– Но я была счастлива с тобой, Барт. – Вот как? – спросил он машинально. Он ощутил в себе желание убраться отсюда как можно скорее. Этот разговор не приносил никакой пользы. Ему, по крайней мере. – Да. Но с женщиной в браке происходит что-то такое, что с мужчиной не случается. Помнишь то время, когда ты был ребенком? Ты ведь никогда не беспокоился о своих родителях. Ты просто знал, что они всегда окажутся рядом, и они действительно были рядом. А вместе с ними и еда, и тепло, и одежда. – Да, наверное. – И вот я забеременела, по глупости. И на три дня передо мной открылся дивный новый мир. – Она подалась вперед, взгляд ее был нервным и возбужденным, и он осознал с растущим удивлением, что весь этот монолог был для нее важным, что для нее это не просто болтовня с ее бездетными подругами, или обсуждение вопроса о том, какую пару слаксов ей лучше купить в Бенбери, или догадки по поводу того, с кем именно из знаменитостей Мерв Гриффин будет болтать в половину пятого. Это было для нее важно. Так неужели же она прошла через двадцать лет семейной жизни с таким скудным багажом? Подумать только, одна важная мысль, всего одна! Господи, за двадцать-то лет! Он неожиданно почувствовал боль в животе. Воспоминание о том, как она подбирала бутылку у обочины и победно размахивала ей над головой, нравилось ему куда больше. – Я считала себя независимой личностью, – продолжала она. – Независимой личностью, которая ни в чем не должна никому давать отчет и никому не должна подчиняться. И чтобы вокруг меня не было никого, кто пытался бы меня изменить, потому что я-то знала, что меня можно изменить. Я была слишком податливой – это всегда было моей главной слабостью. Но у меня не было ни одного человека, на которого я могла бы опереться, когда я была больна, испугана или сломлена. И вот я решила поступить благоразумно. Как поступили в свое время моя мать и мать моей матери. Как поступали мои подруги. Я уже устала быть невестой на выданье и заманивать женихов. И вот я сказала да, что ты, собственно говоря, и ожидал, и все пошло своим чередом. Беспокоиться было не о чем, и когда сначала у меня родился мертвый ребенок, а потом умер Чарли, то рядом со мной оставался ты. А ты всегда ко мне очень хорошо относился. Я прекрасно понимаю это и очень это ценю. Но я жила в клетке, в закрытой на замок душной клетке. Я разучилась думать. Я думала, что я думаю, но это было неправдой. А теперь мне больно думать. Очень больно. – Она устремила на него исполненный негодования взгляд. С минуту они молчали, и негодование в ее глазах погасло. – Так что я прошу тебя, Барт, чтобы ты думал за меня. Что мы будем делать? – Я собираюсь найти работу, – солгал он, – Работу. – И сходить на прием к психиатру. Мэри, послушай меня, все будет хорошо, все опять наладится. Я просто немного сбился с панталыку, но пройдет немного времени, и я возьму себя в руки. Я… – Ты хочешь, чтобы я вернулась домой? – Конечно, через парочку недель. А пока мне просто надо немного собраться с мыслями и… – Домой? Да о чем это я говорю? Они же скоро его снесут! О чем я говорю? Какой дом? Никакого дома у нас нет! – Она застонала. – О, Господи! Какой кошмар! Зачем ты меня втянул в этот кошмар! Он не мог выносить ее такой. Она была совсем не похожа на прежнюю Мэри. Надо было что-то сказать, как-то успокоить ее. – Может быть, они еще и не сделают этого, – сказал он подаваясь вперед и беря ее за руку. – Может быть, они не снесут наш дом, Мэри. Может быть, они еще передумают, если я пойду и поговорю с ними, объясню им ситуацию, и тогда они… – Барт, – прошептала она. Взгляд ее был исполнен самого неподдельного ужаса. Она осторожно высвободила руку из-под его ладони. – Что… – Он неуверенно запнулся. Интересно, что же это он такое сказал? Что он мог сказать такого ужасного? Почему она так на него смотрит? – Ты прекрасно знаешь, что они собираются снести наш дом. Ты знал это уже давно. А мы сидим здесь и никак не можем сдвинуться с места… – Нет-нет, ты не права, – перебил он. – Не права. Действительно не права. Мы… Мы… Просто мы… – Действительно, что они тут делают? О чем разговаривают? Он почувствовал себя каким-то нереальным. – Барт, мне пора идти. – Я найду себе работу… – Мы с тобой еще поговорим. – Она торопливо встала из-за стола, задев его бедром, и посуда слегка зазвенела. – Психиатр, Мэри. Я обещаю тебе, что обязательно схожу к психиатру. – Мама просила меня зайти в магазин, поэтому мне уже пора… – Тогда катись к чертовой матери! – заорал он, и множество взглядов устремилось на него. – Убирайся отсюда, сучка! Ты сожрала лучшую часть моей жизни, а что я получил взамен? Дом, который собираются снести? Прочь с глаз моих, мерзавка! Она спаслась бегством. На несколько мгновений, показавшихся ему целой вечностью, в ресторане воцарилось гробовое молчание. Потом тихий ропот голосов снова заполнил зал. Его трясло. Он посмотрел на свой недоеденный, подплывающий соусом эндибургер и испугался, что его сейчас вырвет. Поборов рвоту, он расплатился по счету и, не глядя по сторонам, вышел на улицу. 12 декабря, 1973 Предыдущим вечером он составил список лиц, которых необходимо поздравить с Рождеством (делал он это в абсолютно пьяном виде), а теперь он расхаживал по торговому району, покупая подарки для укороченной версии. Полная версия была ошеломляющей – более ста двадцати имен, включая всех родственников его и Мэри, близких и самых дальних, огромное количество друзей и знакомых, а в самом низу списка – Боже, храни королеву! – Стив Орднер, его жена и их – раздери мою мошонку! – служанка. Большинство имен из списка он вычеркнул, озадаченно посмеиваясь над некоторыми из них, а теперь он прогуливался вдоль рождественских витрин, заполненных самыми разными подарками, которые полагалось дарить в честь того давнишнего голландского вора, который имел обыкновение залезать к людям в дома через дымоходы и красть у них все подряд. Одной рукой он поглаживал в кармане пятисотдолларовую пачку десятидолларовых банкнотов. Он жил на деньги, полученные после обналичивания страховки, и первая тысяча долларов уже растаяла с удивительной скоростью. По его оценкам, если он будет продолжать тратить деньги в том же темпе, он разорится к середине марта, а может быть, и раньше. Но это его нисколько не беспокоило. Мысль о том, где он будет находиться и что с ним будет происходить в середине марта, обладала для него такой же абстрактной непредставимостью, как дифференциальное исчисление. Он зашел в ювелирный магазин и купил для Мэри брошку в виде совы из кованого серебра. Вместо глаз у совы были вставлены два холодно сверкавших бриллиантика. Брошка стоила сто пятьдесят долларов, не считая налогов. Продавщица источала патоку из каждой поры своей кожи. Она выразила свою абсолютную уверенность в том, что его жена будет просто в восторге. Он улыбнулся. А как насчет посещения доктора Психо, Фредди? Что ты на это скажешь? Фредди хранил молчание. Он зашел в большой универсальный магазин и поднялся на эскалаторе на второй этаж – туда, где находился отдел игрушек. В отделе игрушек царила огромная действующая модель железной дороги – зеленые пластмассовые холмы с черными провалами туннелей, пластмассовые вокзалы, мосты, железнодорожные развязки и паровоз фирмы «Лионел», который суетливо бегал по рельсам, пуская из трубы клубы искусственного дыма и таща за собой длинный ряд товарных вагонов – «Би-энд-Оу», «Су Лайн», «Грейт Потерн», «Грейт Уэстерн», «Уорнер Бразерс» (а эти-то откуда здесь взялись?), «Даймонд Интернэшнл», «Саутерн Пацифик» [10]. Мальчишки и их отцы стояли вокруг железной дороги, окруженной деревянным заборчиком, и он ощутил теплую волну симпатии к ним, в которой не было ни капли зависти. Он почувствовал, что может подойти к ним и рассказать им о том, как он их всех любит, как он благодарен им и как он рад, что наступает Рождество. А еще он скажет им, что они должны быть очень-очень осторожными. Он прошел в отдел кукол и выбрал по штуке для каждой из своих племянниц. «Катю-болтушку» для Тины, «Мэйзи-циркачку» для Синди и Барби для Сильвии, которой уже исполнилось одиннадцать. В следующем отделе он купил солдатика для Билла и после некоторых размышлений шахматный набор для Энди. Энди было двенадцать, и он служил предметом некоторого беспокойства для всей семьи. Старуха Би из Балтимора поведала Мэри, что постоянно находит пятна у него на простынях. Неужели это возможно? Так рано? Мэри сказала Би, что современные дети развиваются не по годам рано. Би ответила, что это, наверное, из-за молока, которое они пьют, и витаминов. Ей очень хотелось бы, чтобы Энди больше играл в футбол. Или ездил бы в летний лагерь. Или занимался бы верховой ездой. Короче, пусть ведет себя поактивнее, и это прекратится. Ничего, Энди, где наша не пропадала, – подумал он, пихая шахматы под мышку. – Сиди себе спокойно дома, разучивай гамбиты и дрочи себе тихонько под столом, если, конечно, хочется. В проходе стоял огромный трон Санта-Клауса. Трон был пуст, а перед ним на подставке стояла табличка с надписью. Надпись гласила: САНТА-КЛАУС ОБЕДАЕТ В НАШЕМ КАФЕ «МИД-ТАУН ГРИЛЛ» А вы не хотите к нему присоединиться? Молодой человек в джинсовом костюме стоял и смотрел на трон. В руках у него было множество свертков с подарками. Когда человек обернулся, он увидел, что это Винни Мэйсон. – Винни! – воскликнул он. Винни улыбнулся и слегка покраснел, словно его застали за каким-то не вполне пристойным занятием. – Привет, Барт, – сказал он и подошел поближе. О процедуре рукопожатия беспокоиться не приходилось – у обоих руки были заняты свертками. – Покупаешь рождественские подарки? – спросил он у Винни. – Да. – Винни смущенно хихикнул. – В субботу я приводил сюда Шэрон и Бобби – Бобби это моя дочь, Роберта, ей сейчас три – походить, посмотреть. А еще мы хотели сфотографировать ее с Санта-Клаусом. Знаешь, у них здесь по субботам работает фотограф – и недорого берет, всего доллар. Но Бобби ни за что не захотела сниматься. Все глаза себе выплакала. Шэрон даже немного расстроилась. – Ну, в конце концов, для нее это пока просто странный мужчина с бородой. Малыши иногда пугаются. Может быть, на следующий год она сама к нему побежит. – Может быть. – Винни коротко улыбнулся. Он улыбнулся ему в ответ, думая о том, насколько же проще стало ему разговаривать с Винни. Ему захотелось сказать Винни, чтобы он не слишком-то его ненавидел, что ему ужасно жаль, если он как-то подвел Винни, испортил ему карьеру и все такое. – Скажи, Винни, чем ты сейчас занимаешься? Винни просиял. – Ты даже не поверишь, настолько это здорово. Я работаю менеджером кинотеатра. А к следующему лету у меня в подчинении будут еще три. – «Медиа Ассошиейтс»? – Это была одна из компаний, входивших в состав корпорации. – Точно. Мы являемся составной частью прокатной сети «Синемейт». Они присылают нам фильмы. Самые интересные, самые кассовые. Кинотеатр «Вестфолл» у меня в руках. До последней уборщицы. – Большие перспективы, разумеется? – Да, следующим летом под мое начало перейдут «Кинотеатр-1» и «Кинотеатр-11». А потом еще и драйв-ин в Биконе – он тоже отойдет мне. Он заколебался. – Винни, может быть, я сую нос не в свое дело, но если так – скажи мне об этом и я замолчу. Но если ребята из «Синемейта» сами отбирают и присылают все фильмы, то чем же ты тогда занимаешься? – Ну, во-первых, конечно, слежу за выручкой. Потом заказываю товары для буфета. Можешь себе представить, что одна стойка с конфетами, если знать, куда ее поставить, может окупить стоимость проката фильмокопии? Ну, потом, конечно, контролирую текущий ремонт и эксплуатационные расходы. Кроме того… – Он словно вырос на пару дюймов. -…нанимаю людей на работу и увольняю их. Так что, сам видишь, дел по горло. Шэрон нравится моя новая работа, потому что она заядлая киноманка. Она просто с ума сходит по Полу Ньюмену и Клинту Иствуду. Мне тоже нравится новое место. Раньше я получал девять тысяч в год, а сейчас – одиннадцать тысяч пятьсот. По-моему, есть разница. Он окинул Винни скучающим взглядом, раздумывая, стоит ли тратить на него слова. Вот, стало быть, какова оказалась награда Орднера. Умная собачка, хорошая. На тебе вкусную косточку. – Вылезай из этого дерьма, Винни, – сказал он. – И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше. – О чем ты, Барт? – На лбу у Винни появились морщинки искреннего непонимания. – Скажи, Винни, ты знаешь, что обозначает слово «шестерка»? – Конечно, это такая цифра… – Нет, подожди, я тебя о другом спрашиваю. – Боюсь, что я тебя не понимаю, Барт. – Так вот, шестерка – это ты. Белый воротничок. Мальчик на побегушках. Талантливый подчиненный, гордость всей конторы. Принеси кофе, сбегай за сигаретами, отсоси член. Теперь понял, сынок? – Что ты несешь, Барт. Я хочу сказать… – А я хочу сказать, что Стив Орднер перекинулся парой слов по поводу твоего особого случая с другими членами совета директоров – по крайней мере, с теми, кто обладает влиянием. И он сказал им: послушайте, парни, нам надо решить, что делать с Винни Мэйсоном, тут деликатный такой случай. Он предупредил нас, что Барт Доуз лепит горбатого. Правда, у него не хватило силенок поднять такую тревогу, чтобы мы успели помешать этому говнюку послать под откос нашу прачечную, но мы все равно ему что-то должны. Конечно, мы не можем доверить ему хоть сколько-нибудь ответственный пост… Кстати, ты знаешь, почему так, а, Винни? Винни наградил его негодующим взглядом. – Я знаю, что я больше не обязан жрать твое дерьмо, Барт. Вот это я знаю твердо. Он внимательно посмотрел на Винни. – Да пойми ты, я не обосрать тебя пытаюсь. То, что ты делаешь, для меня уже не имеет никакого значения. Но, Господи ты Боже мой, Винни, ты же молодой парень. Я не хочу, чтобы ты подставлял свою задницу этому ублюдку. Работа, которую ты получил, сейчас тебе кажется лакомым куском, но пройдут годы, и она станет хуже горькой редьки. Самое ответственное решение, которое тебе предстоит принять за всю свою жизнь, – это куда поставить стойку с «Милки-Уэем». А уж Орднер проследит, чтоб так оно и было вовеки. Во всяком случае, пока ты будешь работать в этой корпорации. Дух предрождественского веселья (если это, конечно, был он) покинул Винни окончательно и бесповоротно. Пальцы его впились в свертки, едва не прорывая праздничную оберточную бумагу, а глаза его потемнели от негодования. Готовый портрет молодого человека, который, весело посвистывая, выходит из дома, предвкушая вечернее многообещающее свидание, и обнаруживает, что кто-то проколол все четыре колеса у его новой спортивной машины. Кроме того, он меня не слушает. Я могу перед ним хоть в пляс пуститься, он все равно не поверит ни одному моему слову. – Вышло так, что ты поступил благоразумно, ответственно, – продолжал он. – Уж не знаю, что люди сейчас обо мне говорят… – Я тебе могу об этом сказать. Они говорят, что ты – сумасшедший, Барт, – произнес Винни тонким, враждебным голосом. – Пусть говорят, что хотят. Речь сейчас не о том. Стало быть, ты поступил правильно. Но в то же время ты совершил ошибку. Ты проговорился и заложил своего непосредственного начальника. А людям, которые не умеют держать язык за зубами, ответственных постов не поручают. Даже если они имели право проговориться, даже если они обязаны были сделать это, чтобы не пострадала корпорация. Эти парни на сороковом этаже, Винни, они как доктора. И им не нравятся люди, которые болтают лишнее, точно так же как докторам вряд ли понравится интерн, который будет трепать языком о докторе, запоровшем сложную операцию из-за того, что выпил слишком много коктейлей за ленчем. – Непонятно, откуда у тебя такое желание отравить мне жизнь? – спросил Винни. – Я ведь больше на тебя не работаю, Барт. Отправляйся-ка ты травить своим ядом кого-нибудь другого. Санта-Клаус с огромным мешком за спиной возвращался на свой трон. За ним вился хвост детей, словно разноцветный автомобильный выхлоп.