– У меня все в порядке, мистер Макфарленд. Сегодня на РИ клетчатый пиджак размером приблизительно с ковер для гостиной. Макфарленд оглядывает Морриса с головы до ног, и когда его взгляд возвращается к лицу Морриса, тому с трудом удается не отвести глаз. – А выглядишь ты не особо. Бледный, под глазами мешки. Употреблял что-то, чего тебе употреблять нельзя, Морри? – Нет, сэр. – Делал что-то такое, чего нельзя делать? – Нет. – Он думает о фургоне с надписью «Цветы Джонса», практически стершейся, ждущем в Саут-Сайде. С ключами под колесом. – Нет что? – Нет, сэр. – Так-так. Может, это грипп. Потому что, если честно, выглядишь ты как десять фунтов дерьма, засунутые в пятифунтовый пакет. – Я чуть не допустил ошибку, – признается Моррис. – Наверное, ее удалось бы исправить, но для этого пришлось бы вызывать стороннего специалиста, может, даже отключить главный сервер. У меня могли быть неприятности. – Добро пожаловать в мир работающих людей, – отвечает Макфарленд без намека на сочувствие. – Для меня все по-другому! – взрывается Моррис, и Господи, какое это облегчение – стравить пар, причем безопасным способом. – Если кто и понимает, так это вы! Любого другого просто пожурили бы, но не меня. А если бы меня уволили – за невнимательность, а не за то, что я сделал это сознательно, – я бы вновь загремел в тюрьму. – Возможно, – отвечает Макфарленд, вновь поворачиваясь к картине. На ней изображены мужчина и женщина, которые сидят в одной комнате и изо всех сил стараются не смотреть друг на друга. – Может, и нет. – Мой босс меня не любит, – продолжает Моррис. Знает, что это звучит плаксиво, но, может, он действительно плачется. – О том, как работает здешняя компьютерная система, я знаю в четыре раза больше, чем он, и его это злит. Он будет счастлив, если меня уволят. – Попахивает паранойей, – заявляет Макфарленд. Его руки снова сцеплены над необъятными ягодицами, и внезапно Моррис догадывается, почему он здесь. Макфарленд проследил его до мотоциклетной мастерской, где работает Чарли Роберсон, и решил, что подопечный что-то замышляет. Разумом Моррис понимает, что это невозможно. Но он в этом не сомневается. – О чем они вообще думают, разрешая такому, как я, копаться в их файлах? Условно-досрочно освобожденному! Если я сделаю что-то не так, а я почти сделал, им это обойдется в кучу денег. – А чем ты собирался заниматься на свободе? – спрашивает Макфарленд, по-прежнему глядя на картину Хоппера, которая называется «Квартира 16-А». Кажется, она зачаровала его, но Морриса не проведешь. Макфарленд наблюдает за его отражением. Оценивает своего подопечного. – Ты слишком слабый и дряблый, чтобы таскать коробки на складе или работать садовником. – Он поворачивается. – Это называется внедрение, Морри, и политику определяю не я. Хочешь поныть – найди того, кому до этого есть дело. – Извините, – говорит Моррис. – Извините кто? – Извините, мистер Макфарленд. – Спасибо, Моррис. Так-то лучше. А теперь пойдем в мужской туалет, где ты пописаешь в маленькую баночку и докажешь мне, что твоя паранойя вызвана не спиртным и не наркотиками. Уходят последние представители офисного планктона. Некоторые смотрят на Морриса и здоровенного чернокожего в ярком клетчатом пиджаке, потом быстро отводят взгляды. Морриса так и распирает от желания крикнуть: Все правильно, он – мой районный инспектор, так что присмотритесь повнимательнее! Следом за Макфарлендом он идет в мужской туалет, который, слава Богу, пуст. Макфарленд приваливается плечом к стене, складывает руки на груди, наблюдает, как Моррис достает из штанов свой старый крантик и наполняет стаканчик. Когда тридцать секунд спустя моча не синеет, Макфарленд возвращает пластиковый стаканчик Моррису. – Поздравляю. А теперь выливай, земляк. Моррис выливает. Макфарленд уже тщательно моет руки, намыливая их чуть ли не до локтей. – Знаете, у меня нет СПИДа. Если вас это тревожит. Я сдал все анализы, прежде чем меня выпустили. Макфарленд высушивает большущие ручищи. Несколько секунд разглядывает себя в зеркале (может, сожалеет о том, что нечего причесать), потом поворачивается к Моррису: – Возможно, ты не принимал ничего запрещенного, Морри, но мне не нравится, как ты выглядишь. Моррис молчит. – Позволь сказать кое-что, чему меня научили восемнадцать лет на этой работе. Есть две категории условнодосрочно освобожденных, и только две: волки и овцы. Ты слишком стар, чтобы быть волком, но не уверен, что ты сам это понимаешь. Возможно, ты еще это не осознал, как говорят мозгоправы. Я не знаю, что волчьего у тебя в голове, может, тебе просто хочется украсть канцелярские скрепки из кладовой, но что бы это ни было, ты должен об этом забыть. Ты стар, чтобы выть, и слишком стар, чтобы убегать. Поделившись этим образчиком мудрости, Макфарленд удаляется. Моррис тоже идет к двери, но ноги становятся ватными прежде, чем он успевает до нее добраться. Он разворачивается, хватается за раковину, чтобы не упасть, потом ковыляет в одну из кабинок. Садится, низко опускает голову. Закрывает глаза и глубоко дышит. Когда буря в голове утихает, поднимается и выходит из туалета. Он все еще здесь, думает Моррис. Смотрит на эту чертову картину, заложив руки за спину. Но на этот раз вестибюль пуст, если не считать охранника, который бросает на Морриса подозрительный взгляд, когда тот проходит мимо. 25 Игра «Сурков» с «Драконами» начинается только в семь, но автобусы с табличками «БЕЙСБОЛЬНЫЙ МАТЧ» курсируют с пяти. Моррис доезжает до стадиона, потом идет пешком к мастерской, сжимаясь в комок при виде каждого приближающегося автомобиля и кляня себя за то, что потерял самообладание после ухода Макфарленда. Может, если бы он вышел из туалета раньше, увидел бы, на какой тачке разъезжает этот сукин сын. Однако он этого не сделал, и теперь Макфарленд может оказаться в любом из этих автомобилей. РИ отличить нетрудно, учитывая его габариты, но Моррис не решается слишком пристально разглядывать машины. Причин на то две. Во-первых, он будет выглядеть виноватым, правда? Да, конечно, как человек, лелеющий волчьи замыслы, а потому вынужденный оглядываться, чтобы вовремя заметить опасность. Во-вторых, он может увидеть Макфарленда, даже если того здесь не будет, потому что близок к нервному срыву. И это неудивительно. У всех есть свои пределы. Сколько тебе, двадцать два? – спросил его Ротстайн. Двадцать три? Точная догадка наблюдательного старика. Моррису тогда было двадцать три. А теперь почти шестьдесят, и годы между этими датами развеялись, как дым на ветру. Он слышал, что люди говорят, будто шестьдесят – все равно что сорок, но ведь это чушь. Когда ты большую часть жизни провел в тюрьме, шестьдесят – все равно что семьдесят пять. Или восемьдесят. Многовато для волка, по мнению Макфарленда. Что ж, это мы еще увидим, верно? Он сворачивает во двор мотоциклетной мастерской – все закрыто, мотоциклы исчезли – и ожидает, что в тот самый момент, когда он ступит на чужую частную собственность, за спиной хлопнет дверца автомобиля. Ожидает услышать голос Макфарленда: Эй, земляк, а что ты тут делаешь? Но слышит только шум машин, едущих к стадиону, а когда выходит на стоянку за мастерской, невидимая рука, сжимавшая сердце, чуть ослабляет хватку. Высокий забор из ржавых металлических листов отгораживает стоянку от остального мира, а стены успокаивают Морриса. Ему это не нравится, он понимает, это ненормально, но деваться некуда. Сознание человека формируется его жизненным опытом. Он идет к фургону – маленькому, запыленному, благословенно неприметному, сует руку под правое переднее колесо. Ключи на оговоренном месте. Садится за руль, радуется, когда двигатель заводится с полоборота. Радиоприемник изрыгает рок. Моррис тут же выключает его. – Я смогу это сделать, – говорит он, подгоняет сиденье под себя, затем берется за руль. – Я смогу. И, как выясняется, он может. Та же история, что с ездой на велосипеде. Самое сложное – вырулить на противоположную сторону дороги, дождаться разрыва в непрерывном транспортном потоке к стадиону. Но и тут все не так плохо: после минуты ожидания один из автобусов с табличкой «БЕЙСБОЛЬНЫЙ МАТЧ» останавливается, и водитель машет Моррису рукой. На север практически никто не едет, и у него есть возможность миновать центральную часть города по новой окружной дороге. Ему почти нравится снова сидеть за рулем. Нравилось бы точно, если бы не дающее покоя подозрение: Макфарленд выслеживает его. Но не останавливает… сейчас. И не собирается останавливать, пока не поймет, что задумал его давний друг… его земляк. Моррис заезжает в торговый центр на Беллоус-авеню. Ходит под сверкающими флуоресцентными лампами, не торопится. Своим делом он не может заняться до темноты, а в июне светло до половины девятого, если не до девяти. В отделе садового инвентаря Моррис покупает лопату и топор, на случай если придется перерубать корни. Нависающее над откосом дерево скорее всего крепко оплело сундук. В проходе с табличкой «ЛИКВИДАЦИЯ» берет две сумки «Тафф-тоут» по двадцать баксов. Загружает покупки в кузов и идет к кабине. – Эй! – раздается сзади голос. Моррис замирает, ожидая услышать приближающиеся шаги, ожидая почувствовать руку Макфарленда на своем плече. – Вы не знаете, есть ли в этом торговом центре супермаркет? Голос молодой. Принадлежит белому. Моррис обнаруживает, что снова может дышать. – «Сейфуэй», – отвечает он не оборачиваясь. Он понятия не имеет, есть в торговом центре супермаркет или нет. – Хорошо. Спасибо. Моррис садится за руль, заводит двигатель. «Я смогу это сделать, – думает он. – Смогу и сделаю!» 26 Моррис медленно кружит по Норт-Сайту, той его части, где улицы названы в честь деревьев. Здесь он бродил в далекой юности, точнее, в основном не бродил, а сидел дома, уткнувшись носом в книгу. Еще слишком рано, и он останавливается на Элм-стрит. В бардачке находит старую пыльную карту и делает вид, что изучает ее. Через двадцать минут переезжает на Мейпл-стрит и снова сидит над картой. Потом едет к местному мини-маркету «Зоуни», где мальчишкой покупал чипсы себе и сигареты отцу. В те дни пачка стоила сорок центов, и дети, покупающие сигареты родителям, не вызывали подозрительных взглядов. Моррис покупает слаш и неторопливо выпивает. Потом едет на Палм-стрит и опять изучает карту. Тени удлиняются, но так медленно! Зря не захватил книгу, думает он, но тут же понимает: не зря. Человек за рулем, разглядывающий карту, выглядит естественно, а читающий книгу в кабине старого фургона похож на потенциального педофила. Это паранойя или здравомыслие? Он не знает, знает только одно: записные книжки близко, совсем рядом. Они пикают, как сонар. Мало-помалу свет июньского вечера сменяется сумерками. Дети, которые играли на тротуарах и лужайках, расходятся по домам смотреть телевизор, или играть в видеоигры, или проводить познавательный вечер, обмениваясь с друзьями и подругами сообщениями со множеством ошибок и тупым содержанием. Уверенный, что мистера Макфарленда поблизости нет (пусть и не полностью уверенный), Моррис заводит двигатель фургона и медленно едет к конечной точке маршрута: к Центру досуга на Берч-стрит, куда он ходил, если библиотека на Гарнер-стрит не работала. Худого, начитанного, слишком острого на язык Морриса редко принимали в какие-то игры под открытым небом, а в тех случаях, когда принимали, всегда кричали: эй, криворукий, эй, придурок, эй, неумеха. Из-за красных губ он получил прозвище Ревлон. Приходя в Центр досуга, он обычно оставался в здании, читал или собирал пазл. Но теперь город закрыл старое кирпичное строение на замок и выставил на продажу на волне сокращений муниципального бюджета. Несколько мальчишек еще играют в баскетбол на заросшей травой площадке за центром, но фонарей снаружи больше нет, и когда становится совсем темно, они шумно уходят, стуча и перекидываясь мячом. После их ухода Моррис заводит двигатель и сворачивает на подъездную дорожку вдоль здания. Фар он не зажигает, а маленький фургон выкрашен в идеальный для такой работы цвет – черный. Моррис огибает здание и останавливается сзади, где по-прежнему стоит щит с выцветшей надписью: «ТОЛЬКО ДЛЯ АВТОМОБИЛЕЙ ЦЕНТРА ДОСУГА». Глушит двигатель, вылезает из кабины, вдыхает июньский воздух, пахнущий травой и клевером. Слышит стрекот цикад и шум автомобилей на окружной дороге, но в остальном наступившая ночь принадлежит ему. Да пошел ты, мистер Макфарленд, думает Моррис. Пошел куда подальше. Он достает из кузова инструменты и сумки и направляется к зарослям на краю пустоши, за бейсбольной площадкой, где ему не удалось поймать столько легких мячей. Но тут его осеняет, и он возвращается к зданию. Опирается ладонью на старый кирпич, еще теплый от солнца. Приседает, выдергивает несколько сорняков, чтобы заглянуть в одно из подвальных окон. Они не забиты фанерой. Луна только поднялась, оранжевая и круглая. В ее свете он видит складные столы и стулья, горы коробок. Моррис намеревался отвезти записные книжки в Клоповник, но это рискованно. Мистер Макфарленд имеет право обыскивать его комнату в любое удобное ему время. Центр досуга гораздо ближе к тому месту, где зарыты записные книжки, и подвал, уже заваленный никому не нужными вещами, – идеальный тайник. Так не лучше ли оставить большую часть здесь, а с собой брать по несколько штук и спокойно читать? Моррис достаточно худой, чтобы пролезть в это окно, разве что придется немного поерзать, и насколько сложно будет открыть шпингалет, который он видит за стеклом? Отвертка легко справится с этим делом. У него ее нет, но их полно в любом «Хоум дипо». Он видел их даже в «Зоуни». Моррис наклоняется ближе к пыльному окну, всматриваясь в него. Он знает, где искать охранные наклейки (тюрьма штата – высшее учебное заведение для взломщиков), но не видит ни одной. Может, в охранной сигнализации используются контактные датчики? Их он тоже не видит – и, возможно, не услышит тревоги. Некоторые системы обходятся без звука. Моррис еще какое-то время смотрит на окно, потом с неохотой поднимается. Он не верит, что в этом старом здании установлена охранная сигнализация – все ценное наверняка давно вывезли, – но на такой риск пойти не может. Лучше придерживаться первоначального плана. Моррис хватает инструменты и сумки и вновь идет к заросшей пустоши, обходя по периметру бейсбольное поле. Туда он ни ногой, нет-нет. Луна поможет ему, едва он окажется под деревьями, но сейчас поле выглядит огромной ярко освещенной сценой. Пакет из-под картофельных чипсов, указавший путь в прошлый раз, исчез, и Моррису требуется время, чтобы найти тропу. Он раздвигает кусты за бейсбольным полем (местом детских унижений), наконец находит тропу и идет по ней. Когда до него доносится журчание речки, едва сдерживается, чтобы не побежать. Времена нынче тяжелые, думает он. Здесь могут спать люди, бездомные. Если кто-то увидит меня… Если кто-то его увидит, он пустит в ход топор. Мистер Макфарленд, возможно, считает, что для волка он слишком стар, но его районный инспектор не знает, что Моррис уже убил трех человек, а вождение автомобиля – не единственное, что вспоминается так же легко, как езда на велосипеде.