Доктор Боб выразительно пошевелил кустистыми седыми бровями. – Значит, Мисси? Вы с ней уже перешли на ты? – Да ладно вам, док. Перестаньте. – Перестану, если пообещаешь не называть меня «док». Ненавижу, когда меня так называют. Сразу чувствую себя Милберном Стоуном. – Это кто? – Погугли, дитя мое, когда вернешься домой. Еда была выше всяких похвал. Вегетарианская, но просто великолепная: энчилада с фасолью и тортилья, явно не полуфабрикаты из супермаркета. За ужином Скотт рассказал Эллису о своей стычке в кафе «У Пэтси» и об афишах с фотографией Дейдре Маккомб, которые скоро заменят на менее провокационные плакаты с мультяшными индейками. Он спросил, входит ли Майра в комитет по подготовке и проведению гонки. – Нет, не входит… но, уверен, она бы одобрила замену. Затем доктор Боб перевел разговор на Скотта, на его загадочную потерю веса и не менее загадочный факт, что эта потеря совершенно не отражается на его физической форме. И разумеется, самый загадочный факт: все, что он держит в руках, все, что он на себя надевает, все, что должно увеличивать его вес… почему-то не увеличивает. Пришли еще несколько посетителей, и стала понятна причина, по которой Маккомб оделась как официантка: она и была официанткой. Во всяком случае, сегодня. А может, и каждый вечер. То, что она выполняла двойную работу, красноречивее всяких слов свидетельствовало о проблемах ресторана. Режим экономии уже включился. Джина спросила, не желают ли они десерт. Оба вежливо отказались. – В меня больше не влезет, – признался Скотт, – но, пожалуйста, передайте мисс Дональдсон, что все было очень вкусно. Доктор Боб поднял вверх два больших пальца. – Ей будет приятно, – сказала Джина. – Я сейчас принесу чек. Ресторан быстро пустел, осталось лишь несколько парочек, попивавших после ужина коктейли. Дейдре спрашивала уходящих, понравилась ли им еда, и благодарила их за то, что они посетили «Поле фрихоле». Она улыбалась всем и каждому. Всем, кроме двух мужчин за столиком под гобеленом с лягушкой. Она вообще не смотрела в их сторону. Как будто мы зачумленные, подумал Скотт. – Ты уверен, что чувствуешь себя хорошо? – спросил доктор Боб, наверное, в десятый раз за сегодняшний вечер. – Никаких нарушений сердечного ритма? Приступов дурноты? Усиленной жажды? – Ничего похожего. Совсем наоборот. Хотите услышать кое-что интересное? Скотт рассказал Эллису, как бегал вверх-вниз – буквально летал – по ступеням летней эстрады, а потом проверил свой пульс. – Он был немного учащенный. Меньше восьмидесяти ударов. Я, конечно, не врач, но я знаю, как выглядит мое тело, и вижу, что мускулатура осталась прежней. – По крайней мере пока, – ответил Эллис. – Не думаю, что что-то изменится. Мне кажется, масса вообще не меняется, хотя вес падает. – Так не бывает, Скотт. – Не могу с вами не согласиться, но так и есть. Действие силы тяжести на меня определенно ослабло. Чем не повод для радости? Доктор Боб не успел ничего ответить. Джина принесла чек, и Скотт его подписал, добавив щедрые чаевые и повторив еще раз, что ему очень понравилось, как здесь кормят. – Замечательно. Приходите еще. И расскажите о нас друзьям. – Она наклонилась вперед и понизила голос: – Нам очень нужны клиенты. Когда они выходили, Дейдре Маккомб уже не было за стойкой администратора. Она стояла на улице перед входом и смотрела на светофор у Жестяного моста. Дейдре обернулась к Эллису и улыбнулась: – Можно мне поговорить с мистером Кэри наедине? Это займет не больше минуты. – Да, конечно. Скотт, я пойду гляну на книжки в витрине. Ты мне посигналь, когда соберешься ехать. Доктор Боб перешел Мэйн-стрит (как обычно, к восьми вечера опустевшую; в Касл-Роке ложились рано) и направился к витрине книжного магазина. Скотт повернулся к Дейдре. Ее улыбка испарилась. Он увидел, что она сердится. Скотт надеялся, что ужин в «Поле фрихоле» поможет ему наладить отношения с соседками, но все получилось наоборот. Он не знал, почему так вышло. – О чем вы хотели поговорить, мисс Маккомб? Если о ваших собаках… – С чего бы, если теперь мы выгуливаем их в парке? По крайней мере пытаемся. Их поводки вечно путаются. – Так выгуливайте их на Вью-драйв, – сказал Скотт. – Я вам уже говорил. Просто убирайте за ними… – Забудьте о собаках. – Ее серо-зеленые глаза метали молнии. – Этот вопрос закрыт. Но остается открытым вопрос вашего поведения. Нам не нужно, чтобы вы заступались за нас в местной засаленной забегаловке и вновь пускали слухи и пересуды, которые только– только начали утихать. Если ты полагаешь, что они начали утихать, пройдись по Мэйн-стрит и сосчитай витрины со своей афишей, подумал Скотт. Но вслух сказал совершенно другое: – Кафе Пэтси – не засаленная забегаловка. Может, там кормят не так экзотично, как у вас в ресторане, но у нее всегда чисто. – Чисто, грязно, речь не об этом. Я сама могу за нас постоять. Мне… то есть нам… нам не нужно, чтобы вы изображали сэра Галахада. Во-первых, вы староваты для этой роли. – Она выразительно посмотрела на его живот. – А во-вторых, чуточку полноваты. С учетом нынешнего состояния Скотта этот удар прошел мимо цели, однако он угрюмо усмехнулся; сама Дейдре наверняка разъярилась бы, если бы услышала, как мужчина говорит женщине, что та старовата и полновата для роли Гвиневеры. – Хорошо, – сказал он. – Я понял. Кажется, его вежливый ответ выбил ее из колеи, как будто она промахнулась, стреляя по легкой мишени. – Мы закончили, мисс Маккомб? – Еще нет. Держитесь подальше от моей жены. Стало быть, она знала, что он говорил с Дональдсон, и теперь пришла очередь Скотта замешкаться. Мисси все же сказала Маккомб, что заходила к нему? Или, может быть, чтобы сохранить мир в семье, сказала, что это он заходил к ней? Скотт не стал уточнять, чтобы не подвести Мисси. Ему совсем не хотелось ее подводить. Он был невеликим экспертом по вопросам семьи (яркий тому пример – его собственный распавшийся брак), но рассудил, что из-за проблем с рестораном отношения соседок и без того были напряженными. – Хорошо, – сказал он. – Теперь мы закончили? – Да, – ответила она и добавила, как в тот раз, когда захлопнула дверь у него перед носом: – Замечательно поговорили. Он наблюдал, как она поднимается по лестнице, стройная и грациозная в своих черных брюках и белой рубашке. Ему легко было представить, как она бегает вверх-вниз по ступеням летней эстрады – гораздо быстрее, чем смог бы он сам, даже сбросив сорок фунтов, – легкая и воздушная, словно балерина. Как там говорил Майк Бадаламенти? Я с нетерпением жду, когда побегу с ней в одной гонке. Ну, как побегу? Постою на старте. Бог дал ей прекрасное тело для бега, и Скотт всем сердцем желал, чтобы она радовалась такому подарку. Но ему почему-то казалось, что Дейдре Маккомб сейчас мало что радует, несмотря на ее фирменную презрительную улыбочку. – Мисс Маккомб? Она обернулась и выжидательно посмотрела на него. – Все действительно было очень вкусно. Она не улыбнулась. Ни презрительно, ни как-либо еще. – Хорошо. Насколько я понимаю, вы уже передали свои похвалы Мисси через Джину, но я с удовольствием передам еще раз. А теперь, когда вы нас посетили и проявили свою толерантность и политкорректность, почему бы вам не вернуться к Пэтси? Я думаю, так будет лучше для всех. Она вошла внутрь. Скотт еще пару секунд постоял у крыльца, чувствуя себя… Он не знал, как назвать это чувство. Для обозначения такой странной смеси эмоций, наверное, и не было отдельного слова. Чуть-чуть изумления. Немного стыда. Капелька злости. И грусть, много грусти. Эта женщина не пожелала принять оливковую ветвь, а он-то думал – наивно, как выяснилось, – что все хотят мира. Наверное, доктор Боб прав, подумал Скотт. Я так и не повзрослел. Черт, я даже не знаю, кто такой Милберн Стоун. Вокруг было так тихо, что он постеснялся сигналить, а потому перешел улицу и встал рядом с Эллисом перед витриной «Книжного приюта». – Ну что, все уладилось? – спросил доктор Боб. – Не совсем. Она сказала, чтобы я держался подальше от ее жены. Доктор Боб обернулся к нему. – Тогда мой тебе добрый совет: держись от нее подальше. Скотт отвез Эллиса домой, и тот, к счастью, не стал донимать его уговорами пройти обследование в окружной больнице, или в клинике Майо, или в Кливлендской клинике, или в НАСА. Выходя из машины, доктор Боб поблагодарил Скотта за чудесный вечер и велел ему не пропадать. – Не пропаду, – пообещал Скотт. – Мы теперь вроде как заодно в этом деле. – Раз так, может, зайдешь ко мне в гости? Например, в воскресенье? Майра еще не вернется, и мы сможем посмотреть футбол наверху, а не в моей жалкой берлоге. Будут играть «Патриоты». Я бы также хотел кое-что измерить. Начать вести записи. Ты не против? – Насчет футбола не против, насчет записей и замеров против, – ответил Скотт. – Может, чуть позже, но не сейчас. Хорошо? – Я уважаю твой выбор, – сказал доктор Боб. – Еще раз спасибо за чудесный вечер. Еда у них выше всяких похвал. Я совсем не скучал по мясу. – Я тоже, – ответил Скотт, но это была не совсем правда. Вернувшись домой, он соорудил себе сэндвич с салями и китайской горчицей. Потом разделся и встал на весы. Он отказался взвешиваться у доктора Боба, потому что доктор наверняка захотел бы взвешивать его всякий раз, когда станет проверять мускулатуру, а у Скотта было предчувствие – или какое-то глубинное знание на уровне физиологии, – и оно его не подвело. Сегодня утром он весил чуть больше 201 фунта. Сейчас, после плотного ужина и сытной добавки, – 199 фунтов. Процесс ускорялся. Глава 3 Пари Октябрь в Касл-Роке выдался на удивление теплым и солнечным. Политически прогрессивное меньшинство ворчало о глобальном потеплении; консервативное большинство обсуждало на редкость погожее бабье лето, вслед за которым уже совсем скоро придет типичная мэнская зима; но рады были все. На верандах появились тыквы, черные кошки и скелеты заплясали в окнах домов, учеников младших классов должным образом предупредили на школьном собрании, чтобы вечером в Хеллоуин они не выходили на проезжую часть и брали конфеты только в обертках. Старшеклассники готовились к ежегодному костюмированному маскараду в честь Дня всех святых, ради которого местная молодежная группа «Бродячий цирк» переименовалась в «Пеннивайза и клоунов». Две недели, прошедшие после ужина с Эллисом, Скотт продолжал терять вес постепенно ускорявшимися темпами. Теперь он весил 180 фунтов, то есть сбросил уже шестьдесят, но при этом чувствовал себя на удивление хорошо. Просто прекрасно. Что называется, в добром здравии. В день Хеллоуина он съездил в новый торговый центр и купил целый мешок конфет. Явно больше, чем нужно. Сейчас на Касл-Вью было маловато ряженой нечисти (раньше, до того как обрушилась Лестница самоубийц, их было больше), но Скотт рассудил так: что не сметут маленькие попрошайки, он съест сам. В этом заключался один из плюсов его теперешнего странного состояния, если не считать избытка энергии. Можно есть сколько хочешь, не превращаясь в тучного борова. Возможно, жирная пища, которую он поглощал в неимоверных количествах, плохо влияла на уровень холестерина, но Скотт почему-то был уверен, что хуже ему не будет. Он находился в отличной форме, несмотря на обманчиво выпиравший живот, и настроение у него было просто прекрасное, почти такое же, как в ту давнюю пору, когда он ухаживал за Норой Кеннер.