. Джек вслепую щелкнул выключателем люстры, вышел в коридор и захлопнул дверь, ни разу не оглянувшись. Изнутри, как ему показалось, доносились странные шлепающие мокрые звуки, едва различимые и отдаленные, словно кто-то с опозданием сумел выбраться из наполненной ванны, чтобы поприветствовать гостя. Словно там вдруг поняли, что визитер хочет удалиться, не обменявшись даже общепринятыми светскими любезностями, и теперь торопились к двери, чтобы пригласить его войти и задержаться. Быть может, навсегда. Шаги приближались к двери, или это только стук его сердца так громко отдавался в ушах? Он нащупал универсальный ключ. Тот казался тяжелым и упорно не хотел проворачиваться в замке. Пришлось с ним побороться, надавив изо всех сил. Язычки замка выдвинулись, а Джек отступил назад и уперся спиной в противоположную стену коридора, помимо воли издав стон облегчения. Он закрыл глаза, и в его голове началось торжественное шествие знакомых фраз, которых, как выяснилось, существовало множество, (он рехнулся, спятил, сбрендил, слетел с катушек, тронулся умом, повредился рассудком, шизанулся, у него не все дома, крыша поехала, его замкнуло, он с дуба рухнул) и каждая означала лишь одно: он сошел с ума. – Нет, – стал причитать он, едва ли сознавая, что стоит, зажмурившись от страха, словно ребенок. – Нет, о нет! Господи, пожалуйста, нет. Но даже сквозь хаос мыслей, вопреки оглушительным ударам сердца, бившегося в утроенном ритме, до него доносились негромкие звуки вращавшейся дверной ручки, которую крутили изнутри в тщетных попытках открыть дверь, выйти в коридор. Некто пытался свести знакомство с ним и быть представленным его семье, в то время как за стенами отеля бушевала буря, а свет дня сменился беспросветным ночным мраком. Если бы он открыл глаза и увидел, как шевелится ручка, он бы точно свихнулся. А потому он не размыкал век, пока через неопределенно долгий промежуток времени не наступила вдруг полная тишина. Тогда Джек усилием воли открыл глаза, почти уверенный, что увидит ее прямо перед собой. Но коридор был пуст. Хотя при этом его не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Он посмотрел на глазок в центре двери и подумал о том, что случится, если он подойдет и попробует заглянуть в него. С кем он окажется тогда с глазу на глаз? Его ноги пришли в движение (только не подведите меня) прежде, чем он сам осознал это. Он дал им приказ уходить от двери как можно дальше и направился к лестничной площадке, шурша ступнями по черно-синим джунглям на ковровой дорожке. Но, не добравшись до лестницы, остановился и посмотрел на огнетушитель. Ему показалось, что складки шланга лежали как-то иначе. И он не сомневался, что медный наконечник смотрел отверстием в сторону лифта, когда он входил в коридор. Сейчас наконечник был развернут в противоположном направлении. – Я вообще ничего не видел, – произнес Джек Торранс громко и отчетливо. Губы пытались сложиться в улыбку на его бледном, изможденном лице. Но на лифте он все-таки не поехал. Уж очень кабинка напоминала разверстую пасть. Даже слишком напоминала. Поэтому Джек спустился по лестнице. Глава 31