– Злобно, мрачно и скверно – вот так примерно. Словно она тебе и не мама вовсе. Как будто она собирается тебя съесть. Он посмотрел на нее, теперь уже сам испугавшись собственных слов, но продолжил: – И мне совсем не нравится у нее. Она только и думает, что мне с ней было бы лучше. Прикидывает, как ей отнять меня у тебя, мамочка. Я не хочу ехать к ней. Лучше остаться в «Оверлуке», чем жить там. Уэнди была потрясена. Неужели их с матерью отношения складывались до такой степени плохо? Боже, какой же это ад для ее мальчика, если все обстоит именно так, а он наделен способностью слышать их сокровенные мысли друг о друге! Она внезапно почувствовала себя совершенно голой. Даже хуже. Возникло ощущение, что ее застали за чем-то глубоко неприличным. – Хватит об этом, Дэнни, – только и выдавила она. – С меня довольно. – Ты на меня все-таки рассердилась, – прошептал он, едва сдерживая слезы. – Нет, ничего подобного. Правда же, нет. Я просто расстроилась, вот и все. Они проехали указатель «Сайдуайндер – 15 миль», и теперь Уэнди могла немного расслабиться за рулем. Отсюда дорога становилась значительно лучше. – Я хочу задать тебе еще один вопрос, Дэнни. И мне важно, чтобы ты ответил на него предельно честно. Сможешь? – Да, мамочка, – отозвался он все еще шепотом. – Твой папа снова начал пить? – Нет, – ответил он, но ему пришлось подавить еще два слова, которые были готовы сорваться с его губ: Пока нет. А Уэнди сразу почувствовала себя намного спокойнее. Она положила руку на обтянутую джинсами коленку Дэнни и нежно сжала пальцы. – Твой папа очень старается, – тихо сказала она. – Потому что он нас любит. А мы любим его, верно? Дэнни в ответ очень серьезно кивнул. Разговаривая словно сама с собой, она продолжала: – Он далеко не идеален, но он старался… Дэнни, он действительно очень старался! Когда он… остановился, ему пришлось пройти через поистине адские муки. И он все еще испытывает их. Думаю, если бы не мы с тобой, он бы давно сорвался с тормозов. Вот почему я хочу все сделать правильно. Но я не знаю, что будет правильным. Должны ли мы уехать? Или остаться? Это как выбирать из двух зол меньшее. – Я знаю. – Не мог бы ты кое-что сделать для меня, док? – Что? – Постарайся вызвать Тони. Прямо сейчас. Спроси его, безопасен ли для нас «Оверлук». – Я уже пытался, – медленно ответил Дэнни. – Этим утром. – И что же произошло? – спросила Уэнди. – Что он сказал? – Он не пришел. Он вообще не пришел. – И Дэнни внезапно разразился рыданиями. – Дэнни! – Она не на шутку встревожилась. – Не надо так, милый. Пожалуйста… Пикап вынесло через разделительную линию на полосу встречного движения, и Уэнди в панике крутанула руль, чтобы вновь взять машину под контроль. – Не увози меня к бабушке, – попросил Дэнни сквозь слезы. – Пожалуйста, мамочка! Я не хочу туда. Я хочу быть с папой… – Ладно, – сказала Уэнди. – Ладно. Значит, так мы и поступим. Она достала бумажный носовой платок из кармана своей ковбойской рубашки и подала ему. – Мы останемся. И у нас все будет хорошо. Просто отлично. Глава 23 Игровая площадка Джек вышел на террасу, застегнув молнию на куртке до самого подбородка и щурясь от яркого солнца. В левой руке он держал машинку для стрижки кустов, работавшую на аккумуляторной батарее. Правой достал из заднего кармана свежий носовой платок, вытер им губы и сунул его на прежнее место. По радио обещали снегопад. Но до сих пор в это плохо верилось, хотя Джек заметил, как далеко, у самого горизонта, начали собираться облака. Он направился по дорожке в сторону кустов, перебросив инструмент в другую руку. Работы будет немного, подумал он; слегка подровнять, и все. Холодные ночи наверняка уже замедлили рост веток. Правда, у кролика уши излишне распушились, а на задних лапах у собаки образовалось нечто вроде шпор, зато львы и бык оставались в полном порядке. Хватит легкой стрижки. А потом пусть их завалит снегом погуще. Бетонная дорожка оборвалась так же внезапно, как кончается трамплин для прыжков в воду. Джек сошел с нее и двинулся дальше, мимо осушенного бассейна, по усыпанной гравием тропе, которая вилась между животными-кустами и кончалась у детской игровой площадки. Он подошел к кролику и включил машинку для стрижки. Та негромко зажужжала. – Привет, братец Кролик, – сказал Джек. – Как поживаешь? Тебе не помешает снять немного лишнего с головы и ушей? Прекрасно. Будет сделано. Слышал последний анекдот о коммивояжере и старушке, у которой