— Иногда мне кажется, что ты говнюк, Ричи. — Говнюк говнюка видит издалека, — парировал Ричи. — Ты на следующей неделе будешь на Пустырях? — Наверное, если ребята пойдут. Хочешь в войну поиграть? — Было б здорово. Но знаешь что… мы с Биллом хотим кое-что тебе рассказать. — Что?! — Пусть Билл рассказывает. Это его касается. Ну ку-ку. Хорошо тебе провести время у тетушек. — Издеваешься? Не остроумно. Затем Ричи позвонил Стэну, но Стэн проштрафился, разбил окно в большой комнате. Играл в летающую тарелку блюдом для пирога и не справился с виражом. Бац! И придется в субботу и воскресенье отбывать дома трудовую повинность, а возможно, и в следующую субботу и воскресенье. Ричи посочувствовал другу, затем спросил, придет ли Стэн на следующей неделе на Пустыри. — Наверно, — предположил Стэн, — если отец не засадит под замок. — Ни фига себе, Стэн. Подумаешь, стекло какое-то, — удивился Ричи. — Стекло-то стекло, но очень большое — вздохнул Стэн и положил трубку. Ричи уже хотел выйти из гостиной, но тут вспомнил про Бена Хэнскома. Он взял большую городскую телефонную книгу и обнаружил в ней телефон некой Арлин Хэнском. Поскольку это была единственная женщина в списке, Ричи сообразил, что это, должно быть, матушка Бена, и набрал номер. — Я бы с удовольствием, но я уже потратил все свои деньги, — стыдливо и удрученно признался Бен. По сути дела, он истратил все деньги на конфеты, минералку и ломтики жареного мяса. — У меня полно денег, — заверил его богатенький Ричи (ему не хотелось идти в кино в одиночестве). — Могу ссудить. — Да? Вот здорово. Ты это правда? — Ну так, — озадаченно подтвердил Ричи. — Почему бы и нет? — Идет, — радостно отозвался Бен. — Два фильма ужасов. Ништяк. Так ты говоришь, один про человека-волка? — Ну. — Слушай, старина, я обожаю фильмы про оборотней. — Ну ты даешь, Хейстек. Смотри не наложи в штаны. Бен рассмеялся. — Итак, у «Алладина» на входе. Хорошо? — Заметано. Ричи положил трубку и задумчиво посмотрел на телефон. Ему внезапно пришло в голову, что Бену Хэнскому, должно быть, одиноко. При этой мысли Ричи почувствовал себя почти героем. Насвистывая, он взбежал по лестнице на второй этаж, чтобы до кино почитать комиксы. 8 На улице было солнечно, ветрено и прохладно. Пританцовывая, Ричи шел по Сентер-стрит, щелкал пальцами и напевал под сурдинку «Рокин Робин». Настроение было отличное. Поход в кино всегда поднимал ему настроение. Он любил этот волшебный мир, эти волшебные грезы. Ему было искренне жаль всякого, кому приходится в такой день заниматься скучными делами: Билла с его логопедическим тестом, Эдди с тетушками, беднягу Стэна, который весь день будет драить тряпкой крыльцо веранды и подметать гараж в наказание за то, что блюдо для пирога полетело не влево, как было задумано, а вправо, прямо в оконное стекло. В заднем кармане у Ричи лежал попрыгун «йо-йо» на шнурке. Ричи достал его и попытался в который раз «уложить спать». Это было вожделенной мечтой Ричи, но пока у него не получалось. Поганец деревянный Дункан никак не хотел «укладываться»: либо падал вниз и тотчас подскакивал, либо повисал на шнурке без признаков жизни. Пройдя половину пути по Сентер-стрит, Ричи увидел девчонку в бежевой юбке плиссе и белой блузке без рукавов. Она сидела на скамейке у входа в аптеку и ела мороженое в стаканчике, похоже, фисташковое. Яркие золотисто-каштановые, ниспадающие локонами до лопаток волосы на солнце отсвечивали медью. Ричи знал лишь одну девчонку с такими необыкновенными волосами. Это была Беверли Марш. Бев очень нравилась Ричи. Да, она ему нравилась, но не в том смысле, как нравилась она Бену. Ему нравилась ее внешность (и он знал, что не только ему одному). Сэлли Мюллер, Грета Боуи и другие им подобные ненавидели Беверли лютой ненавистью, но были еще слишком малы, чтобы понять простую истину: они могли бы легко купить себе все что угодно, и все же, что касается красоты, им никогда не сравниться с девчонкой из бедных кварталов Лоуэр-Мейн-стрит. Но Ричи нравилась Бев главным образом потому, что она была крутая девчонка и обладала отличным чувством юмора. А кроме того, у нее обычно водились сигареты. Короче, она нравилась ему потому, что была, что называется, «свой, компанейский парень». И все же раз или два он поймал себя на странном любопытстве: ему захотелось узнать, какого цвета трусы у нее под выцветшей юбкой; ведь почему-то не тянет любопытствовать, какого цвета трусы у ребят. И Ричи вынужден был признать, что она очень симпатичная. Приближаясь к скамейке, на которой Бев ела мороженое, Ричи поправил пояс своего воображаемого пальто, надвинул на глаза воображаемую фетровую шляпу с широкими мягкими опущенными полями и представил себя Хамфри Богартом. Он мысленно подобрал нужный голос и действительно стал Хамфри Богартом, во всяком случае, так ему показалось. Другим же он показался бы Ричи Тоузнером, схватившим где-то легкий насморк. — Здравствуй, милая, — сказал он, легкой поступью приближаясь к скамейке. Бев смотрела на поток машин. — Без толку ждать автобуса. Фашисты перерезали дорогу. Последний самолет вылетает в полночь. Садись