Ральф вытер слезы в уголках глаз — в последнее время он начинал плакать по любому малейшему поводу; похоже, причиной тому была его адская усталость — и прочитал постскриптум, который она нацарапала в конце листка и вверху, на правом поле: Я бы очень хотела, чтобы вы приехали навестить нас, но мужчины сюда «не допускаются» по причинам, которые, я уверена, вы поймете. Они даже требуют, чтобы мы не сообщали точного адреса! Э. Ральф посидел минуту или две с письмом Элен на коленях, глядя на Харрис-авеню. Стоял уже конец августа; по календарю — еще лето, но листья тополей начали отливать серебром, когда их шевелил ветер, и в воздухе появились первые дуновения прохлады. Объявление в витрине «Красного яблока» гласило: ШКОЛЬНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ НА ЛЮБОЙ ВКУС! ЗАГЛЯНИТЕ СНАЧАЛА К НАМ! А где-то возле городской черты Нью-порта, в каком-то просторном старом фермерском доме, куда отправлялись обиженные женщины, чтобы попытаться снова наладить свою жизнь, Элен Дипно мыла жалюзи, готовя их к долгой зиме. Он аккуратно засунул письмо обратно в конверт и попытался вспомнить, сколько времени женаты Эд и Элен. Шесть или семь лет, подумал он. Кэролайн сказала бы точно. Сколько мужества требуется для того, чтобы спалить свой трактор и плюнуть на урожай, который ты выращивал шесть или семь лет? — спросил он себя. Сколько мужества нужно, чтобы сделать такое после того, как ты провел все это время, выясняя, как подготовить почву, когда сажать, как часто поливать и когда убирать урожай? Сколько — чтобы просто сказать: «Мне надо плюнуть на этот горох, горох здесь не годится, лучше я по пробую кукурузу или бобы». — Много, — сказал он, снова вытирая слезы с уголков глаз. — Чертовски много, вот что я думаю. Вдруг ему жутко захотелось увидеть Элен. Повторить то, что она так хорошо запомнила и что он почти забыл, — как сам говорил ей: «Ты нормально справишься. У тебя здесь полно друзей» — Впиши эту фразу себе в актив, — буркнул Ральф. Вести от Элен, казалось, скинули огромную тяжесть с его плеч. Он встал, сунул ее письмо в задний карман брюк и двинулся вверх по Харрис-авеню, к площадке для отдыха возле развилки. Если ему повезет, он отыщет там Фэя Чапина или Дона Визи и немножко поиграет в шахматы. 2 Облегчение после весточки от Элен никоим образом не повлияло на бессонницу Ральфа; ранние просыпания продолжались, и к Дню труда[23] он продирал глаза около 2.45 утра. К десятому сентября — дню, когда Эд Дипно был снова арестован, на этот раз с пятнадцатью соратниками — средняя продолжительность сна Ральфа сократилась примерно до трех часов за ночь, и он начал ощущать себя слегка похожим на какую-то штуковину на стеклышке под микроскопом. Просто одинокая клеточка протоплазмы, вот кто я, думал он, сидя в мягком кресле, глядя на Харрис-авеню и жалея, что не может смеяться. Его список убойных и надежнейших народных средств продолжал расти, и не один раз ему приходило в голову, что он может написать чудненькую маленькую книжечку по этому вопросу… Если, конечно, он когда-нибудь достаточно выспится и снова обретет способность связно и последовательно мыслить. В конце этого лета он еще неплохо справлялся каждый день с подбиранием одинаковых носков и все время мысленно возвращался к своим мучительным попыткам отыскать пакетик растворимого супа в кухонном шкафчике в тот день, когда Элен избил ее муж. С тех пор такого больше не случалось, поскольку каждую ночь он ухитрялся хоть немного поспать, но он жутко боялся, что снова окажется на этой стадии — а может, и еще дальше, — если положение не улучшится. Бывали времена, когда он (обычно сидя в своем кресле с откидной спинкой в четыре тридцать утра) готов был поклясться, что физически ощущает, как у него плавятся и вытекают мозги. Диапазон средств простирался от глубоко научных до поистине причудливых. Лучшим примером первых явилась