Акт четвертый происходил в самолете. На борту «Лизы Марии», личного реактивного самолета Элвиса… на большой двуспальной кровати за переборкой пилотской кабины. Этим актом Майра наслаждалась вчера и сегодня утром: летала в постели с Элвисом на высоте в тридцать две тысячи футов. Она была бы не против остаться там с ним навсегда, но знала, что это никак невозможно. Впереди был еще пятый акт: Грейсленд. Когда они прилетят туда, все станет еще лучше. Но сначала ей надо еще кое-что сделать. Сегодня утром, когда муж ушел, она лежала в постели совершенно голая, за исключением пояса для чулок (Король недвусмысленно дал понять, что хочет, чтобы Майра его не снимала), лежала, крепко зажав в руках фотографию, стонала и ерзала на простыне. Но тут двуспальная кровать вдруг исчезла. Еле заметный гул двигателей «Лизы Марии» тоже исчез. Исчез даже запах одеколона «Английская кожа», которым пользовался Элвис. А вместо всех этих приятных вещей перед Майрой возникло лицо мистера Гонта… но он уже был совсем не похож на того человека в магазине. Кожа у него на лице выглядела обожженной, покрытой волдырями от какого-то неведомого ожога. Она пульсировала и дергалась, как будто под ней жило что-то еще и это что-то пыталось выбраться на свободу. А когда он улыбнулся, его большие квадратные зубы превратились в двойной ряд клыков. — Время пришло, Майра, — сказал мистер Гонт. — Я хочу остаться с Элвисом, — захныкала она. — Я все сделаю, но потом… ну пожалуйста, не сейчас. — Нет, прямо сейчас. Ты обещала, а обещания надо выполнять. Если ты меня подведешь, Майра, я очень расстроюсь. Она услышала резкий щелчок. Посмотрев вниз, несчастная с ужасом обнаружила извилистую трещину, пересекшую стекло, что закрывало лицо Элвиса. — Нет! — завопила она. — Нет, не делайте этого! — Это делаю не я, — со смехом сказал мистер Гонт. — Это делаешь ты сама. Делаешь потому, что ты глупая и ленивая маленькая сучка. Майра, дорогуша, это Америка. В постели дела тут делают только шлюхи. Уважаемым людям в Америке приходится вставать с кровати и заслуживать вещи, которые им нужны… или терять их навечно. Кажется, ты это забыла. Разумеется, для меня не проблема найти кого-нибудь еще для этой маленькой шутки над мистером Бофортом, но что касается твоего прелестного постельного романа с Королем… По стеклу, закрывавшему фотографию, серебряной молнией пробежала вторая трещина. Майра с ужасом следила за тем, как лицо под стеклом — видимо, под влиянием просочившегося туда воздуха — начало стареть и покрываться морщинами. — Нет! Я все сделаю! Прямо сейчас! Я уже встаю, видите? Только перестаньте! ПРЕКРАТИТЕ! Майра взлетела с кровати со скоростью человека, неожиданно обнаружившего, что делит постель с гнездом скорпионов. — Стало быть, ты сдержишь слово, Майра, — сказал мистер Гонт. Теперь он говорил как будто из какой-то глубокой щели у нее в мозгу. — Ты ведь знаешь, что надо делать? — Да знаю я! — Майра с отчаянием посмотрела на фотографию — снимок старого, больного человека с лицом, оплывшим и одутловатым от излишеств и чрезмерных удовольствий. Рука, державшая микрофон, походила на ястребиную лапу. — Когда ты вернешься, выполнив свое задание, — успокоил ее мистер Гонт, — фотография станет прежней. Только постарайся, Майра, чтобы тебя никто не увидел. Если кто-нибудь увидит тебя, ты больше уже не увидишь его. — Я постараюсь! — прошептала она. — Клянусь, никто меня не заметит! Теперь, приближаясь к дому Генри Бофорта, она вспомнила эту фразу и осторожно оглянулась, дабы убедиться, что на улице никого нет. Улица была пуста в обе стороны. На чьей-то скошенной лужайке каркала одинокая ворона. Больше ни звука. Казалось, день пульсирует, как живое существо, и земля очарована медленным стуком громадного сердца. Майра пошла к дому, подбирая на ходу подол рубахи, чтобы убедиться, что ножны и штык на месте. Пот стекал между лопатками под застежку лифчика, щекоча и раздражая. Хотя Майра этого и не знала (и не поверила бы, даже если бы ей сказали), в тишине этого ясного дня она обрела некую неуловимую красоту. Ее расплывчатое, невыразительное лицо наполнилось в эти минуты глубокой сосредоточенностью и осознанием предстоящей ей миссии, чего давно уже не случалось. На нем впервые со школьных лет, когда она поставила себе целью съесть все пончики, пирожки и пирожные в мире, обозначились скулы. Последние четыре дня она была слишком занята фантастическим сексом с Королем и совершенно не думала о еде. Ее волосы, обычно свисавшие на лицо рыхлыми, неопрятными патлами, теперь были завязаны в небольшой хвостик, открывая брови. Может быть, из-за шока, вызванного внезапным выбросом гормонов и резким уменьшением потребления сахара после многолетней передозировки, прошло большинство прыщей, с двенадцатилетнего возраста извергавшихся у нее на лице маленькими вулканами. Еще больше изменились ее глаза: громадные, синие, почти светящиеся. Это были глаза не Майры Эванс. Это были глаза дикого зверя, который в любой момент мог взбеситься. Она дошла до машины Генри. На 117-м шоссе показалась машина — старый полуразвалившийся деревенский пикап, направлявшийся в сторону города. Майра скользнула за «тандерберд» и скорчилась за бампером, дожидаясь, пока пикап не исчезнет из виду. Потом она выпрямилась, извлекла из нагрудного кармана сложенный листок, развернула его, тщательно разровняла и подсунула под один из дворников, так чтобы его сразу можно было заметить. На листке было написано: [29] Майра еще раз огляделась по сторонам, но единственным движущимся объектом в обозримой вселенной была одна-единственная ворона, возможно, та же самая, что каркала раньше. Она уселась на верхушку телеграфного столба как раз напротив дома Бофорта, наверное, чтобы поглазеть на Майру. Миссис Эванс обнажила штык, крепко схватила его обеими руками и по самое не хочу вогнала его в белый бок левой передней шины. Она зажмурилась, ожидая громкого взрыва, но раздалось только еле слышное ушшшш! — звук, который издает большой мужик после предательского удара в солнечное сплетение. Машина ощутимо накренилась влево. Майра провернула штык, расширяя дыру, благодаря в душе Чака за то, что тот регулярно натачивал свои железяки. Закончив вырезать рваную улыбку на быстро сдувающейся шине, она обошла машину и проколола еще одну шину с другой стороны. Несмотря на то, что фотография тянула ее обратно, Майра вдруг поняла, что пришла сюда не зря. Все оказалось таким возбуждающим. Она представила себе, какое лицо будет у Генри, когда он обнаружит свою драгоценную машину в таком непотребном виде, и это ее завело. Бог знает почему, но она решила, что, вернувшись на борт «Лизы Марии», она сможет показать Элвису парочку новых трюков. Когда дело дошло до задних шин, штык перестал входить в резину с прежней легкостью. Но Майра добавила толику энтузиазма, энергично дырявя белые стенки покрышек. Когда работа была закончена, когда все четыре покрышки были не только пробиты, но и вывернуты наизнанку, Майра чуть отступила назад, чтобы обозреть результаты своего труда. Она тяжело дышала и вытирала пот со лба быстрыми, по-мужски резкими движениями. «Тандерберд» Генри Бофорта теперь сидел на хороших шесть дюймов ниже, чем до ее прихода. Его диски покоились на рваных резиновых ошметках, когда-то бывших дорогими радиальными покрышками. И хотя ее об этом и не просили, Майра решила добавить к имеющейся картине еще пару мазков. Она провела острием штыка по отполированному боку машины, оставив на нем длинную извилистую царапину. Штык издал слабый, визгливый скрип, и Майра испуганно взглянула на дом, почему-то уверенная, что Генри Бофорт услышал этот скрип, и сейчас отодвинет штору спальни, и увидит ее… и тогда все пропало. Этого не случилось, но она поняла, что пора уходить. Она и так уже слишком тут задержалась, к тому же дома в спальне ее ждал Король. Майра поспешила к тротуару, запихивая штык обратно в ножны и снова пряча его под рубашкой. По дороге до «Подвыпившего тигра» ее обогнала только одна машина, ехавшая в том же направлении — если водитель не всматривался в зеркальце заднего вида, то разглядеть он мог только спину Майры. Майра села в свою машину, сняла резинку с волос, так что они снова повисли вокруг лица, как заскорузлые макаронины, и поехала домой. Машину она вела одной рукой. Вторая рука была занята «нехорошим делом» пониже пояса. Войдя в дом, она сразу же понеслась в спальню, перепрыгивая через три ступеньки. Фотография по-прежнему лежала на кровати. Майра скинула туфли, стащила джинсы, схватила карточку и запрыгнула с ней в кровать. Трещины исчезли со стекла; Король возвратил себе молодость и красоту. То же самое можно было сказать и про Майру Эванс… по крайней мере сейчас. 7 Серебряный колокольчик над дверью снова пропел свою звонкую песенку. — Здравствуйте, миссис Поттер! — приветливо сказал мистер Гонт и поставил очередную галочку на листке, что лежал рядом с кассовым аппаратом. — А я уж подумал, что вы не придете! — Я тоже думала, что не приду, — сказала Ленор Поттер. Она выглядела расстроенной и потерянной. Ее пепельные волосы, обычно уложенные идеально, сейчас топорщились неопрятным клубком. Нижняя юбка на целый дюйм выглядывала из-под дорогой юбки из серой саржи, а под глазами были темные круги. Сами глаза бегали с места на место со злой, раздраженной подозрительностью. — Вы же хотели посмотреть куклу Хауди-Дуди? Мне кажется, вы говорили, что у вас целая коллекция детских игруш… — Боюсь, сегодня я не могу смотреть на такие нежные вещи, — сказала Ленор. Она была женой самого богатого адвоката в Касл-Роке и поэтому говорила рублеными, адвокатскими фразами. — Я в очень плохом состоянии духа. У меня пурпурный день. Не просто красный, а пурпурный! Мистер Гонт подошел к ней, изобразив на лице озабоченность и сочувствие. — Дражайшая леди, что случилось? Вы выглядите ужасно! — Конечно, я выгляжу ужасно! — взорвалась она. — Нормальное течение моей ауры было прервано! Вместо голубого, цвета спокойствия и благополучия, вся моя калава стала ярко-пурпурной! И во всем виновата эта сука! Эта высокомерная стерва! Мистер Гонт начал проделывать какие-то успокаивающие движения, при этом совершенно не прикасаясь к телу Ленор. — Какая стерва, миссис Поттер? — спросил он, прекрасно зная ответ. — Бонсан, конечно! Бонсан! Эта мерзкая лгунья Бонсан! Моя аура никогда не была пурпурной, мистер Гонт! Иногда розоватой и однажды, когда меня в Оксфорде чуть не переехал тот пьяный идиот, мне показалось, что она стала красной на пару минут, но пурпурной! Так жить нельзя! — Конечно, нет, — сочувственно проговорил мистер Гонт. — Никто от вас этого и не требует, дорогая моя. Его глаза наконец встретились с ее бегающими глазами. Это было нелегко, но в итоге ему удалось поймать ее взгляд. И когда это произошло, Ленор почти сразу успокоилась. Она вдруг обнаружила, что смотреть в глаза мистера Гонта — все равно как рассматривать свою ауру во время дыхательных упражнений, потребления правильной пищи (по большей части проросших бобов и тофу) и ухода за поверхностью своей калавы — это минимум час медитации утром и еще час вечером, перед отходом ко сну. Его глаза были спокойного голубого цвета, цвета безоблачного неба. — Идите сюда, — сказал Гонт. — Присаживайтесь. — Он подвел ее к ряду высоких кресел, обитых плюшем, в которых за последнюю неделю пересидело уже столько жителей Касл-Рока. — Расскажите мне, что случилось. — Она всегда меня ненавидела, — заявила Ленор. — Она всегда считала, что ее муж не поднялся в фирме на ту высоту, на какую она хотела, потому что его удерживал мой муж. И что на это его подбивала я. У этой женщины мало мозгов, здоровенная грудь и грязно-серая аура. Вы знаете этот тип. — Прекрасно знаю, — кивнул мистер Гонт. — Но до сегодняшнего утра я и не представляла, как сильно она меня ненавидит. — Ленор Поттер снова разволновалась, несмотря на влияние мистера Гонта. — Все мои цветники разорены! Уничтожены! Все, что вчера было таким чудесным, сегодня гибнет! Все, что питало мою ауру и очищало калаву, убито! Этой стервой! Этой гребаной СУЧКОЙ БОНСАН! Кисти Ленор сами собой сжались в кулаки, скрывая тщательно наманикюренные ногти. Она забарабанила кулачками по резным ручкам кресел. — Хризантемы, астры, ноготки, рододендрон… эта сука явилась ночью и вырвала их из земли. Разбросала везде! Вы знаете, где сегодня утром оказалась моя орнаментальная капуста, мистер Гонт? — Нет, и где же? — участливо спросил он, продолжая ласкать воздух вокруг нее. Вообще-то он имел некоторое представление о том, где оказалась эта самая капуста, и без тени сомнений он знал, кто ответствен за порчу калавы: Мелисса Клаттербак. Ленор Поттер не подозревала жену помощника шерифа Клаттербака, потому что не знала жену помощника шерифа Клаттербака, как и Мелисса Клаттербак не была знакома с Ленор; здоровались на улице — и все. Со стороны Мелиссы в этом поступке не было злости (кроме, конечно, здорового злорадства, которое ощущает любой человек, выдирающий из земли чьи-то обожаемые сокровища, подумал мистер Гонт). Она выдрала цветники Ленор Поттер в качестве частичной оплаты за сервиз лиможского фарфора. Да, приятная работа, но кто сказал, что труд обязательно должен быть противным, как горькая микстура? — Все мои цветы на улице! — закричала Ленор. — Посреди Касл-Вью! Она ни росточка не упустила! Даже африканские маргаритки выдрала! Все погибло! Все… погибло! — Вы ее видели? — Мне не надо ее видеть! Она единственная в этом городе так меня ненавидит! И все газоны утыканы дырками от ее высоких каблуков. Клянусь, эта маленькая дрянь не снимает туфли даже в постели. О, мистер Гонт, — завывала она. — Каждый раз, когда я закрываю глаза, все становится пурпурным! Что мне делать? Что?! Мистер Гонт промолчал. Он просто смотрел на нее, не отпуская взглядом ее глаз, пока она не успокоилась и не затихла. — Так лучше? — спросил он наконец. — Да! — ответила она тихо. — Кажется, я снова вижу синий цвет… — Но вы слишком взволнованны, чтобы даже думать о покупках. — Да… — Она должна заплатить. — Да. — И если она еще раз попробует сделать что-то подобное, тогда она точно заплатит! — Да! — У меня есть именно то, что нужно. Посидите здесь, миссис Поттер, я мигом вернусь. А вы пока думайте о синем. — О синем, — сонно повторила она. Когда мистер Гонт вернулся, он вложил ей в руки один из автоматических пистолетов, привезенных Тузом из Кембриджа. Оружие масляно мерцало вороненой сталью под направленными лампами. Оно было заряжено. Ленор подняла пистолет на уровень глаз. Она смотрела на него с явным удовольствием и еще большим облегчением. — Вы понимаете, я никогда никого не заставляю стрелять в людей, — сказал мистер Гонт. — Если только тому нет веской причины. Но похоже, у вас есть очень веская причина, миссис Поттер. Не цветы… мы оба знаем, что это не самое важное в жизни. Но ваша карма… ваша калава… что еще у нас есть — у всех нас?! — Он усмехнулся.