— Дистанцию определить можете? — спросил Джемисон, показывая пальцем на купол мечети. Тако сказал, что это тысяча ярдов. Я сказал девятьсот, а потом осторожно и как можно вежливей добавил, что вообще-то нам запрещено открывать огонь по религиозным учреждениям. Если, конечно, подполковник задумал именно это. — Боже упаси, — ответил Джемисон. — Чтобы я приказал подкомандному солдату открыть огонь по их священным навозным кучам? Да никогда. Но видишь ли, из колонок сейчас летят вовсе не религиозные речи, а политические. Кто из вас готов выбить колонку? Только купол не дырявьте — за это мы наверняка загремим в их моджахедский ад. Тако сразу вручил мне винтовку. Трипода у меня с собой не было, поэтому я положил ствол на капот джипа и произвел выстрел. Джемисон смотрел в бинокль, но я и без всякого бинокля увидел, как одна из колонок полетела вниз, а за ней тянулся провод. Купол я не продырявил, зато пылкая речь муллы стала заметно тише (по крайней мере с нашей стороны). — Давай, жми! — заорал Тако. — Вжарь им! Джемисон сказал: — Валим отсюда на хрен, пока они ответный огонь не открыли. Именно так мы и поступили. Я вспоминаю тот случай и понимаю: он как нельзя более наглядно иллюстрирует все, что пошло не так в Ираке, и почему «мы любим Америку» превратилось в «смерть Америке». Подполковнику надоело слушать эту бесконечную хреномуть, и он велел нам снять одну из колонок. Но ведь это полный бред — учитывая, что там еще шесть штук висело по разным сторонам мечети. Когда мы ехали обратно, я видел мужчин в дверях домов и женщин в окнах, видел их лица. Что-то я не заметил на них ни намека на любовь к Америке. По нам пока не стреляли (в тот день — нет), но на лицах было написано, что скоро начнут. Эти люди считали, что мы стреляли по мечети, а не по колонкам. Да, купол остался цел, но в их глазах мы палили по их святыне, по самой основе их мироустройства. Патрулировать улицы Эр-Рамади становилось все опаснее. Местная полиция и Иракская национальная гвардия постепенно теряли контроль над повстанцами, но американским войскам не разрешали взять их обязанности на себя, потому что политики — в Вашингтоне и Багдаде — свято верили в идею самоуправления. Большую часть времени мы торчали в лагере и надеялись, что нас не заставят сопровождать ремонтную бригаду, которая чинит очередную прорванную (или намеренно поврежденную боевиками) трубу водоснабжения, или охранять горстку технических специалистов, американцев и иракцев, пытающихся вернуть к жизни вышедшую (или выведенную) из строя электростанцию. Таких охранников постоянно подстреливали: к концу 2003 года полдюжины морпехов героически пали в бою, а сколько было ранено — не сосчитать. Стреляли моджахеды хреново, но их растяжки сеяли панику в наших рядах. Весь этот карточный домик рухнул в последний день марта 2004-го. Ладно, думает Билли, вот тут история начнется по-настоящему. Мне удалось подобраться к ней максимально быстро и без лишней мудистики, как сказал бы Апарыш. К тому времени мы передислоцировались из Эр-Рамади в Кэмп-Бахария, который еще называли Страной Грез. Он находился в сельской местности, примерно в двух милях от окраины Эль-Фаллуджи, к западу от Евфрата. Говорили, дети Саддама ездили туда на «оздоровительный отдых». Джордж Диннерстайн и Хой Кэшмен снова были с нами, в роте «Эхо». Мы вчетвером играли в покер, когда услышали огонь и взрывы со стороны так называемого «Бруклинского моста». Не отдельные выстрелы или очереди, а настоящий артобстрел. К ночи до нас начали доходить слухи. Мы наконец узнали, что случилось, — по крайней мере в общих чертах. Четверо наемников компании «Блэкуотер», доставлявших продовольствие — в том числе нашей роте, расквартированной в Стране Грез, — решили вопреки протоколу срезать путь через Эль-Фаллуджу, а не ехать в объезд, и прямо у моста через Евфрат попали в засаду. Наверное, они были в бронежилетах, но никакая броня не выдержит ураганного огня, который повстанцы обрушили на два их пикапа «мицубиси». Тако сказал: — Как можно было поехать прямо через центр города? Они что, на всю голову больные? Здесь