– Почему же не рассказал, сынок? – Джек нежным движением убрал влажную от пота прядь волос, упавшую Дэнни на глаза. – Потому что дядя Эл нашел для тебя эту работу. И я не мог понять, как тебе может быть здесь хорошо и плохо одновременно. Это стало… – Он поднял взгляд, ища у них помощи, не в состоянии сам подобрать нужное слово. – Дилеммой? – мягко спросила Уэнди. – Оба варианта казались тебе не слишком подходящими? – Да, точно, – кивнул он с облегчением. Уэнди сказала: – В тот день, когда ты стриг живую изгородь, мы с Дэнни серьезно поговорили в пикапе. Это был день первого большого снегопада. Помнишь? Джек кивнул. Тот день, когда он подрезал живую изгородь, четко врезался ему в память. Уэнди вздохнула. – Но мы тогда не все сказали друг другу. Верно, док? Дэнни горестно помотал головой. – О чем же именно вы тогда разговаривали? – спросил Джек. – Не уверен, что мне по душе ситуация, когда мои жена и сын… – …говорят друг с другом о том, как они тебя любят? – О чем бы ни шла речь, мне это странно. Я чувствую себя человеком, пришедшим в кино посреди сеанса. – Мы обсуждали тебя, – спокойно объяснила Уэнди. – И хотя, быть может, не все выразили в словах, оба поняли главное. Ведь я твоя жена, а Дэнни… он вообще очень многое понимает. Джек молчал. – Дэнни все сказал правильно. Это место казалось очень подходящим для тебя. Тебе удалось вырваться из-под того давления, которое приносило тебе столько огорчений в Стовингтоне. Ты стал сам себе начальником, и работать тебе предстояло в основном руками, чтобы приберечь мозги – всю свою умственную энергию – для вечернего творчества. А потом… Не могу сказать в точности, с какого момента… Это место стало для тебя неподходящим. Ты начал проводить слишком много времени в подвале, перебирая те старые бумаги, копаясь в забытой истории. И разговаривать во сне… – Разговаривать во сне? – спросил Джек, причем его лицо приобрело не только удивленное, но и слегка обеспокоенное выражение. – Я разговариваю во сне? – В основном это что-то неразборчивое. Но однажды ночью я встала в туалет и услышала, как ты сказал: «Пошли они все к черту. Привезите хотя бы игровые автоматы. Никто об этом не узнает. Никому не будет дела». А в другой раз ты просто разбудил меня, потому что практически кричал во весь голос: «Снимите маски, маски долой, маски долой!» – Боже праведный! – сказал он, потирая лицо ладонью. Вид у него был больной. – И все твои прежние привычки с тех времен, когда ты пил, тоже вернулись. Ты жуешь экседрин. Постоянно вытираешь губы. Бываешь раздражительным по утрам. И ты ведь так и не закончил работу над пьесой, или я ошибаюсь? – Нет. Еще не закончил. Но это лишь вопрос времени. Я много думал о других вещах… О новом проекте… – Книга об отеле. По поводу этого проекта тебе и звонил Эл Шокли. Он хочет, чтобы ты навсегда забыл об этой идее. – Откуда тебе это известно? – буквально взревел Джек. – Ты подслушивала наш разговор? Ты… – Нет, – сказала она. – Я не могла вас подслушать, даже если бы хотела, и ты бы сразу это понял, если бы рассуждал сейчас логически и здраво. Мы с Дэнни тем вечером сидели внизу. Коммутатор отключен. Аппарат в нашей квартире оставался единственным работающим телефоном во всем отеле, потому что подключен к внешней линии напрямую. Ты сам мне об этом говорил. – Тогда откуда ты знаешь, о чем был разговор с Элом? – Дэнни рассказал мне. Дэнни знал. Точно так же, как он порой знает, где искать потерянные вещи, или знает, что кое-кто думает о разводе. – Доктор считает… Она с раздражением покачала головой: – Тот доктор ни черта не понимает, и мы оба это знаем. Нам это стало ясно с самого начала. Мы же давно заметили. Вспомни хотя бы случай, когда Дэнни сказал, что хочет увидеть пожарные машины. Это не было случайной догадкой. Он же был тогда совсем еще маленьким. Он просто знает некоторые вещи. И теперь мне страшно… Она бросила взгляд на синяки на шее Дэнни. – Ты действительно все знал о телефонном звонке дяди Эла? Это правда, Дэнни? Дэнни кивнул. – Он страшно рассердился на тебя, папа. Потому что ты позвонил мистеру Уллману, а мистер Уллман позвонил ему. Дядя Эл не хотел, чтобы ты что-то писал про отель. – Боже милосердный! – повторил Джек. – А синяки, Дэнни? Кто пытался задушить тебя? Дэнни помрачнел. – Она, – ответил он. – Женщина из того номера. Из комнаты двести семнадцать. Мертвая женщина. Его губы снова мелко задрожали. Он схватился за кружку и отпил из нее. Джек и Уэнди обменялись испуганными взглядами. – Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Джек жену. Она помотала головой. – Дэнни? – Он пальцем приподнял испуганное лицо мальчика. – Постарайся объяснить, сынок. Мы же тут, рядом с тобой. – Я знал, что здесь плохое место, – тихо сказал Дэнни. – Еще когда мы были в Боулдере. Потому что Тони показал мне о нем сны. – Какие сны? – Всего я не помню. Он показал мне «Оверлук» ночью с черепом и костями перед ним. И еще был этот стук. Что-то… я не помню, что именно… гналось за мной. Чудовище. Еще Тони показал мне РОМ. – Ром, как в той песне? «Йо-хо-хо, и бутылка рома»? Дэнни покачал головой: – Не знаю. А потом, когда мы приехали сюда, мистер Холлоран разговаривал со мной в своей машине. Потому что он тоже сияет. – Сияет? – Это… – Дэнни сделал широкий жест рукой, словно хотел вместить в образовавшийся круг все сущее. – Это способность понимать вещи. Знать вещи. Иногда слышать то, чего не слышат другие. Как я, например, узнал о звонке дяди Эла. А мистер Холлоран знал, что вы зовете меня доком. А еще мистер Холлоран чистил картошку в армии и узнал, что его брат погиб в поезде, который сошел с рельсов. Позвонил домой, и все оказалось правдой. – Боже праведный! – прошептал Джек. – Ты же ничего не выдумываешь? Скажи мне, Дэн? Дэнни яростно замотал головой: – Нет. Богом клянусь. А потом не без гордости добавил: – Еще мистер Холлоран сказал, что я сияю сильнее всех, кого он только встречал. Мы с ним могли разговаривать, вообще не открывая ртов. Его родители ошеломленно посмотрели друг на друга. – Мистер Холлоран беседовал со мной наедине, потому что волновался, – продолжал Дэнни. – Он считает, что здесь очень плохое место для тех, кто умеет сиять. Сказал, что видел здесь разное. И я сам кое-что заметил. Почти сразу после разговора с ним. Когда мистер Уллман водил нас по отелю. – Что это было? – спросил Джек. – В президентском люксе. На стене рядом с дверью в спальню. Очень много крови и еще что-то белое, какие-то кусочки. Я подумал, что… это, должно быть, мозги. – О Господи! – воскликнул Джек. Уэнди сильно побледнела, ее губы приобрели почти серый оттенок. – Это место… – сказал Джек. – Очень плохие люди владели им одно время. Люди из Организации в Лас-Вегасе. – Преступники? – спросил Дэнни. – Да, преступники. – Джек посмотрел на Уэнди. – И в шестьдесят шестом году крупный мафиози Вито Джиенелли был убит там вместе со своими охранниками. В газете даже опубликовали фото. Дэнни только что его описал. – Мистер Холлоран говорил, что видел еще разные вещи, – сообщил Дэнни. – Однажды на игровой площадке. А в другой раз что-то очень плохое в том самом номере. В двести семнадцатом. Сначала это увидела горничная, и ее уволили, потому что она начала всем рассказывать. Тогда туда поднялся мистер Холлоран и тоже все увидел. Но он промолчал, потому что не хотел остаться без работы, как она. Только он мне велел никогда не заходить туда. А я зашел. Потому что поверил, когда он сказал, что ничто из увиденного там не сможет причинить мне вреда. Последние слова Дэнни произнес уже почти хриплым шепотом и дотронулся до припухших округлых синяков у себя на шее. – А что с игровой площадкой? – спросил Джек странным, небрежным тоном. – Не знаю. Он только упомянул об игровой площадке. И о зверях в живой изгороди. Джек едва заметно вздрогнул, и Уэнди удивленно посмотрела на него. – Ты тоже там что-то видел, Джек? – Нет, – ответил он. – Ничего. Дэнни пристально смотрел на него. – В самом деле ничего, – повторил Джек уже гораздо спокойнее. И он сам верил, что говорит чистую правду. Он стал всего лишь жертвой галлюцинации. Вот и все. – Дэнни, нам надо узнать об этой женщине, – сказала Уэнди мягко. И Дэнни начал говорить, но слова из него вырывались отрывистыми фразами, иногда становясь почти неразборчивыми, настолько сильным было его стремление поскорее высказать все и освободиться от кошмара. По мере того, как он говорил, его голова все плотнее прижималась к груди матери. – Я зашел туда, – сказал он. – Стащил универсальный ключ и зашел. Это как будто было сильнее меня. Я ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось узнать. А она… эта леди. Она лежала в ванне. Совершенно мертвая. Вся распухшая. А еще обна… обнаджо… То есть на ней вообще не было никакой одежды. – Он бросил тоскливый взгляд на маму. – Она вдруг начала подниматься, и ей нужен был я. Мне это стало понятно, потому что я почувствовал… Хотя она даже не думала. То есть думала, но не так, как вы с папой… Это было что-то черное… Какая-то одна мысль: причинить боль. Похоже на то… На тех ос ночью в моей спальне! Одно желание: сделать больно. Как осы.