– Да, но когда именно? – упорствовал он. – Дэн, – серьезно ответил папа, – ЭТОГО НИКТО НЕ ЗНАЕТ. Вот что было хуже всего. Эти слова означали: теперь уже никогда. Всего через месяц мама Робина забрала его из детского сада, и они уехали из Стовингтона без мистера Стенгера. Это случилось более года тому назад, когда папа уже перестал употреблять Скверную Жидкость, но еще не потерял работу. Дэнни часто вспоминал о мистере Стенгере. Иногда, когда он падал, ударялся головой или у него сильно болел живот, он начинал плакать – и тут же в памяти всплывала страшная мысль: если он не сможет перестать плакать, а будет рыдать и хныкать без конца, то папа не выдержит, позвонит по телефону и скажет: «Алло? Это Джек Торранс из сто сорок девятого дома по Мейпллайн-уэй. Мой сын не прекращает плакать. Пожалуйста, пришлите ЛЮДЕЙ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ, чтобы забрали его в СОННО-ТОРИЙ. Да, совершенно верно, У НЕГО НЕ ВСЕ ДОМА. Заранее спасибо». И серый грузовик без окон подкатит к их двери, его, все еще бьющегося в истерике, затолкают в кузов и увезут. И когда он снова увидит маму и папу? ЭТОГО НИКТО НЕ ЗНАЕТ. Из-за прежнего страха он молчал и сейчас. Став на год старше, он прекрасно понимал, что родители ни за что не позволят увезти его, пусть он и принял пожарный шланг за змею. Рациональная часть его сознания в этом не сомневалась. Но все равно, стоило ему лишь подумать о том, чтобы все им рассказать, давнее воспоминание давало о себе знать и не позволяло словам излиться. Это ведь не то же самое, что Тони; Тони он всегда воспринимал как нечто совершенно нормальное (если не считать дурных снов, конечно), да и его родители относились к Тони как к более или менее приемлемому феномену. Тони был проявлением его НЕЗАУРЯДНОГО УМА, наличие которого признавали они оба (поскольку считали УМНЫМИ людьми и себя самих), но пожарный шланг, превратившийся в змею, или вид крови и мозгов, размазанных по стене президентского люкса и никому другому не видимых, – это выходило за рамки нормальности. Они уже возили его на прием к обычному доктору. Так почему бы не вызвать теперь ЛЮДЕЙ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ? И тем не менее он мог все им рассказать в надежде, что в таком случае они рано или поздно увезут его из отеля. А ему, если честно, очень хотелось вырваться из «Оверлука». Но он понимал, что для его папы это был последний шанс, что он находился в «Оверлуке» не только для того, чтобы присматривать за зданием. Здесь он должен был писать. Преодолеть последствия потери работы. Любить маму/Уэнди. И до самого недавнего времени создавалось впечатление, что именно так все и складывается. Лишь совсем недавно у папы снова появились проблемы. С тех пор как он нашел тот альбом. (Это бесчеловечное место превращает людей в монстров.) В чем здесь смысл? Он обращался с молитвой об ответе к Богу, но Бог молчал. И что будет делать папа, если перестанет здесь работать? Он пытался заглянуть в папино сознание – и пришел к выводу, что папа сам этого не знает. Неопровержимое доказательство было получено нынешним вечером, когда дядя Эл позвонил папе по телефону, наговорил ему много неприятных слов, а папа не осмелился возразить, потому что дядя Эл мог уволить его, как это сделали в Стовингтонской школе директор мистер Кроммерт и попечительский совет. Папа ужас как боялся этого. Боялся за него, за маму и за самого себя. И потому Дэнни не решался ни о чем рассказывать. Он мог только беспомощно наблюдать и надеяться, что никакие индейцы рядом не прячутся. А если и прячутся, то дождутся более богатой добычи и позволят их маленькому каравану из трех повозок мирно проследовать мимо. Но как бы он ни старался заставить себя поверить в это, ничего не получалось. Дела в «Оверлуке» ухудшились. Скоро придет