– Ага. Испачканную кровью одежду он оставил в «субару», пошел в «Джентльмены, для вас» и взял такси до вокзала в Даброу. Но почему-то не сел в поезд. Вопрос: почему? – Может, пытался запутать следы. Или же… У меня есть одна совершенно безумная идея. Хочешь послушать? – Хочу, – сказал Ральф. – Я думаю, Мейтленд собирался сбежать. Собирался сесть в поезд Даллас – Форт-Уэрт, а потом рвануть дальше. Может быть, в Мексику. Может быть, в Калифорнию. Глупо было бы оставаться во Флинт-Сити, ведь его многие видели после убийства. Вот только… – Что? – Он не мог уехать из города перед полуфинальным матчем. Не мог бросить своих ребят перед такой ответственной игрой, когда решалась судьба финала. – Идея и вправду безумная. – Еще безумнее, чем убийство мальчика? Ральф не знал, что на это ответить, но ему не пришлось отвечать, потому что им принесли заказ. Когда официантка отошла, Ральф спросил: – Отпечатки на пряжке? Юн вывел на экран еще одну фотографию крупным планом. На этом снимке блестящая серебристая пряжка была присыпана белым дактилоскопическим порошком. Ральф разглядел несколько перекрывавших друг друга отпечатков пальцев, напоминавших старые обучающие диаграммы танцевальных шагов. – У криминалистов есть образцы отпечатков Мейтленда, – сказал Юн. – Они прямо на месте запустили программу сличения, и отпечатки совпали. Но вот первая странность, Ральф. Завитки и бороздки отпечатков на пряжке какие-то бледные, местами линии полностью прерываются. Совпадений достаточно, чтобы предъявить в качестве доказательства на суде, но техник, который работал с программой – у него большой опыт в таких делах, – сказал, что они напоминают отпечатки очень старого человека. Лет восьмидесяти. Если не девяноста. Я спросил, не могло ли быть так, что Мейтленд торопился переодеться и быстрее свалить и потому его отпечатки смазались. Он сказал, что такое возможно, но по его лицу было видно, что сам он в это не верит. – Ну, – сказал Ральф, отломив вилкой кусок омлета. Разыгравшийся аппетит, как и внезапный приступ веселья по поводу гольф-клюшки двойного назначения, стали для него приятным сюрпризом. – Это странно, но вряд ли существенно. А про себя подумал: интересно, как долго еще он собирается отмахиваться от «несущественных» странностей, что постоянно всплывали в ходе расследования? – Там были еще чьи-то отпечатки, – сказал Юн, – тоже смазанные и нечеткие. Настолько нечеткие, что их даже не стали пересылать в национальную базу данных ФБР. Но на всякий случай сравнили с неопознанными отпечатками, снятыми в микроавтобусе. И смотри, что получилось… Он передал айпад Ральфу. Тот внимательно рассмотрел два набора отпечатков: один был обозначен «МИКРОАВТОБУС / НЕОПОЗНАННЫЙ СУБЪЕКТ», второй – «РЕМЕННАЯ ПРЯЖКА / НЕОПОЗНАННЫЙ СУБЪЕКТ». Похожи, но не настолько, чтобы предъявлять их в суде в качестве доказательства. Тем более если их будет оспаривать такой адвокат, как Хоуи Голд. Однако сейчас Ральф был не в суде, и ничто не мешало ему признать, что неопознанные отпечатки на пряжке и в микроавтобусе принадлежат одному и тому же субъекту. Тем более что это сходилось с той информацией, которую он вчера получил от Марси Мейтленд. Сходилось не идеально, но достаточно близко для детектива в принудительном отпуске, которому не надо отчитываться в своих действиях перед начальством… и перед окружным прокурором в горячий предвыборный период. Пока Юн ел свои huevos rancheros, Ральф рассказал ему о вчерашней встрече с Марси. Рассказал почти все, придержав одну вещь на потом. – Наверняка в микроавтобусе есть отпечатки того парнишки, который угнал его первым, – завершил он свой рассказ. – Да, их уже опознали. Полиция Эль-Пасо переслала нам отпечатки Мерлина Кессиди. Они совпали с некоторыми «бесхозными» отпечатками из микроавтобуса. В основном на ящике