(…от вашего отца. Повторяю, сейчас будет передано невероятной важности сообщение от вашего отца. Пожалуйста, оставайтесь на нашей частоте или немедленно настройтесь на волну передачи «Счастливчик Джек». Повторяю, немедленно настройте свои приемники на волну «Счастливый час. Пиво по сниженным ценам только у нас». Повторяю…) Звуки медленно затухают. Потом до него начинают доноситься какие-то бестелесные голоса, словно из дальнего, укрытого клубящимся туманом конца коридора. (Все время что-то мешает, дражайший мой Томми…) (Медок! Ты слышишь, друг милый? Я снова бродила во сне этой ночью постылой. И от монстров кровь в жилах стыла…) (Простите, мистер Уллман, но разве это не…) …кабинет со шкафами для документов, большой рабочий стол Уллмана, чистая книга регистрации постояльцев, заготовленная заранее на новый сезон – этот Уллман тот еще тип, ничего не упустит из виду, – и ключи, аккуратными рядами висящие на крючках, (кроме одного, кроме какого? кроме какого ключа? кроме универсального, универсального ключа, кто же его взял? если мы поднимемся наверх, то узнаем) и большой трансивер на полке. Джек включает его. Приемник трещит и похрипывает. Джек начинает искать волну, и ему попадаются то музыка, то новости, то репортажи с проповедей, где аудитория дружно подвывает своему пастырю, то прогноз погоды. А потом раздается голос отца «…убить его. Ты должен убить его, Джеки, и ее тоже. Потому что истинный художник должен познать страдание. Потому что каждый из нас убивает тех, кого любит. Потому что они вечно будут строить козни против тебя, сдерживать тебя, тащить тебя на дно. Прямо сейчас этот твой мальчишка находится там, где ему не положено быть. Вторгается в запретное место. Вот что он делает. Треклятый безмозглый щенок. Излупи его за это тростью, Джеки, вышиби из него палкой дух. Пойди выпей, Джеки, мой милый, и мы сыграем с тобой в лифт. А потом я пойду вместе с тобой, чтобы ты прописал ему по первое число. Я знаю, ты можешь. Ты способен на это. Ты должен убить его. Ты должен убить его, Джеки, и ее тоже. Потому что истинный художник должен познать страдание. Потому что каждый из нас…» Голос отца становился все громче и выше, сводя с ума, срываясь на раздраженный злобный визг, способный лишить рассудка, голос Бога-Призрака, Бога-Свиньи, добравшегося до него по этому радио, и… – Нет! – закричал Джек. – Ты давно мертв, ты лежишь в своей могиле. Ты никак не мог проникнуть в меня! Он действительно так тщательно уничтожал в себе все отцовские черты, что было бы несправедливо, если бы тот вдруг вернулся и вполз внутрь его существа в этом отеле, расположенном в двух тысячах миль от городка в Новой Англии, где отец прожил всю жизнь и умер. Джек схватил радиоприемник, поднял над головой и с силой обрушил вниз, разбив вдребезги. По полу разметались пружинки и трубочки. Игра в лифт закончилась сокрушительным падением. Он заставил голос отца замолчать, и теперь только его собственный голос, голос Джека твердил в тишине холодной реальности кабинета: – …ты мертв, ты давно мертв, ты мертв! А потом звук поспешных шагов Уэнди у него над головой, и ее удивленные испуганные возгласы: – Джек? Джек, где ты? Он стоял и смотрел на разбитое радио. Теперь единственным средством связи с внешним миром остался стоявший в сарае снегоход. Он закрыл ладонями глаза и впился пальцами в виски. У него начинала болеть голова. Глава 27 Кататония Уэнди в одних чулках пробежала по коридору и спустилась по главной лестнице, перепрыгивая через две ступени. Она даже не посмотрела наверх, на покрытый ковровой дорожкой