— Скотт… твой безумный отец понимал, что он измывается над двумя долбаными вундеркиндами? Скотт удивляет её, откидывая назад голову и хохоча. — Да такая мысль просто не могла прийти ему в голову. Просто слушай, Лизи. Потому что это был самый лучший день моего детства, возможно, потому, что это был такой длинный день. Должно быть, кто-то в «Гипсам» серьёзно напортачил, и моему старику пришлось работать сверхурочно, не знаю, но дом принадлежал нам с восьми утра до заката… — И никакой няни? Он не отвечает, но смотрит на неё так, словно у неё помутилось в голове. — Никакой соседки, которая могла заехать, чтобы посмотреть, как вы там? — Наши ближайшие соседи жили в четырёх милях. «Мюли» находился ближе всего. Отцу это нравилось, и, поверь мне, всем, кто жил в тех местах, нравилось тоже. — Ладно. Расскажи мне вторую часть. «Скотт и хороший бул». — «Пол и хороший бул». Великий бул. Превосходный бул. — Воспоминания разглаживают его лицо. Противовес ужасу на скамье. — У Пола был блокнот с разлинованными страничками, блокнот производства компании «Деннисон», и когда он делал станции була, то вырывал страничку, а потом делил на части по линейкам. Чтобы блокнота хватило на большее время, ты понимаешь? — Да. — Только в тот день ему пришлось вырвать две, а может, и три странички, Лизи, таким длинным был тот бул! — В этом радостном воспоминании Лизи видит, каким он был ребёнком. — На полоске бумаги, что лежала на столе, я прочитал: «БУЛ» — на первой и на последних полосках обязательно присутствовало это слово, а ниже, под этим словом… 10 Прямо под словом «БУЛ» ещё одна строчка, большими заглавными буквами, аккуратно выведенными Полом: 1 НАЙДИ МЕНЯ БЛИЗКО В ЧЕМ-ТО СЛАДКОМ! 16 Но прежде чем думать над этой загадкой, Скотт смотрит на последнее число, 16, смакуя его. Он переполнен радостным волнением. Прежде всего он знает, что Пол никогда не обманывает. Если он обещает шестнадцать станций, значит, будет пятнадцать загадок. Если Скотт не сможет с какой-то справиться, Пол поможет. Крикнет из того места, где будет прятаться, жутко пугающим голосом (это отцеголос, хотя Скотт поймёт это лишь много лет спустя, когда будет писать жутко пугающую историю, «Голодных дьяволов»), и его подсказки обязательно позволят Скотту сообразить, чего от него хотят. Найди меня близко в чём-то сладком. Скотт оглядывается и тут же задерживает взгляд на большой белой сахарнице, которая стоит на столе в полосе солнечного света. Ему нужно встать на стул, чтобы дотянуться до неё, и он смеётся, когда Пол кричит своим жутким отцеголосом: «Не просыпь его, неумеха!» Скотт поднимает крышку, и на сахаре лежит ещё одна полоска бумаги, с ещё одной загадкой-указанием, написанной заглавными, аккуратными буквами: 2 Я ТАМ ГДЕ КЛАЙД ИГРАЛ С КЛУБКАМИ НА COЛHЦE До весны Клайд был их котом, и оба мальчика любили его, но отец не любил, потому что Клайд протяжно мяукал, когда его не впускали в дом или не выпускали из него, и хотя мальчики не говорят об этом вслух, они знают, что кто-то, куда больше и злее, чем лиса или бродячий пёс, расправился с Клайдом. Но, так или иначе, Скотт знает, где Клайд играл на солнце, и торопится туда по коридору, не удостоив пятна крови под ногами или ужасную скамью даже взглядом (ну, может, только одним). На заднем крыльце стоит большой просиженный диван, из которого идут странные запахи, если сесть на него («Он пахнет как жареный пердеж», — как-то сказал Пол, и Скотт смеялся, пока не надул в штаны. Случись это при отце, надуть в штаны означало БОЛЬШУЮ БЕДУ, но отец был на работе). Скотт прямиком направляется к дивану, где Клайд обычно лежал на спине и играл с клубочками шерсти, которые Пол и Скотт трясли над ним. Клайд, пытаясь схватить клубки передними лапами, отбрасывал на стену гигантскую тень кота-боксёра. Там Скотт встаёт на колени, одну за другой приподнимает просиженные диванные подушки и заглядывает под них, пока не находит третью полоску бумаги, третью станцию була, которая направляет его… Не важно, куда она его направляет. Важно другое — день, заполненный предстоящими долгими поисками. И вот два мальчика проводят утро, бегая по осевшему, неухоженному фермерскому дому и вокруг него, тогда как солнце медленно поднимается к не отбрасывающему тени зениту. Это безыскусный рассказ о криках и смехе, и пыли во дворе, и носках, медленно сползающих, пока они не лягут складками вокруг грязных лодыжек; это история двух мальчиков, которые слишком заняты, чтобы пойти по малой нужде в туалет, вот почему моча орошает южную стену дома. Это история о маленьком мальчике, который совсем недавно избавился от подгузников, собирающем полоски бумаги: у подножия лестницы, ведущей на чердак амбара, из-под ступеней заднего крыльца, из-за выброшенной во двор сломавшейся стиральной машины «мейтаг», из-под камня, лежащего рядом с высохшим старым колодцем. («Не свались в него, ты, маленький недотёпа!» — слышится жуткий отцеголос, доносящийся из высоких сорняков, что растут на краю бобового поля, которое в этом году оставили под паром.) И наконец Скотт получает последнее указание: 15 Я ПОД КАЖДОЙ ТВОЕЙ МИЧТОЙ «Под каждой моей мечтой, — думает он. — Под каждой моей мечтой… Где же это?» — Нужна помощь, ты, маленький недотёпа? — вопрошает жуткий голос. — Потому что я проголодался и жду не дождусь ленча. Скотт тоже проголодался. Уже вторая половина дня, он так давно идёт по следу, но просит ещё минуту. Жутко пугающий отцеголос даёт ему тридцать секунд. Скотт лихорадочно соображает. Под каждой моей мечтой… под каждой моей мечтой. Слава Богу, он ещё понятия не имеет, что такое подсознание или ид, но он уже начал мыслить метафорически, и ответ приходит к нему чудесной, радостной вспышкой. Он взбегает по ступенькам с той скоростью, на которую способны его маленькие ножки, волосы разлетаются с его загорелого грязного лба. В комнате, которую делит с Полом, спешит к своей кровати, заглядывает под подушку, и да, конечно, там лежит его бутылка «Ар-си колы» (высокая бутылка!) вместе с полоской бумаги. Надпись такая же, что и всегда: 16 БУЛ! КОНЕЦ! Он поднимает бутылку, почти так же, как много лет спустя вскинет вверх серебряную лопату (герой, вот кем он в тот момент себя чувствует), потом оборачивается. Пол входит в дверь со своей бутылкой «Ар-си» и держит в руке «церковный ключ» из «Ящика для всего» на кухне. — Неплохо, Скотт. Потребовалось, конечно, время, ноты сюда добрался. Пол открывает свою бутылку, потом Скотта. Они чокаются длинными горлышками. Пол говорит, что это «поднять хост», а когда ты это делаешь, нужно загадать желание. — Какое у тебя желание, Скотт? — Я хочу, чтобы этим летом приехал «Книгомобиль»[86] — А что загадаешь ты, Пол? Его брат только смотрит на него. Потом спускается вниз и делает им обоим сандвичи с ореховым маслом и желе, берёт табуретку с заднего крыльца, где когда-то спал и играл их, на свою беду, слишком шумный кот, для того чтобы достать с верхней полки в кладовой новую банку орехового масла. А потом говорит… 11 Но здесь Скотт умолкает. Смотрит на бутылку вина, но бутылка пуста. Он и Лизи уже сняли куртки и отложили в сторону. Под конфетным деревом стало не просто тепло; там жарко, просто какая-то парилка, и Лизи думает: «Мы должны скоренько уйти. Если не уйдём, снег, который лежит на ветвях с листвой, станет таким рыхлым, что обрушится на нас». 12 Сидя на кухне с меню из «Оленьих рогов» в руках Лизи думает: «Я тоже должна скоренько уйти от этих воспоминаний. Если я этого не сделаю, что-то гораздо более тяжёлое, чем снег, обрушится на меня». Но разве не этого хотел Скотт? Разве не это спланировал? И разве охота на була — не её шанс со всем справиться? «Ох, но я боюсь. Потому что я уже совсем близко». Близко к чему? Близко к чему? — Заткнись, — шепчет она и дрожит, как на холодном ветру. Который, возможно, долетел от самого Йеллоунайфа. И тут же, потому что у неё сейчас два разума, два сердца: — Ещё чуть-чуть. Это опасно. Опасно, маленькая Лизи. Она знает, что опасно, уже видит искорки правды сквозь дыры в её пурпурном занавесе. Сверкающие, как глаза. Может слышать голоса, шепчущие, что были причины, по которым ты не смотрелась в зеркало без крайней на то надобности (особенно с наступлением темноты и никогда — в сумерки), а также не ела свежих фруктов после заката солнца и постилась между полуночью и шестью часами утра. Причины не вытаскивать мертвецов из могил. Но она не хочет уходить из-под конфетного дерева. Пока не хочет. Не хочет уходить от него. Он пожелал «Книгомобиль», даже в три года загадал очень Скоттовское желание. А Пол? Пол-то что… 13 — Что, Скотт? — спрашивает она его. — Что загадал Пол? — Он сказал: «Я хочу, чтобы отец умер на работе. Пусть его пробьёт электрическим током, и он умрёт». Она смотрит на него, онемев от ужаса и жалости. Скотт резко начинает собирать вещи в рюкзак. — Пошли отсюда, пока мы ещё не поджарились. Я думал, что смогу рассказать тебе гораздо больше, Лизи, но не могу. И не говори, что я не такой, как мой старик, потому что не в этом дело, понимаешь? Дело в том, что у каждого в моей семье есть толика этого. — И у Пола тоже? — Не знаю, смогу ли я сейчас говорить о Поле. — Хорошо, — кивает она — Давай вернёмся, поспим, а потом слепим снеговика или что-нибудь эдакое. Взгляд безмерной благодарности, которым он её одаривает, вгоняет Лизи в стыд, потому что на самом деле ей хотелось, чтобы он замолчал: она и так услышала слишком много, большего бы просто не выдержала, во всяком случае, на тот момент. Другими словами, она сыта по горло рассказом Скотта. Но при этом не может перевернуть страницу, потому что представляет себе остаток его истории. Даже думает, что может сама закончить её за него. Но сначала ей нужно задать вопрос. — Скотт, когда твой брат в то утро пошёл в магазин за «Ар-си колой»… призом за хороший бул… Он кивает, улыбаясь: — Отличный бул.