– Хоскинса. – Да, так его звали. Он еще не доехал, а когда доедет, здесь уже никого не будет. Наверное, он заблудился. Или засел где-нибудь в баре, подумал Ральф, что более вероятно. Юн сказал: – Эта одежда осядет в хранилище для вещдоков в департаменте окружного шерифа и пролежит там до конца двадцать первого века. Такое ощущение, что всем наплевать. Типа Мейтленд виновен, Мейтленд мертв, дело закрыто. – Я еще не готов закрыть дело, – сказал Ральф и улыбнулся, когда Дженни, сидевшая рядом с ним на диване, подняла вверх два больших пальца. – А ты? – Иначе стал бы я тебе звонить? Где завтра встречаемся? – У вокзала в Даброу есть кофейня. «Ложечка О’Мэлли». Сможешь ее найти? – Наверняка. – В десять утра? – Давай в десять. Если что-то изменится, я позвоню. – У тебя есть протоколы допроса свидетелей? – Все в моем ноутбуке. – Тогда не забудь захватить свой ноутбук. Все мои материалы остались в участке, а меня туда не пускают. Мне нужно многое тебе рассказать. – Аналогично, – ответил Юн. – Может быть, мы еще докопаемся до правды, Ральф, но я не уверен, что нам понравится эта правда. Тут такой темный лес… На самом деле, подумал Ральф, завершив беседу, тут канталупа. И внутри полно червей. 21 По пути на ферму Элфманов Джек Хоскинс заехал в «Джентльмены, для вас» и взял в баре водку с тоником, рассудив, что заслужил эту маленькую приятность, раз уж ему не дали догулять отпуск. Первый стакан он опрокинул залпом, сразу же заказал еще порцию и уже смаковал каждый глоток. Две стриптизерши на сцене, все еще полностью одетые (что в «Джентльмены, для вас» означало трусики и лифчики), лениво обжимались на сцене, отчего у Хоскинса случилась умеренной силы эрекция. Когда он достал из кармана бумажник, бармен только махнул рукой: – За счет заведения. – Спасибо. Джек оставил чаевые на барной стойке и ушел если не в приподнятом настроении, то уж точно не в таком поганом, как раньше. Усевшись в машину, он первым делом открыл бардачок, взял упаковку мятных конфет и забросил в рот две штуки. Говорят, что от водки нет запаха, но это полная чушь. Дорога к ферме была перекрыта желтой полицейской лентой – лентой полиции округа, а не города. Хоскинс вышел из машины, выдернул из земли один столбик, к которому была привязана лента, проехал ограждение и снова выбрался из машины, чтобы вернуть столбик на место. Вот же геморрой, подумал он, и геморрой только усугубился, когда Хоскинс подъехал к скоплению ветхих построек посреди чистого поля – большому амбару и трем сараям – и обнаружил, что там никого нет. Он хотел позвонить в полицейский участок, чтобы поделиться своим возмущением хоть с кем-нибудь, пусть даже с Сэнди Макгилл, которую он считал исключительно тупой сучкой. Но рация только трещала помехами, и, конечно же, в этой дыре не было сотовой связи. Хоскинс взял фонарик и вышел из машины, главным образом для того, чтобы размять ноги; все равно делать тут было нечего. Это было дурацкое поручение, и в данном случае дураком выступил он. Дул сильный ветер. Сухой, жаркий ветер – лучший друг лесных пожаров. Впрочем, леса поблизости не наблюдалось. Была только чахлая тополиная рощица рядом со старой водяной колонкой. Листья шуршали на ветру, тени деревьев метались по земле в бледном свете луны. Вход в амбар тоже был перегорожен желтой полицейской лентой. Одежду, найденную в амбаре, уже давно разложили по маркированным полиэтиленовым пакетам и увезли на экспертизу в Кэп-Сити, и все равно при одной только мысли о том, что Мейтленд побывал здесь вскоре после убийства пацана, Хоскинсу сделалось не по себе. В каком-то смысле, подумал Джек, я повторяю его маршрут. Мимо лодочного причала, где он переоделся и бросил окровавленную одежду, потом – в «Джентльмены, для вас». Оттуда он поехал в Даброу, но сделал крюк и вернулся… сюда. Открытая дверь амбара зияла разинутой пастью. Хоскинсу не хотелось к ней приближаться: не в темноте и не в одиночку. Да, Мейтленд мертв, и привидений не существует, но Хоскинсу все равно не хотелось подходить к двери. Однако же он заставил себя подойти и посветить фонариком внутрь. В дальнем углу амбара кто-то стоял. Джек сдавленно вскрикнул, схватился за кобуру на ремне и только потом вспомнил, что оставил свой табельный «глок» в сейфе в машине. Он уронил фонарик, наклонился за ним и почувствовал, как водка ударила в голову: недостаточно, чтобы опьянить, но достаточно, чтобы вызвать легкую дурноту и дрожь в ногах. Он снова посветил фонариком внутрь и рассмеялся. Там никого не было. То, что он принял за человеческую фигуру, оказалось всего лишь старым хомутом, сломанным пополам. Пора выбираться из этого мрачного места. Может быть, зарулить в «Джентльмены», пропустить еще стаканчик на сон грядущий, а потом сразу домой в кро… Кто-то стоял у него за спиной, и это не было иллюзией. Джек видел тень, длинную тонкую тень. И кажется, слышал чье-то дыхание. Сейчас он меня схватит. Надо упасть и откатиться. Но он не мог даже пошевелиться. Он как будто оцепенел. Почему он не уехал сразу, как только увидел, что здесь никого нет? Почему не достал пистолет из сейфа? Зачем он вообще выходил из машины? Внезапно Джек понял, что сейчас умрет. В этой унылой глуши, в конце проселочной дороги в области Каннинг. И тут к нему прикоснулись. Рука, горячая, словно грелка, наполненная кипятком, ощупывала его затылок, шею. Он хотел закричать и не смог. Крик бился в груди, запертый так же надежно, как табельный «глок» в сейфе. Сейчас к первой руке присоединится вторая, и его начнут душить. Вот сейчас… Однако руку убрали. Саму руку – но не пальцы. Кончики пальцев легко, даже игриво скользили по коже, оставляя жгучие следы. Джек не знал, сколько он так простоял, не в силах пошевелиться. Может быть, двадцать секунд; может быть, пару минут. Ветер дул все сильнее, трепал его волосы, ласкал разгоряченную шею, как эти жуткие пальцы. Тени тополей судорожно метались по земле, словно стайка испуганных рыб. Человек – или не человек – стоял у него за спиной, отбрасывая длинную тонкую тень. Прикасался к нему, гладил. А потом пальцы и тень исчезли. Джек обернулся, и запертый в груди крик все же прорвался наружу – громкий, протяжный, – когда очередной порыв ветра взметнул фалды его пиджака и они раздулись с резким хлопающим звуком. Перед ним… Не было ничего. Только заброшенные сараи и голое поле. Никто не стоял у него за спиной. Никто не прятался в темном сарае. Никто не трогал его за шею; это был просто ветер. Он поспешно вернулся к машине, то и дело оглядываясь на ходу. Один раз, второй, третий. Он уселся за руль, сжимаясь в комок всякий раз, когда в зеркале заднего вида мелькали тени деревьев, раскачивающихся на ветру, и завел двигатель. Промчался обратно по узкой грунтовой дороге со скоростью пятьдесят миль в час, мимо старого кладбища и заброшенной фермы. На этот раз он не стал останавливаться перед желтой лентой, а просто проехал насквозь. Выбрался на шоссе номер 79, скрипя шинами по асфальту, и рванул в сторону Флинт-Сити. К тому моменту, когда он въехал в город, ему удалось убедить себя, что ничего не случилось. Там, у заброшенного амбара, ничего не случилось. И боль, пульсирующая в затылке, тоже ничего не значила. Вообще ничего. Желтый цвет 21–22 июля 1 В субботу в десять утра в «Ложечке О’Мэлли» было практически пусто. Только два старика с кружками кофе сидели за шахматной доской у двери и единственная официантка пялилась, как завороженная, в маленький телевизор над барной стойкой. По телевизору шла реклама какой-то клюшки для гольфа. Юнел Сабло сидел за столиком в дальнем углу. Сегодня он был одет в полинявшие джинсы и футболку, облегавшую его мускулистый торс (у Ральфа такого торса не было года с две тысячи седьмого). Юн смотрел телевизор, но, увидев Ральфа, махнул рукой. Когда Ральф уселся за столик, Юн сказал: – Странно, что официантку интересует именно эта клюшка. – По-твоему, женщины не играют в гольф? Что за мужской шовинизм, amigo? – Я знаю, что женщины играют в гольф, но эта клюшка полая. Суть в том, что если тебе приспичит у четырнадцатой лунки, можешь в нее поссать. К ней даже прилагается передничек, чтобы прикрыть хозяйство. С женщиной это не сработает. К ним подошла официантка принять заказ. Ральф заказал омлет и ржаные тосты, сосредоточенно глядя в меню, потому что боялся расхохотаться. Он совершенно не ожидал, что будет бороться со смехом сегодня утром, но мысль о передничке так его развеселила, что он все-таки не сдержался и издал тихий, сдавленный смешок. Официантка сразу поняла, в чем дело: – Да, наверное, это смешно, но не в том случае, когда твой муж помешан на гольфе и страдает воспалением простаты, а ты не знаешь, что ему подарить на день рождения. Ральф встретился взглядом с Юном, и они оба не выдержали и рассмеялись так громко, что игравшие в шахматы старики с неодобрением посмотрели в их сторону. – Будете что-то заказывать, молодой человек? – спросила официантка у Юна. – Или только пить кофе и потешаться над клюшкой-«девяткой»? Юн заказал huevos rancheros, яйца по-деревенски. Когда официантка ушла, он сказал Ральфу: – Мы живем в странном мире, полном всяческих странностей. Ты согласен? – Согласен. Если учесть, для чего мы встретились. Ну, рассказывай, что было странного в области Каннинг. – Много всего. Юн открыл сумку – кожаную сумку через плечо, из тех, которые Джек Хоскинс уничижительно называл бабскими, – и достал мини-айпад в потертом, видавшем виды футляре. Ральф давно заметил, что все больше копов пользуются для работы новомодными гаджетами. Наверное, году к две тысячи двадцатому, самое позднее – к две тысячи двадцать пятому эти штуки полностью заменят традиционные бумажные блокноты. Что ж, прогресс не стоит на месте. И ты либо мчишься вперед вместе с ним, либо плетешься в хвосте. Ральф и сам предпочел бы получить на день рождения планшет вместо клюшки для гольфа. Юн постучал по экрану и открыл нужный файл. – Вчера ближе к вечеру парнишка по имени Дуглас Элфман нашел в старом амбаре брошенную одежду. Он видел новости по телевизору и узнал по описанию пряжку в виде лошадиной головы. Он позвонил отцу, и тот сразу вызвал полицию. Я прибыл на место вместе с передвижной лабораторией примерно без четверти шесть. Джинсы-то ладно, они и в Африке джинсы, но пряжку я узнал сразу. Смотри сам. Он вывел на весь экран фотографию крупным планом и развернул айпад к Ральфу. С первого взгляда было понятно, что эта самая пряжка красовалась на ремне Терри на записях с камер видеонаблюдения транспортного узла Фогель в Даброу. Ральф задумчиво произнес: – Ладно, еще одно звено в цепочке. Он бросил микроавтобус у бара «Шорти». Пересел в «субару». Потом бросил «субару» у Чугунного моста, переоделся в чистое… – Джинсы «Левайс пятьсот один», трусы, белые спортивные носки, дорогущие пафосные кроссовки. И ремень с фигурной пряжкой.