В джинсах и белом топике. На одной руке татуировка: АС/DC[58], на другой «БРАЙАН — МОЯ ЛЮБОВЬ». Ногти ярко-розовые, но обгрызены. И кровь. Кровь и сопли под носом. Капли крови на щеках, как родинки. На разбитой нижней губе, подбородке, топике. Голова опущена, полог волос скрывает часть лица. Сигарета вместе с рукой ходит вверх-вниз. «Мальборо» или «Уинстон», в те дни цены еще не поднялись и бедняки не перешли на более дешевые бренды, будьте уверены. И если «Мальборо», то исключительно в жесткой пачке. Я такого навидался. Они иногда курили, даже держа младенца на руках, за редким исключением. — Эй. — Она чуть приподняла правое бедро. Под ним полоска бумаги, ярко-желтая. — Вот регистрационный талон. Я говорю ему, что держать его надо в бумажнике или в бардачке, но в итоге он всегда находится среди оберток «Микки Ди» и другого мусора. По голосу не слышно, что она под кайфом, на полу кабины нет ни банок от пива, ни бутылок от вина. Разумеется, сие не означает, что она трезвая, но вселяет надежду. Не чувствовалось в ней и агрессивности, но все могло перемениться на удивление быстро. — Как вас зовут, мэм? — Сандра. — Сандра? — Маккракен. — У вас есть документы, мисс Маккракен? — Да. — Покажите мне, пожалуйста. На сиденье рядом с ней стояла маленькая сумочка из кожзаменителя. Она открыла ее, начала в ней рыться. Медленно, низко наклонившись, лицо исчезло полностью. Я видел кровь на топике, но не на лице. Не видел ни разбитых, распухших губ, ни наливающегося «фонаря» под глазом. — Хрена с два, — донеслось сзади, — я туда не полезу. С чего ты решил, что имеешь право сажать меня туда? Я оглянулся. Джордж открыл заднюю дверцу патрульной машины. Держал ее, словно водитель лимузина. Да только лимузина, в котором задние дверцы не открываются изнутри, стекла не опускаются, а заднее сиденье от переднего отделяет металлическая сетка. Плюс, разумеется, провонявшего блевотиной. Никогда я не ездил в патрульных машинах, не считая новеньких, только что полученных «каприсов»[59], в кабине которых не стоял бы этот запах. — Я думаю, что у меня есть это право, потому что вы арестованы, Брайан. Или вы не слышали, как я только что зачитал вам ваши права? — За что? Я не превысил скорости. — Это правда, ты не давил на педаль газа, потому что мутузил свою девушку. Но пикап мотало на дороге, что чревато возникновением аварийной ситуации. Плюс нанесение телесных повреждений. Не забывай об этом. Так что залезай. — Ты не имеешь… — Залезай, Брайан, а не то я поставлю тебя к борту и надену наручники. Удовольствия никакого, больно. — Хочется посмотреть, как у тебя получится. — Правда? — тихим, ровным, еле слышным голосом спросил Джордж. И вот тут Брайану Липпи открылась истина. Даже две. Во-первых, Джордж мог это сделать. Во-вторых, в определенном смысле, хотел. И Сандра Маккракен все это увидела бы. Негоже позволять своей сучке видеть, как на тебя надевают наручники. Достаточно того, что она увидела, как тебя арестовывают. — Тебе придется иметь дело с моим адвокатом, — пробурчал Брайан Липпи и залез на заднее сиденье. Джордж захлопнул дверцу и повернулся ко мне. — Нам придется иметь дело с его адвокатом. — Кошмар, — ответил я. Женщина чем-то ткнула мне в руку. Я повернулся и увидел, что это уголок закатанного в пластик водительского удостоверения. — Вот. — Она смотрела на меня. А мгновением позже склонилась над сумочкой, чтобы