с инструментами. Наверное, Кессиди его открывал. Проверял, нет ли там чего ценного. Но его отпечатки достаточно четкие, и это не они. – Он ткнул пальцем в экран с расплывчатыми неопознанными отпечатками. Ральф наклонился вперед, отодвинув тарелку в сторону. – Ты понимаешь, что это значит? Мы знаем, что Терри не угонял микроавтобус в Дейтоне, потому что Мейтленды летели домой на самолете. Но если эти отпечатки из микроавтобуса и отпечатки на пряжке действительно принадлежат одному и тому же человеку… – Думаешь, у него все-таки был сообщник? Который пригнал микроавтобус из Дейтона во Флинт-Сити? – Может быть, – сказал Ральф. – Другого объяснения я не вижу. – Сообщник, похожий на Терри как две капли воды? – Ну вот, опять, – вздохнул Ральф. – И на пряжке есть отпечатки обоих, – продолжал Юн. – Это значит, что Мейтленд и его двойник носили один и тот же ремень. Может быть, один и тот же комплект одежды. Хотя размер-то у них одинаковый, да? Близнецы-братья, разлученные при рождении. Вот только по всем документам выходит, что Терри Мейтленд был единственным ребенком в семье. – Что еще у вас есть? – Еще много всего. Странного и удивительного. – Он передвинул стул так, чтобы сесть рядом с Ральфом, отобрал у него айпад, положил на стол и вывел на экран новый снимок: сваленная в кучу одежда рядом с пластмассовой меткой для вещдоков с цифрой 1. – Видишь пятна? – Ага. Это что? – Без понятия, – сказал Юн. – Криминалисты тоже не знают, но один из них высказал предположение, что это может быть сперма. И я вроде как с ним согласен. На фотографии плохо видно, но… – Сперма? Ты шутишь? К ним опять подошла официантка. Ральф перевернул айпад экраном вниз. – Джентльмены, кому подлить кофе? Добавки попросили оба. Когда официантка ушла, Ральф снова принялся рассматривать снимок одежды, увеличив изображение. – Юн, оно в паху джинсов, на обеих штанинах, на отворотах… – И на трусах, и на носках, – сказал Юн. – И на кроссовках, внутри и снаружи. Застыло глянцевой коркой, как глазурь на керамике. Не знаю, что это такое, но его наберется достаточно, чтобы заполнить полую клюшку-«девятку». Ральф не рассмеялся. – Это не может быть сперма. Даже Джон Холмс в свои лучшие годы… – Я знаю. И от спермы не бывает такого. Он перелистнул фотографию на экране. Общий план пола в амбаре. Еще одна пластмассовая метка для вещественных доказательств (уже с цифрой 2) лежит рядом с раскиданной кучкой соломы. Во всяком случае, Ральф подумал, что это солома. Но почему-то почти вся черная. Ближе к левому краю снимка виднеется третья метка, размещенная на разлохмаченном тюке сена, явно провалявшемся здесь очень долгое время и тоже черном с одного бока, как будто его щедро облили чем-то едким. – Это одно и то же вещество? – спросил Ральф. – Ты уверен? – На девяносто процентов. И на чердаке есть еще. Если это сперма, то такая ночная поллюция достойна войти в «Книгу рекордов Гиннесса». – Не может быть, – глухо произнес Ральф. – Это что-то другое. Во-первых, от спермы солома не чернеет. Так не бывает. – Я тоже так думаю. Но я всего лишь сын бедного мексиканского фермера. – Однако криминалисты проводят экспертизу. Юн кивнул. – Прямо сейчас. – И ты сообщишь мне результаты? – Конечно. Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что чем дальше, тем больше странностей. – Дженни назвала это необъяснимым. – Ральф кашлянул, прочищая горло. – И не просто необъяснимым, а сверхъестественным. Она именно так и сказала. – Моя Габриэла предполагает то же самое, – ответил Юн. – Может быть, это женское. Или наше, мексиканское. Ральф удивленно приподнял брови. – Sí, señor[9], – сказал Юн и рассмеялся. – Моя жена рано осталась без матери, и ее воспитывала abuela[10]. Габи выросла на старинных легендах и сказках. Когда я обсуждал с ней расследование, она сразу вспомнила страшилище, которым в Мексике пугают непослушных детишек. Вроде как был человек, умиравший от туберкулеза, и один мудрый старик, ermitaño[11], живущий в пустыне, сказал ему, что он сможет вылечиться, если будет пить кровь детей и растирать грудь и интимные части тела их жиром. Он так и сделал – и превратился в чудовище, и теперь живет вечно. Якобы он забирает только вредных и непослушных детей. Хватает их и запихивает в большой черный мешок. Габи мне рассказала, что, когда ей было лет семь, ее брат заболел скарлатиной и к ним домой пришел доктор, отчего у нее случилась истерика. – Потому что у доктора был черный чемоданчик. Юн кивнул. – Не могу вспомнить, как его звали, это страшилище. Вертится на языке, но никак не дается. Теперь буду мучиться. – Ты хочешь сказать, что убийца – чудище из детской страшилки? – Конечно, нет. Хоть я и сын бедного мексиканского фермера, ну, или преуспевающего владельца крупнейшего в Амарилло автосалона, я все-таки не atontado[12]. Фрэнка Питерсона убил человек, простой смертный, как мы с тобой, и почти наверняка это был Терри Мейтленд. Всему должно быть разумное объяснение, и когда мы его найдем, все встанет на свои места, и я снова смогу спать спокойно. Потому что от всех этих странностей мне как-то, знаешь, не по себе. – Он взглянул на часы. – Мне пора. Я обещал Габи свозить ее в Кэп-Сити на ярмарку ремесел. У тебя остались вопросы? Хотя бы один должен быть, потому что еще одна странность буквально бросается в глаза. – У амбара были следы каких-нибудь автомобилей? – Я сейчас говорил о другом, но, кстати, да. Были. Хотя нам они не помогут: слишком смазанные. Судя по ширине колеи, это мог быть тот белый микроавтобус, на котором Мейтленд похитил парнишку. Для «субару» широковато. – Ясно. Слушай, у тебя в этом волшебном планшете сохранены все протоколы допроса свидетелей? Пока ты не ушел, открой мне протокол Клода Болтона. Он работает вышибалой в «Джентльмены, для вас». Хотя само слово ему не нравится, как я помню. Юн открыл файл, покачал головой, открыл еще один файл и передал айпад Ральфу. – Прокрути вниз. Ральф так и сделал, случайно промотал дальше, чем нужно, вернулся и нашел, что искал. – Вот. Болтон сказал: «Я помню еще кое-что. Вроде бы ерунда, но вообще стремно, если он и вправду убил того мальчика». Болтон сказал, что Мейтленд его поцарапал. Он поблагодарил Терри за то, что тот много сделал для племянников его друга. Они пожали друг другу руки, и Терри случайно задел Болтона ногтем мизинца по тыльной стороне ладони. Оцарапал до крови. Болтон сказал, что он сразу вспомнил свои наркоманские времена. У него были знакомые байкеры, которые специально отращивали на мизинцах такие длинные ногти, чтобы загребать кокаин. Так у них было модно. – И это важно, потому что… – Юн выразительно посмотрел на часы. – Может быть, и не важно. Может быть, это… – Он чуть было не сказал «несущественно», но удержался. Чем чаще он произносил это слово, тем меньше оно ему нравилось. – Может быть, и не важно, – повторил он. – Но как-то странно. Моя жена называет подобные совпадения конфлюэнцией. Когда Терри навещал отца в больнице в Дейтоне, его поцарапали точно так же. – Ральф вкратце рассказал Юну, как санитар поскользнулся на мокром полу, схватился за Терри и случайно его поцарапал. Юн на секунду задумался и пожал плечами. – Наверняка это обычное совпадение. И мне действительно надо идти, иначе гнев Габриэлы падет на мою бедную голову, и всем чертям станет тошно. И все-таки ты кое-что пропустил. Твой приятель Болтон тоже об этом упоминал. Прокрути вверх, и найдешь. Но Ральфу не надо было ничего искать. Он и сам уже сообразил. – Джинсы, трусы, носки и кроссовки… А рубашки-то нет. – Именно, – сказал Юн. – Либо это была его самая любимая рубашка, либо у него не нашлось чистой на смену. 2