С регистрационным талоном я вернулся к пикапу. Женщина уже сидела за рулем. Урчал восьмицилиндровый двигатель. Она отжала педаль сцепления, рука лежала на шаре, венчавшем ручку переключения скоростей. Обкусанные розовые ногти на хроме. Как флаги. Если б сельские районы Пенсильвании имели гербы, на этих следовало изобразить упаковку пива «Айрон-Сити» и пачку «Уинстона». — На дороге будьте осторожны, миссис Маккракен. — Я вернул ей регистрационный талон. — Хорошо, — кивнула она и тронула «форд» с места. Хотела сказать мне какую-то колкость, но не решилась, потому что ее хорошо вымуштровали. Пикап поначалу подергался, Сандра не так уж и хорошо управлялась с фордовской коробкой передач, и женщина дергалась вместе с ним. Назад и вперед, волосы так и летали. Тут же я вновь увидел недалекое прошлое: он вел автомобиль одной рукой, а другой бил свою женщину по лицу, и мне стало нехорошо. А перед тем как она включила вторую передачу, что-то белое вылетело из окна. Визитка, которую я ей дал. Я зашагал к патрульной машине. Брайан по-прежнему сидел, ткнувшись подбородком в грудь, глядя исподлобья. Чем-то напоминая то ли Наполеона, то ли Распутина. Я плюхнулся на пассажирское сиденье. Донимала жара, на плечи навалилась усталость. А тут еще с заднего сиденья подал голос Брайан: — Толстый ЭДДИ ДЖЕЙК-О-БЮ. Скольким мальчикам… — Заткнись, — бросил я. — Приди сюда и заставь меня заткнуться, Толстый Эдди. Почему бы тебе не прийти и не попытаться? Другими словами, еще один прекрасный день в ПШП. К семи вечера этот парень вернется в сраную дыру, которая служит ему домом. Будет пить пиво и смотреть, как Вэнна крутит «Колесо фортуны». Я взглянул на часы: без шестнадцати два. И потянулся к микрофону. — База, это Шестой. — Слушаю, Шестой, — тут же ответила Ширли, спокойно и уверенно. В ближайшие минуты ей предстояло получить букет от Айлингтона и Эвери. На шоссе 46, в Потинвиле, примерно в двадцати милях от нас, грузовик-цистерна «Норко уэст» только что столкнулся со школьным автобусом, водитель автобуса миссис Истер Мейхью погибла. Джордж Станковски находился достаточно близко, чтобы слышать грохот от столкновения. Так кто это говорит, что копов никогда нет, когда они нужны? — У нас код 15 и 17-база, прием? — Другими словами, арестовали говнюка и везем на базу. — Вас понял, Шестой, задержан один человек, да? — Один, — подтвердил я. — Это Один Толстый Хер, прием, — донеслось с заднего сиденья, а потом Брайан принялся хохотать. Пронзительно, захлебываясь, как смеются наркоманы со стажем. Потом заколотил сапогами по полу. Мы находились в получасе езды от базы. У меня возникла мысль, что поездка эта будет долгой и хорошо мне запомнится. ХАДДИ Я положил трубку телефона на рычаг и побежал к коммуникационному центру, где трудилась Ширли, направляя патрульных на запад. — В «Норко» говорят, что это жидкий хлорин, — сообщил я ей. — Если так — нам повезло. Хлорин, конечно, не подарок, но его пары не смертельны. — Они в этом уверены? — спросила Ширли. — На девяносто процентов. Так они сказали. Видишь ли, эти грузовики-цистерны постоянно ездят на станцию очистки воды. Сообщи всем, начни с Джорджа Эс. И что это с собакой? Мистер Диллон отирался у черного хода, тыкался носом в основание сетчатой двери. Буквально долбил ее носом, повизгивая. С прижатыми к голове ушами. Пока я наблюдал за ним, он с такой силой ткнулся мордой в сетку, что взвыл, как бы говоря: «Больно!» — Понятия не имею. — По голосу Ширли чувствовалось, что ей сейчас не до Мистера Диллона. Собственно, и у меня дел хватало. Однако мой взгляд еще на мгновение задержался на нем. Я видел охотничьих собак, которые вели себя точно так же, когда бежали по следу крупного зверя, скажем, медведя или волка. Но волков в Низких холмах не видели со времен Вьетнама, а медведи встречались крайне редко. И сетчатая дверь вела не к лесу, а на автомобильную стоянку. И разумеется, к гаражу Б. Я посмотрел на часы над дверью кухни. Двенадцать минут третьего. И