в него. Он будет тебя ждать. Я тоже жду тебя… Но мне придется потерпеть. — Привет, Ричи! — сказала Бев. Когда она повернулась к нему, он заметил у нее на правой щеке темно-лиловый синяк, как тень от вороньего крыла. Он вновь поразился, до чего же она мила… может быть, она даже настоящая красавица. Ричи никогда прежде не задавался мыслью, что красивые девушки бывают не только в фильмах, но и в реальной жизни и, быть может, есть даже среди его знакомых. Возможно, именно этот синяк позволил ему разглядеть красоту Бев — контраст, без которого нельзя обойтись, уродливое пятно, сначала привлекающее к себе внимание, а затем каким-то образом оттеняющее все остальное: большие серо-голубые глаза, алые от природы губы, гладкую, чистую, как у ребенка, кожу кремового оттенка. На носу еле заметные веснушки. — Что уставился? — вскинув голову, дерзко спросила Бев. — Любуюсь вами, — отвечал Ричи. — Вы позеленели, как лимбургский сыр. Но когда мы вывезем вас из Касабланки, мы поместим вас в самую лучшую клинику. И к вам снова вернется естественный цвет лица. Даю вам слово. — Ты осел, Ричи. И совсем не похоже на Хамфри Богарта. — Беверли слегка улыбнулась. Ричи сел рядом с ней. — Ты в кино идешь? — Денег нет, — сказала она. — Можно посмотреть твой «йо-йо»? Ричи передал ей Дункана на веревочке. — Я с ним замучился, — сказал он. — Хочу «уложить спать» — и ни фига не получается. Бев просунула палец в петлю, а Ричи поправил очки на переносице, чтобы видеть, как Бев справляется с игрушкой. Она повернула руку ладонью кверху — и «йо-йо» оказался в ложбине между согнутыми пальцами. Бев отмотала шнурок с указательного пальца. Игрушка съехала до конца шнурка и замерла, заснула. Бев дернула пальцами — и Дункан проснулся, вскарабкался по шнурку и снова оказался у Бев на ладони. — Здорово! — восхищенно воскликнул Ричи. — Детская забава, — заметила Бев. — А вот смотри. — Она вновь спустила «йо-йо» на конец шнурка, «уложила Дункана спать», а затем подергивающими движениями пальцев пустила его, как собачку на поводке, и снова вздернула на ладонь. — Хорош, хватит. Терпеть не могу воображал. — А вот так можешь? — с милой улыбкой спросила Бев, пустив красного деревянного Дункана взад-вперед, а затем дважды по кругу; при этом чуть не задела старушку, которая брела мимо. Та устремила на подростков злобный, негодующий взгляд. Игрушка снова оказалась на ладони у Бев, а шнурок аккуратно намотался на шпульку. Бев протянула «йо-йо» Ричи и села на скамейку. Ричи уселся рядом, у него даже челюсть отвисла от искреннего восхищения. Бев посмотрела на него и хихикнула. — Закрой рот — мухи залетят, — предупредила она. Ричи даже щелкнул зубами. — Между прочим, у меня чистое везение. Мне еще никогда не удавались два «кругосветных путешествия» кряду. Мимо, направляясь в кино, проходили школьники. Питер Гордон шел рядом с Марсией Фадден. Поговаривали, что у них роман, но Ричи считал, что они ходят парой, потому что соседи. И к тому же идиоты. На лице у Питера Гордона уже красовалась целая россыпь прыщей, хотя ему было всего двенадцать лет. Иногда он водил компанию с Бауэрсом, Крисом и Хаггинсом, но он был трусоват и один не отваживался на «подвиги». Питер посмотрел на Ричи и Бев, сидевших на скамейке, и стал скандировать: — Тили-тили тесто, жених и невеста! Поцелуи, шепот, ласки… — Катит Ричи детскую коляску, — подхватила Марсия и закатилась смехом, точно закаркала. — Тебе, милая, пока вот на чем надо сидеть, — посоветовала Бев и показала палец. Марсия с отвращением отвернулась, как будто даже не могла представить себе, что бывают такие хамки. Гордон обнял ее за плечи и через плечо прокричал Ричи: — Может, еще встретимся, поговорим сегодня, очкарик! — Если мама сегодня тебя по попе поясом не отстегает, — сострил Ричи, брякнув первое, что пришло в голову. Беверли покатилась со смеху. На мгновение она прислонилась к плечу Ричи, и он успел почувствовать, сколь приятно прикосновение ее легкого тела. Но Бев уже отстранилась и снова выпрямилась. — Хороша парочка! Лопухи! — сказала Бев. — Обормоты. Марсия Фадден, по-моему, сейчас от ужаса обос…ся, — предположил Ричи, и Беверли снова прыснула со смеху. — Включит пятый канал, — сдавленным голосом еле выговорила она, потому что прикрывала рот ладонями. — Ага, точно, — подхватил Ричи, хотя понятия не имел, что еще за пятый канал. — Слушай, Бев… — Что такое? — Ты можешь показать мне, как ты это делаешь? Я имею в виду «йо-йо». — Попробую. Я еще никогда никого не учила. — А как ты научилась? Кто тебе показал? Бев поморщилась. — Да никто, сама сообразила. Похоже, как крутишь жезл… У меня здорово получается. — А ты не выдумываешь? — выпучив глаза, спросил Ричи. — Нет, правда, здорово, но я ни на какие занятия не ходила. — Ты правда умеешь вертеть его? — Конечно. — Может, будешь возглавлять праздничное шествие нашей школы? Бев улыбнулась. Подобной улыбки Ричи никогда прежде не видел. Она была умудренной, циничной и в то же время грустной. Он слегка вздрогнул от ее неведомой силы, точно так же как в прошлый раз, когда фотография в альбоме Джорджа вдруг пришла в движение.