им не Омаха! Джордж согласился, но добавил, что возмездия в любом случае не миновать, больные они или нет. Мы все считали так же. И ведь их не просто убили (разъяренной толпе просто убить мало), их вытащили из машин, облили бензином и подожгли. Двоих потом разорвали на куски, точно куриц-гриль. Остальных повесили на «Бруклинском мосту», как чучела Гая Фокса. На следующий день подполковник Джемисон явился в лагерь, когда наше отделение готовилось заступить на патрульную службу. Он приказал нам с Тако выйти из «хаммера», в котором мы уже сидели, и ехать с ним — мол, с нами хочет поговорить один человек. Человек сидел на груде автомобильных шин в пустом гаражном боксе, провонявшем выхлопными газами и машинным маслом. Там стояло адское пекло, потому что двери были закрыты, а кондиционеров в таких боксах не бывает. Когда мы вошли, он встал и осмотрел нас. На нем была кожанка, что в этой душной вонючей печке выглядело очень странно. На груди красовалась эмблема батальона «Темная лошадка» с двумя слоганами: «НЕПРЕВЗОЙДЕННЫЕ ПРОФИ» сверху и «ПОВОЮЕМ!» снизу. Но куртка была так, для отвода глаз, я это сразу понял, и Тако потом тоже говорил, что с первого взгляда опознал в мужике цэрэушника. Он спросил, кто из нас Саммерс, и я вышел вперед. Мужик представился Хоффом. Билли в изумлении замирает. Он только что случайно добавил деталь из своей нынешней жизни в ту, прошлую, армейскую. Кажется, Роберт Стоун писал, что наш разум — это обезьянка? Да, он самый — в романе «Псы войны». И там же он писал, что людей, которые косят слонов пулеметным огнем с воздуха, волей-неволей тянет к наркотикам. В Ираке морпехи стреляли по верблюдам. И да, делали они это под кайфом. Билли стирает последнее предложение и задает работу обезьяне, что живет промеж его ушей, за лобной костью. Через несколько секунд нужное имя всплывает само собой. Ошибка была вполне простительная: фамилии немного похожи. Он представился Фоссом. Руки нам жать не стал, просто сел обратно на груду шин — наверняка перепачкав ими брюки сзади — и сказал: — Саммерс, говорят, ты — лучший стрелок роты. Поскольку это был не вопрос, я не стал отвечать. — Можешь поразить цель с тысячи двухсот ярдов? Стрелять надо через реку, с нашей стороны. Достанешь? Я покосился на Тако и понял, что он тоже догадался. «Наша сторона» — это все, что за пределами города. А раз заговорили о сторонах, значит, мы все-таки собираемся войти в город. — Вы имеете в виду живую цель, сэр? — Ясное дело. Ты думал, я тебе по пивным банкам стрелять предлагаю? Вопрос был риторический, и я снова не ответил. — Да, сэр. Достану. — Это ответ морпеха или твой ответ, Саммерс? Подполковник Джемисон слегка нахмурился, как будто считал, что ответ может быть только один — морпеха, — но промолчал. — И то и другое, сэр. В ветреный день вероятность поражения цели чуть ниже, но мы, — я показал большим пальцем на Тако, — сделаем поправки на ветер. Вот песчаная буря — это уже другое дело. — По прогнозу скорость ветра на завтра — от нуля до десяти, — сказал Фосс. — Это для тебя не проблема? — Нет, сэр. — Потом я задал вопрос, который вообще-то не должен был меня волновать. Но не спросить я не мог. — Мы ведь о боевике говорим, сэр? О плохом хаджи? Подполковник тут же встрял — мол, не твоего ума дело, — однако Фосс махнул на него рукой, и Джемисон заткнулся. — Живые цели раньше снимать приходилось, Саммерс? Я ответил «нет» и не соврал. «Снять живую цель» значит убить человека снайперским выстрелом на расстоянии. А Боба Месса я застрелил в упор. — Тогда можете считать это хорошим началом карьеры, потому что да, вам надо устранить очень плохого хаджи. Полагаю, вы в курсе, что произошло вчера? — Так точно, сэр, — ответил Тако. — Наши наемники не случайно поехали через центр Эль-Фаллуджи — надежный источник сообщил им, что это безопасно. Якобы отношение местных к американцам поменялось в лучшую сторону. Кроме того, их сопровождала иракская полиция. Вот только сопровождающие оказались либо повстанцами в украденной полицейской форме, либо диссидентами, либо просто обоссались, увидев, какая охеренная глыба дерьма на них прет. Убивали «блэкуотерцев», кстати, не они, а шестьдесят хмырей с калашами, которые… вот вы сами как думаете, парни? Толпа вооруженных до зубов повстанцев случайно мимо пробегала? Я пожал плечами, мол, не знаю. Пусть Тако ведет беседу. — Маловероятно, сэр, — ответил он. — Маловероятно — это мягко сказано. Конечно, они сидели в засаде. Ждали. Перегородили дорогу парой пикапов. Кто-то спланировал это нападение — и мы даже знаем кто, потому что слушаем его телефон. Понимаете? Тако сказал «да». Я опять пожал плечами. — Этот кто-то — ублюдок в арафатке по имени Аммар Джассим. Ему лет шестьдесят или семьдесят, никто точно не знает, даже он сам. Джассим владеет компьютерным магазином, по совместительству интернет-кафе и игротекой, где местные ребятки режутся в «пэкмена» и «фроггера» — в свободное от изготовления растяжек и закладки фугасов время. — Знаю это место, — сказал Тако. — «Пронто пронто фото фото». Видел в патруле. Видел? Да мы там сами были, играли в «Донки Конг» и футбол. Когда мы вошли, местные ребятишки быстро вспомнили про другие срочные дела и свинтили. Тако решил об этом умолчать, ну и я ничего не сказал. — Джассим — баасист старой закалки и новоиспеченный босс повстанцев. Надо его проучить. Заявиться к нему в лавку мы не можем, потому что рискуем заодно уложить десяток мальцов, играющих в компьютерные игры, а это нам чести не сделает. «Аль-Джазира» опять вонь поднимет и начнет нас грязью поливать. Это недопустимо. Но ждать мы тоже не можем, потому что Буш в ближайшие дни даст добро на проведение контртеррористической операции — если кому-нибудь расскажете, убью. — Не успеете, — сказал Джемисон. — Я вас опережу. Фосс пропустил его слова мимо ушей. — Когда дерьмо попадет на вентилятор, Джассим сразу ударится в бега — вместе со своими приспешниками. Надо положить его прежде, чем это случится. Устроим иудину козлу показательную расправу! Тако спросил, кто такой «иудин козел». Я мог бы объяснить, но оставил эту честь Фоссу. Потом Фосс повернулся ко мне и снова спросил, готов ли я. Я сказал: «Да, сэр, готов, сэр». Спросил, откуда мне надо будет стрелять, и он все объяснил. Мы там уже были — разгружали транспортные вертолеты. Затем я спросил, можно ли оснастить мою винтовку прицелом «Люпольд» одной из последних моделей или надо обходиться тем, что имеется. Фосс посмотрел на Джемисона, и тот ответил: «Устроим». Когда мы вернулись в барак — патруль уехал без нас, — Тако спросил, уверен ли я, что смогу произвести выстрел. — Если не смогу — свалю вину на наводчика, — ответил я. Он врезал мне кулаком в плечо. — Ах ты гад! Зачем вечно строишь из себя дебила? — Вообще не понимаю, о чем ты. — Вот опять! — Страхуюсь я так. Чем меньше про тебя знают, тем спокойней тебе живется. И крепче спится. Он обдумал мои слова. А потом говорит: — Цель-то ты снимешь, не сомневаюсь, но я не про то спрашивал. Это ж типа живой человек. Точно сможешь его застрелить? Хладнокровно пустить человеку пулю в башку? Я сказал, что точно смогу. А о том, что мне уже приходилось это делать, умолчал. Бобу Мессу я пустил пулю в грудь. Это потом, в снайперской школе, меня научили всегда целиться в голову. 5 Билли сохраняет документ, встает и пошатывается — ноги как будто оказались в другом измерении. Сколько он просидел за компьютером? Билли смотрит на часы и потрясенно обнаруживает, что прошло почти пять часов. Ощущения такие, словно он только-только очнулся от яркого и очень правдоподобного сна. Он кладет руки на поясницу и потягивается, отчего по ногам сразу бегут иголки. Пройдясь из гостиной в кухню и спальню, он возвращается в гостиную. Потом еще раз. И еще. С первого взгляда квартира показалась ему идеальным местом для того, чтобы затаиться и переждать бурю, прежде чем отправиться на север (или на запад, как пойдет). Теперь она кажется слишком маленькой — он словно вырос из нее, как вырастают из одежды. Ему бы сейчас пройтись или даже пробежаться, но нет, нельзя. Даже в костюме Далтона Смита. Поэтому Билли еще раз обходит квартирку, а потом делает на полу в гостиной несколько отжиманий.