не смог вспомнить дня и часа, когда здание было таким пустынным. — Четырнадцатый, Четырнадцатый, это база, прием. — Четырнадцатый, — ответил Джордж, по-прежнему кашляя. — Это хлорин, Четырнадцатый, в «Норко уэст» в этом уверены. — Она посмотрела на меня и я поднял кулак с оттопыренным большим пальцем. — Его пары раздражают слизистые оболочки, но не смертельны. — Не прерывай связь, не прерывай. — Кашель. — Слушаю, Четырнадцатый. — Возможно, это хлорин, возможно — нет. Каким бы ни было это вещество, оно горит и клубы белого дыма движутся в этом направлении. Я на объездной дороге, что идет вдоль футбольного поля, подъезжаю к школе. Дети кашляют почище меня, я вижу — несколько человек лежат на земле, включая одну женщину. Рядом со зданием два школьных автобуса. Я попытаюсь всех вывезти в одном. Прием. Я взял микрофон у Ширли. — Джордж, это Хадди. «Норко» говорит, что горит скорее всего разлившееся по хлорину горючее. Ты можешь просто увести детей. На что последовал классический ответ Джорджа Эс, основательный и уверенный. За этот день он, конечно, получил благодарственное письмо от губернатора и его фотоснимок украсил первую газетную полосу. Его жена повесила письмо на стене, забранное в рамочку. Но я не уверен, что Джордж понимал, а с чего вся эта суета. По его разумению, он просто выполнял свою работу, делал то, что полагал необходимым и уместным. Есть такое выражение: нужный человек в нужном месте. Так это про Джорджа Станковски, оказавшегося в тот день рядом с Потинвильской начальной школой. — Лучше в автобусе. Быстрее. Это Четырнадцатый. Я — семь. Вскоре Ширли и я напрочь забыли про Потинвиль; у нас возникли совсем другие проблемы. Но если вас это интересует, патрульный Джордж Станковски проник в один из автобусов, взломав двери камнем. Запустил двигатель «Блю берд» запасным ключом, который нашел прикрепленным скотчем к солнцезащитному щитку, завел в салон двадцать четыре ученика, кашляющих, плачущих, с покрасневшими глазами, и двух учительниц. Многие дети не расстались с незаконченными горшками, вазочками и пепельницами, которые лепили в тот день. Трое упали в обморок. Один — в результате аллергической реакции на пары хлорина, двое — от страха и волнения. Одна учительница, Розэллен Неверс, пострадала серьезнее. Она лежала на боку, в полузабытьи, хваталась за горло слабеющими пальцами. Глаза вылезли из орбит, словно белки сваренных вкрутую яиц. — Это моя мамочка, — сказала одна маленькая девочка. Слезы катились из огромных карих глаз, но она крепко держала в руках глиняную вазочку. — У нее астма. Джордж опустился на колено рядом с женщиной, сунул руку под шею, чтобы голова чуть откинулась назад, облегчая доступ воздуха в легкие. Волосы разметались по бетону дорожки. — У нее есть какое-нибудь лекарство от астмы, сладенькая, которое она принимает, когда ей становится плохо? — спросил Джордж. — В кармане, — указала маленькая девочка с вазой. — Моя мамочка умрет? — Нет. — Джордж достал ингалятор «Фловента» из кармана миссис Неверс, прыснул лекарство ей в горло. Она ахнула, задрожала всем телом и села. Джордж занес ее в автобус на руках, следуя за кашляющими, плачущими детьми. Усадил Розэллен в кресло рядом с дочерью, сам сел за руль. Врубил первую передачу и погнал автобус через футбольное поле, мимо своей патрульной машины, на объездную дорогу. К тому времени, когда «Блю берд» выехал на шоссе, дети уже улыбались. Вот так патрульный Джордж Станковски и стал героем, аккурат в то время, когда те, кто находился на базе, изо всех сил пытались остаться в здравом уме. И в живых. ШИРЛИ Последние слова Джорджа: «Это Четырнадцатый. Я — семь». Что означало: «Это патрульная машина 14, Вышел из строя». Я это записала и посмотрела на часы. 2.23 пополудни. Время хорошо запомнила, как и то, что Хадди, стоявший позади, легонько сжал мне плечо, должно быть, поддержать: с Джорджем и детьми все будет в порядке. Двадцать три минуты третьего — именно в это время разверзся ад. Совсем не