был любимый пудель? Звук собственного голоса показался Джеку неестественным и даже глупым. Он замолчал. И вдруг понял, что ему не слишком симпатичны эти зеленые звери. Он и раньше считал чем-то вроде извращения кромсать и уродовать кусты и живые изгороди, превращая их в нечто, чем им быть не полагалось. Джек вспомнил, что на пригорке возле одного из шоссе в Вермонте росла живая изгородь, подстриженная в форме рекламы мороженого. Заставлять природу рекламировать товар казалось не просто неправильным. Это было варварство. (Тебя наняли не для того, чтобы ты здесь разводил свои философии, Торранс.) А вот это правда, с которой не поспоришь. Он начал ровнять кролику уши, и мелкие обрезки веточек с листьями посыпались в траву. Машинка для стрижки издавала не слишком приятное металлическое гудение, свойственное всем электроприборам. Солнце по-прежнему ярко сияло, но уже почти не грело, и теперь легче верилось, что вскоре может выпасть снег. Джек резал сноровисто и быстро, зная, что остановиться и задуматься в такой работе порой значило совершить ошибку. Он взялся за мордочку кролика (вблизи она нисколько не напоминала морду, но с расстояния в двадцать шагов игра света и тени в сочетании с воображением наблюдателя создадут необходимое впечатление), а потом слегка прошелся по животу. Закончив с этим, он отключил машинку, отошел к игровой площадке, а потом резко повернулся, чтобы оценить результаты своих трудов и увидеть кролика целиком. Да, тот выглядел гораздо лучше. Пора браться за собаку. – Но будь это мой отель, – сообщил Джек, – я к чертовой матери срубил бы весь зоопарк под корень. И он непременно сделал бы это. Расчистил бы больше места, засеял травой, как остальную лужайку, и поставил бы несколько металлических столиков под яркими зонтиками. Тогда летом постояльцы отеля могли бы пить свои коктейли на свежем воздухе. Все эти «слоу-джины», «маргариты», «розовые леди» и прочие сладкие смеси, которые так нравятся туристам. А может, просто ром с тоником. Джек достал из кармана платок и снова вытер им губы. – Прекрати, – едва слышно сказал он себе. – Тоже мне, нашел, о чем думать! Он хотел вернуться к работе, но потом, под влиянием какого-то смутного импульса, передумал и направился вместо этого на игровую площадку. Забавно, до чего же непостижимые существа – дети, размышлял он. Они с Уэнди ожидали, что Дэнни влюбится в эту площадку, где, кажется, было все, что душе угодно. Но Джек знал, что его сын наведался сюда лишь раз пять-шесть или того меньше. Вероятно, будь у него приятель, с которым можно было бы поиграть вместе, дело обстояло бы иначе. Когда он вошел, калитка слегка скрипнула и под ногами захрустел гравий. Сначала его заинтересовал игрушечный дом – точная копия отеля. Крыша доходила Джеку до середины бедра – то есть примерно до макушки Дэнни. Джек наклонился и заглянул в оконца четвертого этажа. – Пришел великан, чтобы сожрать всех вас прямо в постельках, – произнес он зловещим глухим голосом. – Попрощайтесь со своими богатствами. Но и это ему показалось совсем не смешным. Дом можно было полностью открыть, раздвинув удерживаемые защелкой стены. Однако изнутри он представлял собой сплошное разочарование. Покрашенный, но пустой. Хотя это и правильно, подумал Джек. Иначе дети не смогли бы играть здесь. К тому же если и была какая-то игрушечная мебель, то на зиму ее, естественно, убрали – вероятно, в сарай для инвентаря и инструментов. Джек закрыл дом, и его стены сомкнулись с чуть слышным щелчком. Он подошел к горке, положил машинку для стрижки на землю, всмотрелся в подъездную дорожку, не возвращаются ли Уэнди и Дэнни, а потом забрался наверх и уселся. Он выбрал горку для детей постарше, но желоб все равно оказался узковат для задницы взрослого мужчины. Интересно, когда он в последний раз скатывался с горки? Лет двадцать назад? Казалось невозможным, чтобы это было так давно, он не чувствовал, что это было так давно, но именно столько времени и минуло, если не больше. Он помнил, как старик водил его в парк в Берлине, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Дэнни, и он развлекался там по полной программе: горки, качели, карусели и все остальное. Потом они обедали хот-догами и покупали с передвижной тележки арахис. Сев на скамейку, ели орешки, а у их ног в великом множестве собирались смурные нахохлившиеся голуби. – Дерьмовые помоечные птицы, – говорил, бывало, отец, – не надо кормить их, Джеки. Но кончалось все тем, что оба начинали кидать им орешки и потешались, видя, как голуби бросались на них и жадно склевывали. Насколько он помнил, старик никогда не ходил гулять в парк с его братьями. Джек был любимцем, хотя и ему доставалась своя доля тумаков, когда папаша напивался, что случалось частенько. И все же Джек любил его, любил так долго, как был способен любить, любил даже тогда, когда все остальные члены семьи только ненавидели и боялись его. Он оттолкнулся руками и съехал вниз, но никакого удовольствия не получил. Горкой давно никто не пользовался, и трение оказалось слишком велико, чтобы развить мало-мальски приличную скорость. Да и ширина бедер тоже сказалась. Его разлапистые взрослые ступни уткнулись в ямку под желобом, куда до них упирались, должно быть, тысячи маленьких ножек. Джек поднялся, отряхнул сзади брюки и посмотрел на машинку для стрижки. Но вместо того чтобы вернуться к работе, подошел к качелям, где его тоже ожидало разочарование. С окончания сезона цепи успели основательно заржаветь и скрипели, словно выли от боли. Джек пообещал себе, что непременно смажет их весной. Не пора ли остановиться? – подумал он. Ты уже не ребенок. И едва ли нуждаешься в напоминаниях об этом. Но он все же пошел к бетонным кольцам, убедился, что они узковаты для него, миновал их и встал у ограды, обозначавшей дальнюю границу площадки. Он вцепился пальцами в проволоку, и упавшие на лицо тени сделали его похожим на узника за решеткой. Джек почувствовал это и принялся трясти ограду, напустив на себя вид человека жалкого и отчаявшегося. – Выпустите меня отсюда! Дайте мне волю! Но и третья попытка пошутить не слишком удалась. Ему действительно настало время продолжить работу. Именно в этот момент он услышал за спиной какой-то звук. Джек стремительно повернулся, хмурясь и страшась, что стыда не оберется, если кто-то видел, как он валяет дурака на детской площадке. Он быстро обежал глазами горки, карусель и качели, которые слегка покачивал ветер. Дальше за низким заборчиком, отделявшим площадку от лужайки и живой изгороди, львы собрались вместе, словно для охраны тропинки, кролик пощипывал травку, припала к земле собака, бык готовился к стремительному бегу. А позади всего этого можно было видеть площадку для гольфа, здание отеля, даже кромку корта для роке у западной оконечности территории, прилегавшей к «Оверлуку». Вроде бы ничего не изменилось. Тогда почему же у него по лицу и рукам побежали мурашки, а волосы на загривке встали дыбом, словно кожа шеи внезапно натянулась? Джек снова покосился на отель, но не получил ответа на свой вопрос. «Оверлук» просто стоял, темнели прямоугольники окон, вился дымок из трубы камина в вестибюле. (Не будь кретином. Принимайся за дело сейчас же, или они вернутся и спросят, чем таким ты был занят все это время.) Да, конечно, пора поторопиться. Потому что вечером мог выпасть снег, а ему еще предстояло повозиться с треклятыми кустами. Это была часть порученной ему работы. Кроме того, они же не посмеют… (Кто не посмеет? Чего не посмеет? О чем ты?) Джек пошел к машинке для стрижки, брошенной у подножия горки, и хруст гравия под ногами показался ему каким-то ненормально громким. Теперь мурашки добрались до его яиц, а ягодицы будто окаменели. (Господи Иисусе, да что же это?) Он остановился около машинки, но даже не попытался поднять ее с земли. Да, кое-что все-таки изменилось. В конфигурации живой изгороди. И изменения были столь очевидными, столь явными, что даже не сразу бросились ему в глаза. Перестань! Тебе это мерещится, передразнил он сам себя. Ты же только что сам поработал над этим ублюдочным кроликом, так какого хрена… (да, вот в чем было дело!) У него перехватило дыхание. Кролик лежал на всех четырех лапах и грыз траву. Его живот практически слился с землей. Но всего десять минут назад он стоял на задних лапках – Джек собственноручно подровнял ему уши и… живот. Его взгляд метнулся в сторону пса. Когда он проходил мимо него по тропинке, пес сидел, словно выпрашивая конфету. Теперь он тоже опустился на все лапы, чуть задрав голову, а его пасть как будто оскалилась. Что же до львов… (о нет, только не это, нет-нет, не может быть) львы оказались намного ближе. Двое справа немного сдвинулись ближе друг к другу. Зато хвост третьего, слева, практически перегородил тропу. Джек был уверен, что прежде видел этого льва справа вместе с остальными, а хвост его был обернут вокруг туловища.