на этот раз достать из нее пару бумажных салфеток. Но мне хватило времени, чтобы решить, что она трезвая. С мертвой душой, но трезвая. — Патрульный Джейкобю, водитель утверждает, что регистрационный талон в кабине пикапа. — Да, он у меня. Мы с Джорджем встретились у заднего бампера пикапа с этими идиотскими наклейками «Я ДЕЛАЮ ТО, ЧТО ШЕПЧУТ МНЕ ТИХИЕ ГОЛОСА» и «Я ЕМ АМИШЕЙ», и я протянул ему регистрационный талон. — Она подтвердит? — шепотом спросил он. — Нет. — Уверен? — Более чем. — Попытайся, — и Джордж вернулся к патрульной машине. Мой школьный «приятель» начал орать на него, как только Джордж всунулся в окно водительской дверцы, чтобы взять микрофон. Джордж его проигнорировал, натянул шнур на полную длину — что разговаривать, стоя на солнце. — База, это Шестой, как слышите? Я подошел к открытой дверце кабины пикапа. Женщина затушила окурок в переполненной пепельнице, закурила новую сигарету. Рука с ней вновь заходила вверх-вниз. Из-под упавших на лицо волос вырывались клубы дыма. — Мисс Маккракен, мы собираемся отвезти мистера Липпи в расположение части, патрульного взвода Д, на холме. Мы бы хотели, чтобы вы тоже поехали туда. Она покачала головой и пустила в ход бумажную салфетку. Наклонялась к ней, вместо того чтобы поднести к лицу, отчего завеса волос становилась плотнее. Рука с сигаретой теперь лежала на колене, от нее поднималась струйка дыма. — Мы бы хотели, чтобы вы тоже поехали, мисс Маккракен. — Я говорил как можно мягче, стараясь дать понять, что разговор этот останется между нами. Следуя рекомендациям психиатров и специалистов по семейной терапии, но что они понимают? Я ненавижу этих сволочей, и это чистая правда. Они — типичные представители среднего класса, от них пахнет лаком для волос и дезодорантом, и они твердят нам о рукоприкладстве в семьях и заниженной самооценке, хотя сами понятия не имеют о таких местах, как округ Лассбург, вышедший в тираж, когда закончился уголь, а потом повторивший этот маневр, когда сталь начали закупать в Японии и Китае. Разве такая женщина, как Сандра Маккракен, хоть раз в жизни сталкивалась с душевной теплотой, заботой, просьбой, не сопровождаемой угрозой? Может, в далеком детстве, но не в последнее время. Вот если бы я схватил ее за волосы, развернул к себе, чтобы она смотрела мне в глаза, и закричал: "ТЫ ПОЕДЕШЬ! ТЫ ПОЕДЕШЬ И НАПИШЕШЬ ЖАЛОБУ, ОБВИНИВ ЕГО В НАНЕСЕНИИ ТЕЛЕСНЫХ ПОВРЕЖДЕНИЙ! ТЫ ПОЕДЕШЬ, ЧЕРТОВА ИЗБИТАЯ СУЧКА! ПАРШИВАЯ ДАВАЛКА! ВОТ КТО ТЫ! ГРЕБАНАЯ ПОТАСКУХА!" результат мог бы быть иным. Могло сработать. С ними надо говорить на их языке. Но психиатры и знатоки семейных отношений не хотят об этом и слышать. Не хотят верить, что есть язык, отличный от того, на котором говорят они. Она опять покачала головой. Не посмотрев на меня. Курила и не смотрела на меня. — Мы бы хотели, чтобы вы поехали туда и подписали протокол, в котором будет указано, что мистер Липпи вас избил. Вы должны это сделать, знаете ли. Мы, мой напарник и я, это видели, мы ехали следом за вами. — Я ничего не должна, — ответила она, — и вы меня не заставите. — Она по-прежнему укрывалась за грязными темными волосами, но говорила тем не менее твердо и уверенно. Знала, что мы не можем заставить ее выдвинуть обвинение, потому что не раз попадала в подобную ситуацию. — И как долго вы собираетесь это терпеть? — спросил я. Нет ответа. Голова опущена. Лицо