Роза Марена
Часть 8 из 63 Информация о книге
— Да, делать. Что ты умеешь делать? Стенографировать, например?
— Я… — Она сглотнула. Рози брала уроки стенографии I и II класса в средней школе Обревилла и получила «А» по обоим, но сегодня не помнит смысла ни одного крючка или палочки. Она покачала головой. — Нет. Стенографировать — нет. Когда-то я умела, но теперь все забыла.
— Какая-нибудь другая секретарская работа?
Она снова отрицательно покачала головой. Горячие иголки стали колоть ей глаза. Она резко моргнула, прогоняя боль. Суставы ее стиснутых пальцев побелели.
— Канцелярская работа? Может быть, печатать на машинке?
— Нет.
— Математика? Ведение счетов? Бухгалтерия?
Анна Стивенсон наткнулась среди вороха бумаг на карандаш, вытащила его и задумчиво дотронулась концом с ластиком до своих чистых белых зубов.
— Можешь работать официанткой?
Рози ужасно хотелось сказать «да», но она представила себе огромные подносы, которые официантка вынуждена таскать целыми днями… а потом подумала о своей пояснице и почках.
— Нет, — прошептала она. Она проигрывала сражение. Женщина по другую сторону письменного стола вместе с маленькой комнатой начала затуманиваться и расплываться в ее глазах. — Во всяком случае, не сейчас. Может быть, через месяц или два. Моя поясница… сейчас она не очень-то крепкая… — Ох, как жалко это прозвучало. Когда Норман слышал нечто подобное по телеку, он цинично хохотал и говорил о «кадиллаках», купленных на пособия, и миллионерах, пользующихся продуктовыми талонами.
Однако Анна Стивенсон не выглядела особенно обеспокоенной.
— Какие-то навыки у тебя есть, Рози? Хоть какие-нибудь?
— Да, — сказала она, немного успокаиваясь.. — Да, конечно! Я могу вытирать пыль, могу стелить постели, могу пылесосить мебель, могу готовить еду для двоих, стирать и гладить. И я могу держать удар — это я умею. Как вы думаете, в каком-нибудь местном гимнастическом зале набирают спарринг-партнеров?
И тут она все-таки разревелась. Она плакала, закрыв лицо ладонями, как часто делала все годы замужества. Плакала и ждала, когда Анна скажет, чтобы она убиралась, что они займут свободную койку наверху кем-нибудь посмышленее, а не такой неумехой и тупицей.
Что-то уперлось в кисть ее левой руки. Она опустила руку и увидела коробку салфеток, которую Анна Стивенсон протягивала ей и… Невероятно, но при этом она улыбалась.
— Не думаю, что тебе придется стать чьим-нибудь спарринг-партнером, — сказала она. — Я полагаю, все у тебя образуется — так почти всегда бывает. Кончай реветь, утри свои глазки.
И когда Рози вытерла слезы, Анна рассказала ей про отель «Уайтстоун», с которым у «Дочерей и Сестер» наладились прочные и взаимовыгодные отношения. «Уайтстоун» принадлежал корпорации, в правлении которой когда-то заседал богатый отец Анны, и многим женщинам нравилось работать там за плату. Анна объяснила Рози, что она сможет выполнять лишь ту работу, которую позволит ей поясница, а если ее общее физическое состояние не начнет улучшаться через три недели, ее положат в больницу на обследование.
— Кроме того, ты будешь работать в паре с женщиной, которая хорошо знает твою работу. Это одна из моих помощниц, живущих здесь постоянно. Она научит тебя и будет нести за тебя ответственность. Если ты что-нибудь украдешь, неприятности будут у нее, а не у тебя… Но ты ведь не воровка, правда?
Рози отрицательно помотала головой.
— Я взяла только кредитку моего мужа, и все… И я воспользовалась ею лишь один раз. Чтобы уехать.
— Будешь работать в «Уайтстоуне». Пока не найдешь что-нибудь получше, в чем я почти не сомневаюсь. Помни о Провидении.
— С большой буквы?
— Да. Пока ты будешь в «Уайтстоуне», мы просим лишь, чтобы ты работала старательно, — хотя бы для того, чтобы сохранить рабочее место для тех женщин, которые придут после тебя. Понимаешь меня?
Рози кивнула.
— Чтобы не испортить нашу репутацию.
— Не испортить репутацию для следующей, именно так. Хорошо, что ты пришла сюда, Рози Мак-Клендон. — Анна встала и протянула ей обе руки — жест, выражающий одновременно доброжелательность и покровительство, то, что Рози уже успела уловить в ней раньше. Рози поколебалась, потом встала и взяла протянутые ей руки в свои. Их пальцы соединились над завалом бумаг на столе. — Я должна сказать тебе еще три вещи, — произнесла Анна. — Они важны, поэтому я хочу, чтобы ты выслушала меня внимательно. Ты готова?
— Да, — сказала Рози. Она была заворожена ясным взглядом голубых глаз Анны Стивенсон.
— Первое — то, что ты взяла кредитку, не превращает тебя в воровку. Эти деньги принадлежат тебе так же, как и ему. Второе — нет ничего незаконного в том, что ты берешь свою девичью фамилию, она будет твоей на всю жизнь. Третье — ты будешь свободна, если захочешь.
Она помолчала, глядя на Рози своими чудесными голубыми глазами поверх их соединенных рук.
— Ты понимаешь меня? Ты можешь быть свободна, в частности от своего бывшего мужа, если захочешь. Свободна от его рук, свободна от его мыслей, свободна от него самого. Ты хочешь этого? Хочешь быть свободной?
— Да, — тихо, дрогнувшим голосом сказала Рози. — Я хочу этого больше всего на свете.
Анна Стивенсон наклонилась через стол и поцеловала Рози в щеку. Одновременно она сжала ее ладони.
— Тогда ты пришла куда нужно. Добро пожаловать домой, дорогая.
8
Было начало мая, настоящая весна — время, когда сердца молодых людей открываются любви, чудесное время года, но у Нормана Дэниэльса на уме было совсем другое. Он искал какую-нибудь зацепку, одну маленькую зацепку, и вот она появилась.
Он сидел на скамейке в парке, за восемьсот миль от того места, где его жена сейчас меняла простыни в отеле, — крупный, сильный мужчина в красной рубахе и серых габардиновых штанах. В одной руке он держал зеленый теннисный мячик. Мышцы на руке ритмично напрягались, когда он сжимал его.
Какой-то мужчина перешел улицу, постоял у края тротуара, вглядываясь в парк, потом заметил человека на скамейке и направился к нему. Он пригнулся, когда рядом с ним пролетела пластиковая тарелка «Фрисби», потом переждал, пока мимо пробежит огромная немецкая овчарка. Этот второй мужчина был моложе того, что на скамейке, и более хрупок. У него было красивое плутоватое лицо и крошечные усики. Он остановился перед мужчиной, державшим в правой руке теннисный мячик, и неуверенно поглядел на него.
— Тебе помочь, братишка? — спросил мужчина с теннисным мячиком.
— Тебя зовут Дэниэльс?
Мужчина с теннисным мячиком утвердительно кивнул.
Человек с усиками указал через улицу на новое здание, сверкающее стеклом и металлом.
— Один парень оттуда сказал, чтобы я пришел сюда и повидался с тобой. Он сказал, что ты, может быть, сумеешь помочь мне. У меня возникли определенные трудности.
— Это лейтенант Морелли? — спросил мужчина с теннисным мячиком.
— Ага. Так его зовут.
— А какие у тебя трудности?
— Ты сам должен понимать, — сказал мужчина с усиками.
— Вот что я скажу тебе, братишка, — может, понимаю, а может, и нет. Но в любом случае я — мужчина, а ты — просто говнюк. Я думаю, тебе лучше говорить мне прямо то, что ты хочешь сказать, усек? А в данный момент ты должен объяснить, что у тебя за проблема. Скажи это громко и четко.
— Меня взяли как толкача, — сменил интонацию мужчина с усиками и бросил затравленный взгляд на Дэниэльса. — Продал осьмушку одному наркоману.
— У-уу, — произнес мужчина с теннисным мячиком. — Это преступление. Во всяком случае, это может считаться преступлением. Но есть кое-что и похуже, верно? В твоем бумажнике было кое-что, принадлежащее мне, так?
— Ага. Твоя гребаная кредитка. Это просто моя невезуха. Нашел в мусорном ящике кредитку ATM, а она оказалась не чья-нибудь, а легаша.
— Сядь, — дружелюбно сказал Дэниэльс, но, когда человек с усиками двинулся к правой стороне скамейки, Норман качнул головой. — С другой стороны, козел, с другой.
Человек с усиками отступил назад, а потом с опаской уселся слева от Дэниэльса. Он уставился на правую руку полицейского, сжимавшую теннисный мяч в быстром и ровном ритме. Жмет… жмет… жмет. Толстые голубые вены перекатывались на белой руке легавого как водяные змеи.
Тарелка «Фрисби» проплыла мимо. Двое мужчин смотрели, как следом за ней несется немецкая овчарка с длинными лапами, похожими на ноги лошади.
— Красивая собака, — сказал Дэниэльс. — Немецкие овчарки — красивые собаки. Мне всегда нравились овчарки, а тебе?
— Конечно, классные собаки, — согласился мужчина с усиками, хотя на самом деле считал, что они свирепы и отвратительны. Похоже, дай такой малейшую возможность, она с радостью прогрызет тебе вторую дырку в заднице.