в фигуральном смысле. Мистер Диллон залаял. Не басовито, с достоинством, как случалось, когда он чуял оленя, зашедшего на поле за зданием, или енотов, решившихся обнюхать крыльцо. Нет — визгливо, отрывисто, как никогда раньше. Словно наткнулся лапой на что-то острое и никак не мог освободиться. — Что за черт? — вырвалось у Хадди. Мистер Диллон, пятясь, отошел на пять или шесть шагов от сетчатой двери. Выглядел он, как лошадь на родео, пригибающая голову к земле, чтобы избежать лассо. Думаю, я сразу поняла, что сейчас произойдет, думаю, понял и Хадди, но мы просто не могли в это поверить. Даже если бы поверили, не смогли бы остановить его. При всей своей смирности. Мистер Диллон искусал бы нас, если б мы попытались. Он продолжал пронзительно тявкать, а из уголков рта пошла пена. Помчался к сетчатой двери, набирая ход. Не думая тормозить. Головой прорвал сетку, частично отодрал ее от нижней части рамы, выскочил на улицу, по-прежнему тявкая. Только тявканье это больше напоминало отчаянные крики. И одновременно в нос ударили сильные запахи; морской воды и гниющей органики, может, водорослей. Тут же завизжали тормоза, заскрипели шины по асфальту, кто-то заорал: «Берегись! Берегись!» Хадди побежал к двери черного хода, я — за ним. ЭДДИ Мы испортили ему день, отвезя на базу. Мы заставили его, хотя бы временно, прекратить избиение своей подружки. Ему пришлось сидеть на заднем сиденье патрульной машины, где пружины врезаются в зад, касаться подошвами дорогих сапог наших ковриков, сделанных из специального, устойчивого к блевотине пластика. Но Брайан заставил нас за это заплатить. В особенности меня, хотя и Джорджу пришлось его слушать. Он распевал на свой лад мое имя и ритмично стучал каблуками по полу. Так иной раз ведут себя на стадионе футбольные болельщики, кричат и топают ногами. И все время сквозь проволочную стенку смотрел на меня, я это видел в зеркале заднего обзора, закрепленном между щитками. — ДЖЕЙК-О-БЮ! — бам-бам-бам!'— ДЖЕЙК-О-БЮ! бам-бам-бам! — Не хочешь завязать с этим, Брайан? — спросил Джордж. Мы уже подъезжали к базе. Практически пустой базе. К этому времени мы уже знали о происшествии в Потинвиле. Что-то сообщила нам Ширли, остальное узнали из переговоров других патрульных. — От тебя болят уши. Брайан словно ждал этих слов. — ДЖЕЙК-О-БЮ! — БАМ-БАМ-БАМ! Если б он ударил каблуком чуточку сильнее, то наверняка прошиб бы днище, но Джордж больше не попросил его прекратить это безобразие. Если тех, кого сажаешь на заднее сиденье, просить угомониться, они только расходятся. Очень уж хочется досадить копам. С этим я сталкивался не раз и не два, но не часто приходилось терпеть такое от козла, который в школе выбивал книги из рук и отрывал карманы от рубашек, не говоря уж про скандирование моей фамилии.., противно ужасно. Словно переносишься в прошлое на машине времени. Я ничего по этому поводу не сказал, но уверен, что Джордж чувствовал мое состояние. И когда он взял микрофон: «База, это Шестой, подъезжаем через минуту», — я понимал, что эти слова предназначались мне, а не Ширли. Мы ехали на базу, чтобы посадить Брайана в «Уголок плохишей», включить ему телевизор, будь на то его желание, сделать в журнале дежурного запись об аресте. Потом помчались бы в Потинвиль, если только тамошняя ситуация не изменилась бы к лучшему. А уж Ширли созвонилась бы с тюрьмой округа Стэтлер и сообщила, что у нас сидит один из их завсегдатаев, но пока… — ДЖЕЙК-О-БЮ! бам-бам-бам! — ДЖЕЙК-О-БЮ! Теперь он орал так, что лицо покраснело, а на шее вздулись жилы. Просто выходил из себя. Я уже представлял, как же будет хорошо, когда мы наконец избавимся от него. Мы поднялись на Букингс-Хилл, где находилась наша база, Джордж ехал чуть быстрее, чем следовало. Нажал на клаксон, свернул на подъездную дорожку, практически не снижая скорости. Липпи понял, что концерт заканчивается, и, схватившись за проволочную сетку, начал ее трясти, продолжая барабанить сапогами а-ля Джон Уэйн по полу и вопить: