Боже милостивый, ведь я же не такая сволочь? Скажи, что нет, молю тебя. Эта омерзительная радость из-за несчастья с Джорджем была более характерна для отрицательного героя пьесы Денкера, нежели для драматурга Джека Торранса. Вы ненавидите меня, потому что знаете… Знает что? Что он мог знать о Джордже Хэтфилде, чтобы это вызвало в нем ненависть? Что перед ним открывалось большое будущее? Что он немного походил на Роберта Редфорда и все девичьи разговоры разом смолкали, когда он выполнял прыжок в два оборота с трамплина в бассейне? Что он играл в футбол и в бейсбол с естественной грацией, которая не приобретается никакими тренировками? Нелепо. Полный абсурд. Он совершенно не завидовал Джорджу Хэтфилду. Да, если угодно, он гораздо сильнее переживал из-за его заикания, чем, возможно, сам Джордж, потому что из парня мог получиться действительно великолепный полемист. И если бы Джек действительно перевел стрелку таймера вперед – чего он, конечно же, не делал, – то только потому, что и ему, и остальным членам команды было мучительно неловко слышать, как борется со словами Джордж. Такую же неловкость и агонию испытываешь, когда на выпускном вечере выбранный учениками оратор забывает текст речи. И если бы он переставил таймер вперед, то только лишь… Только лишь для того, чтобы страдания Джорджа быстрее закончились. Но он не притрагивался к таймеру. Совершенно точно – пальцем к нему не прикасался. Ровно через неделю он убрал его из команды и на этот раз не терял контроля над собой. Все вопли и угрозы исходили исключительно от самого Джорджа. А еще неделю спустя он случайно вышел на стоянку, прервав ненадолго репетицию дебатов, чтобы забрать из багажника «фольксвагена» оставленные там справочные материалы, и увидел, как Джордж стоит, опершись на колено, с охотничьим ножом в руке, а длинные светлые патлы падают ему прямо на лицо. Он как раз вгрызался лезвием в правое переднее колесо «фольксвагена». Обе задние покрышки были уже спущены, и бедный старый «жук» припал к земле, как маленькая усталая собачка. Для Джека мир моментально окрасился в багровый цвет, и он запомнил немногое из того, что последовало дальше. В памяти остался злобный рык, который вырвался из его горла, и слова: – Ах вот, значит, как, Джордж! Если уж ты сам нарвался, то иди сюда, и я проучу тебя как следует! Иди и получи по заслугам! Еще он запомнил, как Джордж поднял на него взгляд, растерянный и испуганный. Он промямлил: – Мистер Торранс… – Словно собирался объяснить, что все это – большая ошибка, что колеса уже были спущены, а он лишь выковыривал грязь из протектора передней шины с помощью ножичка, который случайно оказался при нем, и… Джек бросился на него, держа перед собой сжатые кулаки и, кажется, даже ухмыляясь. Впрочем, этого в памяти не сохранилось. Последнее воспоминание – Джордж выставляет вперед нож и говорит: – Не подходите ко мне! Сознание вернулось к нему, только когда мисс Стронг, учительница французского языка, вцепилась в него сзади с плачем и криком: – Остановись, Джек! Прекрати! Ты же можешь убить его! Он тупо огляделся по сторонам. Охотничий нож, который уже никому не мог причинить вреда, поблескивал на асфальте в четырех ярдах от них. И еще был «фольксваген», его бедный старый «жук», ветеран бесчисленных пьяных разъездов по городу, у которого осталось всего одно целое колесо. А в правом крыле виднелась новая вмятина, в центре которой он разглядел что-то похожее то ли на свежую краску, то ли на кровь. На мгновение у него в голове все смешалось, когда он вспомнил (господи эл мы все-таки сбили его) события той ночи. Но потом он перевел взгляд на Джорджа, распластавшегося рядом с машиной и дрожавшего всем телом. Дискуссионная команда в полном составе высыпала наружу и сбилась в кучку у дверей, не сводя глаз с Джорджа. Кровь у него на лице оказалась из ссадины, которая не выглядела серьезной, но вот кровотечение из уха было скорее всего симптомом сотрясения мозга. А потому, как только Джордж сделал попытку подняться, Джек стряхнул с себя мисс Стронг и устремился к нему. Джордж испуганно отпрянул. Джек двумя руками уперся парню в грудь, не давая встать. – Лежи тихо, – сказал он. – Постарайся не делать лишних движений. Потом он повернулся к мисс Стронг, которая с ужасом смотрела на них обоих. – Пожалуйста, позовите сюда немедленно школьного врача, – попросил он. Она повернулась и кинулась в сторону школьных кабинетов. Джек оглядел свою дискуссионную группу и не побоялся встретиться взглядом с каждым, потому что он снова был их руководителем, полностью овладевшим собой, а когда он адекватен, во всем Вермонте не сыскать более приятного человека. Наверняка они об этом знали. – Можете на сегодня расходиться по домам, – тихо сказал он им. – Встретимся завтра утром. К концу недели шестеро членов команды добровольно покинули ее, и среди них двое лучших, но это уже не имело значения, потому что к тому времени его самого информировали, что ему придется уйти. Но он не сорвался и не запил, и это было уже кое-что. И он никогда не опускался до ненависти к Джорджу Хэтфилду. В этом он был совершенно уверен. То есть опять-таки не он сам совершил поступок, а было произведено действие, направленное против него. Вы меня ненавидите, потому что знаете… Но он не знал ничего. Ничего. В этом он готов был поклясться самому Господу Богу, как чистосердечно мог покаяться, что перевел таймер вперед всего на минуту. Но не из-за ненависти, а из чувства сострадания. Две осы медленно ползали по крыше рядом с дырой в кровле. Он наблюдал за ними до тех пор, пока они вдруг не расправили свои с виду лишенные аэродинамических достоинств, но тем не менее на редкость эффективные крылья и не улетели куда-то в сторону октябрьского солнца, ища, кого бы еще ужалить. Если уж Бог снабдил этих созданий жалами, рассудил Джек, они обречены использовать их по назначению. Долго ли он просидел, глядя в дыру, где его поджидал неприятный сюрприз, и вороша тлеющие угольки воспоминаний? Он посмотрел на часы. Почти полчаса. Потом он добрался до края крыши, свесил ногу и нащупал верхнюю перекладину лестницы, упертой под кромку ската. Нужно спуститься к сараю, где он хранил шашку против насекомых на одной из самых высоких полок, чтобы до нее не добрался Дэнни. С этой бомбой он вернется, и теперь большой сюрприз будет ожидать ос. Они могли ужалить его, но и он мог нанести ответный удар. В этом он не сомневался. Через какие-то два часа от гнезда останется только остов из жеваной бумаги, и Дэнни сможет хранить его у себя в комнате, если пожелает, – когда Джек сам был ребенком, у него лежало в спальне пустое осиное гнездо, которое навсегда пропахло древесным дымком и бензином. Его можно будет положить прямо на тумбочку у изголовья постели. Это абсолютно безопасно. – Мне стало намного лучше. Звук собственного голоса, столь громко прозвучавшего в тишине, хотя он вовсе не собирался произносить эти слова вслух, придал ему дополнительную уверенность в себе. Ему действительно становилось лучше. Появлялась возможность выйти из пассивного состояния и перейти к активным действиям, воспринимать вещи, которые в свое время чуть не свели тебя с ума, как нечто несущественное, имеющее к тебе лишь косвенное отношение. И если существовало место, где это можно было сделать, то находилось оно именно здесь. Он спустился по лестнице за дымовой шашкой. Он их проучит. Они сполна расплатятся за то, что посмели ужалить его. Глава 15 Во дворе перед отелем Две недели назад в глухом углу сарая для инструментов Джек обнаружил огромное плетеное кресло, покрашенное белой краской, и вытащил его на террасу вопреки возражениям Уэнди, утверждавшей, что ничего уродливее она в жизни не видела. Он как раз расположился в нем, погрузившись в чтение романа Э.Л. Доктороу «Добро пожаловать в тяжелые времена», когда услышал тарахтение гостиничного пикапа, возвестившего о возвращении жены и сына. Уэнди лихо припарковалась прямо на полукруглой площадке перед парадным входом, как заядлый гонщик, пару раз газанула, заставив мотор взреветь, а потом заглушила его. Единственный задний габаритный фонарь машины погас. Двигатель еще несколько раз дернулся и лишь потом окончательно затих. Джек поднялся из кресла и не спеша направился встречать их. – Привет, пап! – крикнул Дэнни, взбегая наверх. В руках он держал коробку. – Ты только посмотри, что мне купила мама! Джек схватил сына на руки, дважды крутанулся с ним на месте, а потом чмокнул мальчика прямо в губы. – О, да это же сам великий Джек Торранс. Юджин O’Нил своего поколения. Американский Шекспир! – шутливо приветствовала мужа Уэнди. – Кто бы мог ожидать встретить вас здесь, среди заоблачных горных вершин? – Просто толчея больших городов стала для меня невыносимой, дорогая леди, – в тон ей отозвался он и обнял ее за талию. Они поцеловались. – Как прошла поездка? – Очень неплохо. Правда, Дэнни жаловался, что машина часто дергалась, но, честное слово, двигатель не заглох ни разу и… О, Джек, ты закончил работу! Она разглядывала крышу, и Дэнни тоже поднял глаза. Его лицо едва заметно омрачилось, когда он увидел широкую полосу свежих пластин дранки поверх западного крыла «Оверлука», отливавших более ярко зеленой краской, чем остальная крыша. Но потом он снова перевел взгляд на коробку у себя в руках и просиял. По ночам сцены, показанные Тони, возвращались к нему и преследовали в своей изначальной ужасной четкости, а вот при свете дня об этом легко можно было забыть. – Посмотри, папа! Ты только посмотри на это! Джек взял у сына коробку. В ней лежала сборная модель одной из почти карикатурных машин дизайнера Биг Дэдди Рота, которые так восхищали Дэнни. Он выбрал себе копию «фолькса-убийцы», и на коробке был нарисован огромный пурпурный «жук» с вытянутыми задними фонарями в духе «кадиллака» 1959 года, оставляющими кровавый отблеск на проселочной дороге. В крыше машины имелся лючок, из которого высовывался устрашающего вида бородавчатый монстр с налитыми кровью глазами и маниакально-злобной усмешкой; он положил когтистые лапы на руль, а на голове у него красовалась огромная английская гоночная кепка, повернутая козырьком назад. Уэнди не смогла сдержать улыбку, а Джек подмигнул ей. – За что я особенно люблю тебя, док, – сказал он, возвращая коробку, – так это за отменный вкус. Тебе нравятся такие же простые и располагающие к размышлению вещи, как и мне самому. Да, ты определенно плоть от плоти моей. – Мама пообещала, что ты поможешь мне собрать ее, как только я смогу прочесть первый рассказ о Дике и Джейн. – Лучше отложить это до конца недели, – заметил Джек. – Что еще вы привезли в своем столь привлекательном с виду грузовичке, мэм? – Нет уж! – Она схватила мужа за руку и потащила в сторону от машины. – Не подглядывать! Там есть кое-что исключительно для тебя, но в дом это отнесем мы с Дэнни. А ты можешь потом забрать молоко. Оно стоит на полу в кабине. – Так вот кто я такой для вас! – воскликнул Джек, в притворном отчаянии приложив руку ко лбу. – Обыкновенная тягловая лошадка. Разнорабочий. Принеси-подай. – Просто принесите, пожалуйста, молоко, мистер, и подайте его на кухню. – Нет, я этого не вынесу! – воскликнул Джек и повалился на траву рядом с хохочущим Дэнни. – Вставай! Развалился тут, хотя здоровый как бык, – сказала Уэнди, легонько пнув его носком кроссовка. – Слышал? – обратился Джек к Дэнни. – Она обозвала меня быком. Будешь свидетелем. – Буду свидетелем, буду свидетелем! – весело подхватил Дэнни, перепрыгивая через отца. Джек сел. – Кстати, о подарках, ребята. У меня для вас тоже есть кое-что. Посмотрите на террасе возле пепельницы. – Что там такое? – Забыл. Пойдите и взгляните сами. Джек поднялся, встал рядом с женой, и они вместе смотрели, как Дэнни в нетерпении бежит вверх по склону лужайки, а потом прыгает по ступеням террасы. Джек снова обнял Уэнди за талию. – Ты всем довольна, детка? Она ответила ему с очень серьезным видом: – Мне не было так хорошо со времени нашей свадьбы. – Это правда? – Чистейшая, как на духу.