пролет, который вел на третий этаж, иначе увидела бы Дэнни, неподвижно стоявшего у края лестницы, смотревшего куда-то в пространство и сосавшего палец. Воротник и плечи его рубашки насквозь промокли. На шее проступали синяки. Джек перестал кричать, но от этого ее страх нисколько не уменьшился. Вырванная из глубокого сна грубыми воплями, столь хорошо знакомыми ей по прежним дням, она еще некоторое время надеялась, что по-прежнему спит, но вскоре разум подсказал ей, что дело происходит наяву, и ее ужас только усугубился. Она мысленно готовила себя к тому, что ворвется сейчас в кабинет Уллмана и застанет пьяного, ничего не соображающего Джека над телом Дэнни. Она толкнула дверь, и Джек действительно стоял там, растирая пальцами виски. Его лицо сделалось призрачно-белым. У ног валялась груда стекла и металла – остатки радиостанции. – Уэнди? – спросил он неуверенно. – Это ты, Уэнди?.. Он явно находился в замешательстве, и на мгновение ей открылось его истинное лицо – лицо, которое он обычно умел так тщательно скрывать: совершенно несчастное, как мордочка животного, попавшего в силки и понимающего невозможность выбраться из них невредимым. Затем мышцы лица пришли в движение, оно сморщилось, как от боли, губы начали подрагивать, кадык заходил вверх-вниз. И ее собственное недоумение и удивление сменились внезапным шоком: он собирался заплакать. Она и прежде видела его плачущим, но ни разу с того дня, как он бросил пить… Да и тогда он не лил слез, если только не напивался сверх меры и не начинал каяться. Он все-таки был сильным мужчиной, способным терпеть, и его неожиданная слабость повергла Уэнди в панику. Он шагнул к ней со слезами, уже набрякшими на нижних веках. Его голова бесконтрольно тряслась, словно в бесплодных попытках унять царившую в ней бурю, грудь конвульсивно раздувалась, пока из нее не вырвалось громкое и мучительное рыдание. Его ноги запутались в обломках радиопередатчика, и, споткнувшись, он почти рухнул в объятия Уэнди, заставив ее отшатнуться. Он выдохнул ей прямо в лицо, но алкоголем от него не пахло. Да и как иначе? Во всем отеле не было ни капли спиртного. – Что произошло? – Уэнди изо всех сил старалась удержать мужа. – Джек, что это было? Но какое-то время он только сотрясался в рыданиях, обняв ее так крепко, что она почти не могла нормально дышать. При этом он то и дело поворачивал голову из стороны в сторону в попытках избавиться или защититься от каких-то мыслей. Он плакал с тяжелыми, выматывавшими душу всхлипами. И по-прежнему содрогался – его мускулы непроизвольно сокращались и дергались под клетчатой рубашкой и джинсами. – Джек! Что такое? Скажи же, что случилось? Наконец из рыданий и всхлипов родились какие-то слова, поначалу совершенно неразборчивые, но постепенно, по мере иссякания слез, приобретшие некий смысл: – Сон, я думаю, это был сон, но какой же реалистичный! Я… То есть моя мама вдруг сказала, что папа будет на радио… И я… То есть он… Он говорил мне… Нет, он кричал на меня… Поэтому я разбил передатчик… Только бы не слышать его! Он же мертв. И я не желаю видеть его даже во снах. Его нет в живых. Боже мой, Уэнди, Боже мой! У меня никогда прежде не бывало столь жутких кошмаров. И я не хочу, чтобы он повторился. Господи! До чего же это было ужасно! – Ты просто сел и заснул в этом кабинете? – Нет… Не здесь. Внизу. – Он немного распрямился и снял с рук Уэнди часть нагрузки, движения его головы сначала замедлились, потом совсем прекратились. – Я просматривал те старые бумаги. Сидел на стуле, который там нашел. Обычные счета за молоко. Скука, да и только. И наверное, поэтому я задремал. Тогда мне и приснился этот сон. Должно быть, я пришел сюда, как лунатик. – Он робко рассмеялся, все еще не снимая головы с ее плеча. – Этого я тоже прежде никогда не делал. – Где Дэнни, Джек? – Не знаю. Разве он не с тобой? – А он… не приходил к тебе в подвал? Он посмотрел на нее и мгновенно помрачнел, прочитав выражение ее лица. – Ты ведь никогда не позволишь мне забыть обо всем, так ведь, Уэнди? – Джек… – Даже к моему смертному одру ты склонишься и скажешь: «Так тебе и надо! Помнишь тот день, когда ты сломал Дэнни руку?» – Джек! – Что – «Джек!»? – вспыльчиво передразнил он и отстранился от нее. – Будешь отрицать, что только об этом и думаешь? О том, как я причинил ему боль. О том, что если я сделал это однажды, то могу поступить так снова. Верно? – Мне всего лишь хотелось узнать, где он, и только! – Давай ори на меня, не стесняйся. В твою пустую башку вряд ли придут идеи получше. Она молча повернулась и вышла из кабинета. Он посмотрел ей вслед, держа в руке регистрационную книгу, на обложку которой тоже попали осколки передатчика. Потом решительно швырнул книгу в корзину для мусора, бросился вслед за женой и нагнал ее у стойки в вестибюле. Положив ладони на плечи, развернул Уэнди к себе. Она холодно посмотрела на него. – Уэнди, мне очень жаль. Это все тот кошмарный сон. Я ужасно расстроен. Прости меня, пожалуйста. – Конечно, – ответила она, но выражение ее лица ничуть не изменилось. Одеревеневшие плечи выскользнули из-под его ладоней. Уэнди вышла на середину вестибюля и позвала: – Эй, док! Ты где? Тишина. Она направилась к входным дверям, открыла одну из створок и встала на тропе, проложенной в снегу Джеком. Теперь тропа скорее походила на траншею – слежавшиеся снежные заносы по обе стороны доходили Уэнди до плеч. Она снова выкрикнула имя сына, и дыхание сорвалось с ее губ белым облачком пара. Вернулась она по-настоящему испуганной. Сдерживая раздражение, он задал ей вполне резонный вопрос: – Ты уверена, что он не спит у себя в комнате? – Когда я вязала, то слышала, как он где-то играет. По-моему, он был внизу. – Но потом ты сама заснула? – Да. Хотя не вижу, какое это может иметь значение… Дэнни! – А ты догадалась заглянуть в его спальню, прежде чем спуститься сюда? – Я… – Она замолчала. Он кивнул: – Так я и думал. Не дожидаясь ее, Джек начал подниматься по лестнице. Она устремилась за ним, стараясь догнать, но он перемахивал по три ступени зараз. И все же она почти врезалась ему в спину, когда он вдруг остановился как вкопанный на площадке второго этажа. Словно врос в пол, глядя вверх округлившимися глазами. – Что?.. – начала она, но потом проследила его взгляд. Там стоял Дэнни с совершенно пустыми глазами и сосал большой палец. Отметины на его горле четко виднелись в ярком свете электрических бра. – Дэнни! – взвизгнула она. Звук ее голоса вывел Джека из паралича, и они оба бросились вверх, туда, где стоял их сын. Уэнди упала перед ним на колени и обвила руками. Дэнни покорно дал себя обнять, но сам не обнял ее. Уэнди словно прижала к себе обитую тряпками палку, и приторный вкус ужаса вдруг наполнил ее рот. Мальчик продолжал сосать палец и смотреть куда-то в пространство за спинами родителей. – Дэнни, что с тобой произошло? – спросил Джек. Он протянул руку, чтобы дотронуться до припухлости на шее мальчика. – Кто сделал это с… – Не смей даже пальцем прикасаться к нему! – прошипела Уэнди. Она подхватила Дэнни на руки и уже преодолела половину пролета, прежде чем растерянный Джек сумел подняться с колен. – Что? Уэнди, о чем, черт побери, ты толку…