большой снег, и тогда у него не останется никакого выбора. И что же получится? Что произойдет, когда они окажутся отрезанными от всего мира, в полной власти того непостижимого, что скорее всего пока лишь играло с ними в невинные игры? (Выходи и получи по заслугам!) Что потом? РОМ. Он снова поежился в постели и повернулся на другой бок. За это время он стал читать гораздо лучше. Быть может, завтра он попытается вызвать Тони и попросит его показать в точности, что такое РОМ и есть ли способ бороться с ним. И плевать на ночные кошмары. Ему необходимо знать. Дэнни еще долго не смыкал глаз, даже когда притворный сон его родителей перешел в настоящий. Он крутился на кровати, комкал простыню и одеяло, сражаясь с проблемами, слишком взрослыми для него, бодрствовал в ночи, как единственный часовой на заставе. Но после полуночи он тоже заснул, и тогда на страже остался только ветер, порывами налетавший на стены отеля и свистевший в его фронтонах в свете густо осыпавших небо звезд. Глава 22 В пикапе Вижу восход зловещей луны. Горе грядет, землю трясет, Буря зреет где-то вдали. Ночью сбудутся худшие сны. Из дома уйдешь – жизнью рискнешь: Дурная луна встает[13]. Кто-то установил под приборную панель пикапа очень старый радиоприемник от «бьюика», и теперь сквозь треск помех из динамиков доносилась песня Джона Фогерти и его группы «Криденс клируотер ривайвал». Уэнди и Дэнни ехали в Сайдуайндер. День снова выдался погожим и солнечным. Дэнни с любопытством крутил в руках оранжевый читательский билет Джека и казался вполне довольным жизнью, но Уэнди мерещилось, что он выглядит опустошенным и усталым, словно плохо спал ночью и держался почти исключительно на эмоциональной энергии. Песня закончилась, и раздался голос диск-жокея: – Да, это были «Криденс». И кстати, о зловещей луне. Похоже, она готова взойти над зоной вещания нашей радиостанции, как ни трудно в это поверить, видя за окном превосходную, почти весеннюю погоду, которой мы наслаждаемся уже несколько дней подряд. Как предсказывают наши бесстрашные синоптики, область высокого давления уже к часу дня сменится обширной полосой низкого, которая собирается задержаться на высокогорье, где мало народа, но еще меньше кислорода. Температура резко упадет, а с наступлением сумерек начнутся обильные осадки. В районах, расположенных ниже семи тысяч футов над уровнем моря, куда входит наша столица – Денвер, – ожидается снег с дождем и, вероятно, гололед на некоторых дорогах. Толщина снежного покрова здесь составит от одного до трех дюймов, но выше – в центральной части Колорадо и на горных склонах – может достигать от шести до десяти дюймов. В связи с этим автодорожное управление штата напоминает, что если вы собираетесь сегодня днем или вечером в горы, использование цепей на колесах является обязательным и будет контролироваться полицией. И вообще лучше бы вам сегодня посидеть дома. Помните, – шутливо добавил ведущий, – каким образом попала в беду пресловутая группа Доннера. Они напрасно понадеялись, что ближайший супермаркет находится ближе, чем вышло на самом деле. Затем началась реклама. Уэнди нащупала кнопку и выключила магнитолу. – Не возражаешь? – спросила она Дэнни. – Ничуть. Так намного лучше. – Он посмотрел сквозь окно машины на небо, которое все еще отливало яркой синевой. – По-моему, папа выбрал самый подходящий день, чтобы подправить прически тем зверушкам в живой изгороди. Как считаешь? – Да, я тоже так думаю, – сказала Уэнди. – Как-то не верится, что скоро пойдет густой снег, – добавил Дэнни с надеждой. – Побаиваешься? – спросила Уэнди. У нее из головы не шла дурацкая шутка диск-жокея по поводу участи группы Доннера. – Нет. Не очень-то. Что ж, подумала она, момент настал. Если хочешь поговорить об этом, то сделай это сейчас или никогда. – Дэнни, – начала она, стараясь оставаться спокойной, – а для тебя не было бы лучше, если бы мы уехали из «Оверлука»? Если бы не остались там на всю зиму? Дэнни опустил взгляд на руки. – Наверное, было бы, – ответил он. – Но ведь у папы там работа. – Иногда мне кажется, – осторожно продолжала она, – что и папа был бы только счастлив уехать. Они миновали указатель «Сайдуайндер – 18 миль» и оказались на крутом повороте дороги, где Уэнди пришлось перейти на вторую передачу. Ее до чертиков пугали эти извилистые спуски, и она предпочитала не рисковать. – Ты на самом деле так думаешь? – спросил Дэнни. Он с любопытством посмотрел на мать, а потом покачал головой: – Нет, лично мне так не кажется. – Почему? – Потому что он беспокоится о нас, – сказал Дэнни, тщательно подбирая слова. Ему трудно было объяснить, потому что он сам мало в чем успел разобраться. Ему вспомнился давний эпизод, о котором он рассказал мистеру Холлорану, когда большой мальчик в магазине смотрел на радиоприемник и хотел украсть его. Это было неприятно, но по крайней мере тогда смысл происходящего отчетливо понимал даже Дэнни, пусть он и был совсем малышом. Однако мысли взрослых находились в каком-то вечно бурлящем беспорядке, любое возможное действие сопровождалось вычислением последствий, сомнениями в себе или же чрезмерным самомнением, чувствами любви и ответственности. Каждая из открывавшихся возможностей представлялась им в виде сочетания плюсов и минусов, и Дэнни порой не мог понять, в чем же эти минусы, собственно, заключались. Да, это было очень сложно. – Он думает… – снова начал Дэнни, но осекся и бросил быстрый взгляд на маму. Она пристально следила за дорогой, а на него не смотрела вообще, и тогда он решил, что может продолжать. – Иногда он думает, что нам будет одиноко. А потом ему начинает здесь нравиться, и он считает это место вполне для нас подходящим. Он нас любит и совсем не хочет, чтобы мы чувствовали себя одиноко… Или чтобы нам стало грустно… Но затем ему приходит другая мысль. Пусть нам будет немного грустно, но это хорошо для нас всех в ПЕРСПЕКТИВЕ. Ты же знаешь, что такое ПЕРСПЕКТИВА? Она кивнула: – Да, милый, знаю. – Он волнуется, что если мы уедем, ему не найти другой работы. А тогда нам придется побираться или что-то в этом роде. – И это все? – Нет, но остальное очень сложно. Потому что он стал сейчас другим. – Что верно, то верно, – сказала Уэнди, сдержав глубокий вздох. Дорога стала немного прямее, и она осторожно повела машину на третьей передаче. – Я ничего не выдумываю, мама. Честное слово. – Знаю, – улыбнулась она. – Тебе все это рассказал Тони? – Нет, – ответил он. – Я сам все понял. А тот доктор не поверил, что Тони существует, так ведь? – Забудь о том докторе, – сказала она. – Я, например, в Тони верю. Не знаю, кто он или что он такое, часть он тебя самого… какая-то особенная часть… или же является извне. Но я верю в него, Дэнни. И если ты… то есть он считает, что надо уезжать, мы уедем. Уедем вдвоем с тобой, а с папой снова увидимся весной. Он посмотрел на нее со вспыхнувшей в глазах надеждой. – А куда мы уедем? В мотель? – Солнышко, мы не можем себе позволить номер в мотеле. Нам придется пожить у моей мамы. Надежда Дэнни мгновенно померкла. – Ты думаешь, я не знаю… – начал он, но потом умолк. – Что? – Ничего, – пробормотал он. Впереди возникла очередная петля «серпантина», и Уэнди снова перешла на вторую передачу. – Нет уж, док, пожалуйста, не надо со мной так разговаривать. Нам давно следовало поговорить с тобой откровенно. А потому продолжай. Что ты знаешь? Я не стану на тебя сердиться. Я не могу сейчас сердиться, потому что это для меня слишком важно. Говори мне все как есть. – Я знаю, как ты к ней относишься, – сказал Дэнни и вздохнул. – И как же? – Скверно, – ответил Дэнни. А потом напугал ее, неожиданно пропев: