– Винни, Винни, не будь слепцом! Они просто подсластили тебе пилюлю. Конечно, в этот год ты заработаешь одиннадцать тысяч пятьсот, а на следующий, когда к тебе отойдут другие кинотеатры, может быть, они раскошелятся до четырнадцати тысяч. На этой цифре ты и застрянешь – лет на двенадцать, до тех времен, когда даже вшивую банку кока-колы нельзя будет купить за тридцать центов. Сбегай принеси новое ковровое покрытие, сбегай принеси партию новых стульев для кинозала, сбегай принеси коробки с фильмом, которые по ошибке отправили в другой город. Неужели ты хочешь заниматься всем этим дерьмом, когда тебе стукнет сорок, а, Винни? И в будущем тебе уже не на что будет рассчитывать, кроме золотых часов на цепочке. – По крайней мере, это лучше, чем твоя теперешняя жизнь. – Винни резко развернулся, чуть не налетев на Санта-Клауса, который пробормотал себе под нос что-то, подозрительно напоминающее: Куда прешь, чудак гребаный? Он двинулся вслед за Винни. Что-то в застывшем выражении лица Винни подсказывало ему, что, несмотря на все защитные сооружения, ему все-таки удалось задеть его. Господи ты Боже мой, – подумал он. – Ну ладно, пусть будет то, что будет. – Оставь меня в покое, Барт. Проваливай. – Выбирайся из этого дерьма, – повторил он. – Если ты промедлишь хотя бы до будущего лета, то может оказаться уже слишком поздно. Если энергетический кризис усилится, то найти работу станет так же трудно, как расстегнуть пояс девственности на девице из хорошей семьи. Винни, это может оказаться твоим последним шансом. Это… Винни круто развернулся ему навстречу. – Барт, в последний раз прошу тебя по-хорошему. – Ты спускаешь свое будущее в унитаз, Винни. Пойми, жизнь для этого слишком коротка. Что ты скажешь своей дочке, когда она… Винни ударил его кулаком в глаз. Белая молния боли пронзила ему мозг, и он отшатнулся назад, взмахнув руками, чтобы обрести равновесие. Дети, сопровождавшие Санта-Клауса, бросились врассыпную. Все его покупки – куклы, солдатик, шахматы – полетели на пол. Он ударился о стойку с игрушечными телефонами и сшиб ее. Где-то заплакала маленькая девочка, словно раненое животное. Не плачь, дорогая, – подумал он. – Это просто старый глупый дядя Джордж падает. В последние дни я часто падаю у себя дома. В двух шагах кто-то разразился руганью – вполне возможно, это был старина Санта-Клаус – и стал звать на помощь дежурного полицейского. Потом он оказался на полу среди россыпи игрушечных телефонов со вставленными в них кассетами. Одна из трубок валялась у него прямо рядом с ухом, и записанный на пленку голос монотонно повторял: Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай сходим в цирк. Давай… 17 декабря, 1973 Пронзительный звонок телефона вытащил его из неглубокого и тревожного послеполуденного сна. Ему снилось, что молодой ученый сделал открытие, что, лишь незначительно изменив атомную структуру арахисовых орешков, Америка получит возможность производить неограниченные количества бензина с высоким октановым числом. Казалось, что это открытие все ставит на свои места – и в личном, и в общественном плане, и общее настроение сна можно было описать как нарастающее ликование. Единственным зловещим компонентом был звонок телефона, который разрастался и разрастался, заполняя собой сон до тех пор, пока тот не лопнул, впуская внутрь тягостную действительность. Он встал с дивана, подошел к телефону и неуверенными пальцами снял трубку. Глаз уже не болел, но, посмотрев в зеркало над телефонным столиком, он убедился, что синяк пока еще остается. – Алло? – Привет, Барт. Это Том. – Привет, Том. Как ты? – Нормально. Послушай, Барт. Я решил, что надо тебе об этом сказать. Они собираются сносить «Блу Риббон». Завтра. Глаза его расширились. Последний сон слетел с него в один момент. – Завтра? Не может такого быть. Черт! Они… Сейчас же уже почти Рождество! – Именно поэтому. – Но они же еще дотуда не добрались. – Это последнее промышленное здание, оставшееся у них на пути. Они собираются сбрить его, прежде чем устраивать рождественские каникулы. – Ты уверен? – Абсолютно. Они сегодня показывали сюжет в утренней программе новостей. «День города». – Ты будешь там? – Да, – сказал Том. – Слишком большой кусок моей жизни прошел в этом бараке, чтобы я мог остаться дома, как ни в чем не бывало. – Стало быть, там и увидимся. – Скорее всего. Он заколебался. – Послушай, Том, – сказал он неуверенно. – Я хочу попросить прощения. Вряд ли они снова откроют «Блу Риббон» в Уотерфорде или где-нибудь еще. Если я подставил тебя… – Нет, со мной все в порядке. Сейчас я работаю в «Брайт-Клин», присматриваю за оборудованием. Работы меньше, а платят лучше. Так что можно сказать, что в куче дерьма я нашел розу. – Ну и как роза? Том вздохнул в трубку. – Да не так уж чтоб очень, – сказал он. – Но мне уже за пятьдесят. Трудно меняться в таком возрасте. Наверное, то же самое было бы и в Уотерфорде. – Том, так вот, по поводу того, что я сделал… – Я не хочу ничего об этом слышать, Барт. – Том явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Это касается только тебя и Мэри. – Ладно. – Ну… И как ты там? – Неплохо. Присмотрел себе кое-какую работу. – Рад это слышать. – Том выдержал такую паузу, что тишина в трубке сгустилась до твердого состояния, и он уже было собирался поблагодарить его за звонок и кончить этот разговор, когда Том добавил: – Стив Орднер звонил и спрашивал о тебе. Он звонил мне прямо домой. – Когда? – На прошлой неделе. Похоже, он страшно зол на тебя, Барт. Он все спрашивал меня, не знает ли кто, зачем ты продинамил корпорацию с уотерфордским заводом и кто тебе за это заплатил. Но разговор шел не только об этом. Он еще много чего о тебе спрашивал. – Например? – Например, уносил ли ты что-нибудь к себе домой, ну, там, порошок или что-нибудь из офиса. Брал ли ты деньги из ссудной кассы, не оставляя расписки. Вел ли ты какие-нибудь махинации за спиной у компании. Он даже спросил у меня, не брал ли ты взятки от хозяев мотелей. – Вот это сукин сын, – сказал он удивленно. – Короче, он ищет на тебя компромат, Барт, чтобы хорошенько отыметь тебя в задницу. Не удивлюсь, если он предъявит тебе уголовное обвинение. – Он не сумеет. Это все дела семейные. А семья уже распалась. – Она распалась давным-давно, – спокойно произнес Том. – Еще когда умер Рэй Таркингтон. Я не знаю никого, кроме Орднера, который бы имел на тебя зуб. Эти ребята с сорокового этажа… Для них мы только доллары и центы. Они не знают ничего о прачечной и не желают знать. Он не знал, что сказать в ответ. – Ну вот… – Том вздохнул. – Просто я подумал, что надо тебе позвонить, рассказать. Что еще? Думаю, о брате Джонни Уокера ты уже слышал. – Об Арни? Нет, я ничего не слышал. А что с ним такое случилось? – Покончил жизнь самоубийством. – Что? На другом конце линии раздался такой звук, словно Том всасывал слюну через верхнюю вставную челюсть. – Надел шланг на выхлопную трубу своей машины, всунул его в заднее окно и закрылся там. Его нашел мальчик, который разносит газеты. – Господи помилуй, – прошептал он. Он подумал об Арни Уокере, сидящем на стуле в комнате ожидания, и содрогнулся, словно гусь проковылял над местом его будущей могилы [11]. – Это просто ужасно. – Дааа… – На другом конце линии снова раздался этот сосущий звук. – Ну ладно, Барт. Надеюсь, завтра мы с тобой еще увидимся. – Да-да, спасибо, что позвонил. – Да ладно, чего уж там. Ну, счастливо. Он медленно положил трубку, все еще думая об Арни Уокере и вспоминая тот странный, скулящий звук, который вырвался у него из горла, когда священник торопливо прошел по коридору и скрылся за углом. Господи, у него же с собой была дарохранительница! Ты видел? – Да, ну и история, – сказал он, обращаясь к пустой комнате. Трупики слов, сорвавшиеся с его губ, упали на пол и остались лежать там, а он отправился на кухню, чтобы приготовить себе выпить. Самоубийство. У слова этого было свистящее, приглушенное звучание. Похожий звук издает змея, скользящая в небольшой расщелине в скале. Это слово выскользнуло у него в просвет между небом и языком, словно приговоренный к смерти, сумевший бежать накануне казни. Самоубийство. Он взял бутылку «Южного Утешения» и принялся за приготовление своего любимого напитка. Руки его дрожали, и горлышко бутылки то и дело позвякивало о край стакана. Объясни мне, Фредди, зачем он это сделал? Подумаешь, они ведь были всего лишь парой старых пердунов, живших в одной комнате! Господи Иисусе Христе, как вообще хоть кто-нибудь может решиться на такой безумный поступок? Почему? Зачем? Впрочем, ему показалось, что он знает ответы на эти вопросы. 18-19 декабря, 1973 Он был у прачечной в восемь часов утра. Работы начались только в девять, но уже к восьми собралась небольшая толпа народа. Они стояли на морозе, засунув руки в карманы, и облачка пара вырывались у них изо рта, словно воздушные шары для реплик у персонажей комикса. Здесь были Том Гренджер, Рон Стоун, Этель Даймент – девчонка, которая гладила рубашки и имела обыкновение принять на грудь во время ленча, после чего множество безвинных воротничков погибало под ее руками, Грейси Флойд и ее двоюродная сестра Морин – обе они работали на утюжном прессе, и еще десять-пятнадцать человек. Управление дорожных работ выставило вокруг желтые заграждения с красными фонарями и таблички, на которых черным по оранжевому было написано: ОБЪЕЗД