— Нам стоит кое о чем поболтать, — сказал легавый с теннисным мячиком. — Я думаю, это будет один из самых важных разговоров в твоей жизни, дружок. Ты готов к этому?
Человек с усиками проглотил комок в горле и пожалел — в сотый раз за этот день, — что сразу не избавился от этой чертовой кредитки. Почему он этого не сделал? Почему он оказался таким идиотом?
Он, конечно, знал, почему оказался таким идиотом — потому что рассчитывал, что как-нибудь сумеет воспользоваться кредиткой. Потому что он был оптимистом. Ведь в конце концов это Америка, Страна Неограниченных Возможностей. И еще потому (и это было ближе к истине), что он как-то позабыл, что кредитка лежит в его бумажнике, засунутая за стопку визиток, которые он вечно подбирал. Есть у кокаина такой побочный эффект — он поддерживает тебя на плаву, но ты не можешь, мать твою, вспомнить, зачем и куда плывешь.
Легавый смотрел на него и улыбался, но в глазах его не было улыбки. Взгляд у него был жесткий. И человек с усиками почувствовал себя очень неуютно — как барашек рядом с беспощадным волком.
— Послушай, парень, я ни разу не пользовался твоей кредиткой. Не забывай об этом. Они ведь сказали тебе, верно? Ни разу, я, мать твою, не пользовался ею.
— Конечно, не пользовался, — усмехаясь, сказал легавый. — Ты не мог узнать код. Он основан на номере моего домашнего телефона, а моего номера нет в справочнике… как у большинства полицейских. Но я ручаюсь, ты делал попытки, верно? Ручаюсь, ты пытался его найти.
— Нет! — воскликнул человек с усиками. — Нет, ничего такого у меня и в мыслях не было!
Конечно, он проверял. Он проверил телефонную книгу, после того как попробовал несколько комбинаций с адресом на кредитке и с почтовым индексом, но все безуспешно. Первым делом он стал нажимать на кнопки автоматов ATM по всему городу. Он нажимал на кнопки до тех пор, пока у него не распухли пальцы и он не почувствовал себя козлом, напрасно рассчитывающим на халяву.
— А что, если мы проверим компьютер, следящий за банкоматами ATM? — спросил легавый. — Мы что, не отыщем мою кредитку в колонке ОТМЕНИТЬ/ПОВТОРИТЬ с миллиардом операций? Если не найдем, я куплю тебе бифштекс на ужин. Что ты об этом думаешь, братишка?
Человек с усиками не знал, что об этом думать, как, впрочем, и обо всем остальном. У него возникло нехорошее предчувствие. Хуже просто и быть не могло. Тем временем пальцы легавого продолжали работать с мячиком — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Что-то жуткое было в том, как он непринужденно и безостановочно его сжимал и разжимал.
— Тебя зовут Рамон Сандерс, — сказал Дэниэльс. — За тобой тянется длинный хвост. Воровство, мошенничество, кокаин, насилие. Все, кроме нападения, вооруженного грабежа и мокрого дела. В это ты не лезешь, верно? Вы, педрилы, боитесь, когда вам врежут, так? Даже тем из вас, кто похож на Шварценнеггера. О да, вы не прочь надеть дутую майку и покачать мышцы у лимузинов, возле какого-нибудь клуба педиков, но, если кто-то начнет бить по-настоящему, вы улепетываете во все лопатки. Верно?
Рамон Сандерс ничего не ответил. Пока это казалось самой разумной реакцией.
— А вот я не прочь врезать, — сказал легавый по имени Дэниэльс. — Равно как и лягнуть ногой, дать головой и, если надо, укусить. — Он говорил почти задумчиво и, казалось, смотрел на немецкую овчарку и сквозь нее. Собака возвращалась трусцой к хозяину с летающей тарелкой в зубах. — Что ты об этом думаешь, глиста?
Рамон по-прежнему молчал и старался сохранить невозмутимое лицо игрока в покер, но в голове у него вспыхнуло множество красных огоньков и отчаянный зуд расползался по всем его нервным окончаниям. Сердцебиение начало набирать скорость, как поезд, отходящий от станции и выезжающий в долину. Он время от времени украдкой поглядывал на этого мужика в расстегнутой красной рубахе, и то, что он видел, ему все больше и больше не нравилось. Правая рука парня с усиками напряглась во всю силу, вены взбухли от крови, мышцы вздулись, как свежеиспеченные булочки.
Дэниэльса, казалось, нисколько не трогало молчание Рамона. Повернувшись к молчаливому собеседнику, он улыбался или казалось, что улыбается, если не обращать внимания на глаза. Глаза были пустыми и блестящими, как два новеньких четвертака.