спрятано. Так, должно быть, она опускала голову и прятала лицо в двенадцать лет, когда учительница задавала ей трудный вопрос или когда другие девчонки смеялись над ней, потому что грудь у нее начала расти раньше, чем у них, и она этого стыдилась. Для этого девочки и отращивали волосы, чтобы прятаться за ними. Но эти знания не добавляли мне терпения. Наоборот. Потому что в этом мире человек должен уметь постоять за себя. Особенно если заступиться за тебя некому. — Сандра. Она чуть передернула плечами, когда я назвал ее по имени, а не по фамилии. Не больше того. Господи, как же они меня злили. Так легко сдавались. Словно птички, которые не могли подняться в воздух. — Сандра, посмотри на меня. Она не хотела, но я знал, что посмотрит. Привыкла делать, что говорили мужчины. По жизни теперь делала только то, что говорили ей мужчины. — Поверни голову и посмотри на меня. Голову она повернула, но продолжала смотреть под ноги. Большую часть крови стереть с лица ей не удалось. Лицо мне понравилось. Симпатичное. И не выглядела она такой дурой, как можно было подумать, глядя на ее поведение. Но, видать, ей хотелось быть дурой. — Я бы хотела поехать домой. — Голос маленького ребенка. — У меня кровотечение, и мне надо умыться и переодеться. — Да, я вижу. А что случилось? Ударилась об дверь? Готов спорить, так и было. — Совершенно верно. Об дверь. — В ее лице не читалось воинственности. Она не собиралась есть амишей, как ее бой-френд. Просто ждала, когда все закончится. Придорожная болтовня — не реальная жизнь. Получать по морде — вот это реальная жизнь. Заглатывать сопли, кровь и слезы, словно сироп от кашля, — вот это реальная жизнь. — Я шла по коридору в туалет, а Брай, я не знала, что он там, как раз выходил, вот и ударил меня дверью… — И долго это будет продолжаться, Сандра? — Продолжаться что? — Долго ты собираешься жрать его дерьмо? Ее глаза чуть раскрылись. И все. — Пока он не выбьет тебе все зубы? — Я бы хотела поехать домой. — Если я наведу справки в больнице Стэтлера, сколько раз я найду там твою фамилию? Ты ведь часто натыкаешься на двери, не так ли? — Почему бы вам не оставить меня в покое? Я-то вас не трогаю. — Пока он не проломит тебе голову? Пока не оторвет задницу? — Я хочу поехать домой, патрульный. Мне хочется сказать: «Вот тут я понял, что проиграл», — но не собираюсь лгать. Никакой игры и не было. Она бы так и сидела в кабине до скончания веков, а я мог разозлиться до такой степени, что потерял бы контроль над собой. И нажил себе неприятности. Например, ударил бы ее. Потому что мне хотелось ее ударить. Если б я ее ударил, она бы поняла, что говорит с человеком. Я достал из кармана коробочку из-под карточной колоды, в которой держал визитки. Просмотрел их, нашел нужную. — Эта женщина живет в Стэтлер-Виллидж. Она говорила с сотнями молодых женщин, такими же, как ты, и многим помогла. Если тебе понадобится бесплатная психологическая помощь, обратись к ней. Она тебя не бросит. Хорошо? Я протянул ей визитку, держа ее двумя пальцами правой руки. Она не взяла, поэтому я бросил визитку на сиденье. Потом вернулся к патрульной машине за регистрационным талоном. Брайан Липпи сидел посреди заднего сиденья, натянув ворот футболки на прижатый к груди подбородок, смотрел на меня из-под сошедшихся у переносицы бровей. Злобный, сердитый. — Повезло? — спросил Джордж. — Нет. Она еще не нарезвилась.