цветная брошюра, рекламирующая чудеса Миннесотского института по изучению сна в Сент-Поле. Характерным примером последних стал «магический глаз», амулет на все случаи жизни, рекламируемый в распространяемых в супермаркетах журнальчиках типа «Нэшнл инкуайрер» и «Инсайд вью». Сью, продавщица из «Красного яблока», купила один амулетик и подарила ему. Ральф взглянул на плохо нарисованный голубой глаз, уставившийся на него с медальона (который, по его мнению, начинал свою жизнь в качестве жетона для покерного автомата), и почувствовал, как внутри у него закипает смех. Каким-то образом он умудрялся сдерживать его, пока не добрался до безопасного убежища в своей квартире на втором этаже, и был очень рад, что ему это удалось. Серьезность, с которой Сью вручила ему подарок — и дорогая на вид золотая цепочка, которую она просунула в ушко амулета, — свидетельствовала о том, что он обошелся ей в приличную сумму. С того дня, как они вдвоем спасли Элен, она относилась к Ральфу как бы с благоговением. У Ральфа это вызывало неловкость, но он понятия не имел, как этого избежать. Ну а пока что, полагал он, ему не повредит, если он поносит медальон так, чтобы она могла видеть его очертания у него под рубашкой. Правда, медальон нисколько не помогал ему спать. Записав показания Ральфа относительно его участия в проблемах семьи Дипно, детектив Джон Лейдекер откатился в кресле от письменного стола, сцепил пальцы на своем массивном затылке и сообщил, что Макговерн говорил ему про бессонницу Ральфа. Ральф подтвердил, что действительно страдает от нарушений сна. Лейдекер кивнул, снова придвинул кресло к столу, положил сцепленные ладони на ворох бумаг, почти полностью скрывавших поверхность его стола, и серьезно взглянул на Ральфа. — Медовые соты, — сказал он. Тон, которым он произнес это, напомнил Ральфу тон Макговерна, когда тот утверждал, что виски решит проблему, и отреагировал он точно так же, как в тот раз. — Прошу прощения? — Мой дед на них просто-таки молился, — сказал Лейдекер. — Маленький кусочек медовых сотов непосредственно перед сном. Высосите мед из сотов, немного пожуйте воск — как кусочек жевательной резинки, — а потом выплюньте. Когда пчелы делают мед, они вырабатывают что-то вроде естественного успокоительного. Оно отлично усыпляет. — Кроме шуток? — спросил Ральф, одновременно и веря каждому слову, и не сомневаясь, что все это полная чушь. — А где, по-вашему, можно достать медовые соты? — «Нутра» — магазин здоровой пищи. Попробуйте. Через неделю всем вашим мучениям настанет конец. Ральфу пришелся по вкусу этот эксперимент — мед из сотов обладал такой сладкой силой, что, казалось, окутал все его существо, — но все равно он проснулся в 3.10 после первой дозы, в 3.08 — после второй и в 3.07 — после третьей. На этом маленький кусочек медовых сотов, который он купил, закончился, и он сразу отправился в «Нутру» за новым. В качестве успокоительного медовые соты, может, и оказались пустышкой, но они были удивительно вкусными; Ральф лишь жалел, что не пробовал их раньше. Он попытался ставить ноги в теплую воду. Лоис выписала из каталога и купила ему какую-то штуку под названием «многофункциональная гелиевая повязка» — обматываешь ее вокруг шеи, и она должна облегчать артрит, равно как и способствовать сну (Ральфу она не принесла ни того, ни другого, но, впрочем, артрит его почти и не беспокоил). После случайной встречи с Триггером Вэчоном за стойкой в «Ленче у Ники» он попробовал чай с ромашкой. — Эта ромашка — просто чудо, — сказал ему Триг. — Будете отлично спать, Ральфи. И Ральф отлично спал… ровно до 2.58, и ни секундой дольше. Вот такими были народные и гомеопатические средства, которые он испробовал. Те, к которым он не прибегал, включали в себя капсулы мега-витаминов, которые стоили намного дороже, чем Ральф мог истратить из своего небольшого дохода, позицию йога под названием «спящий» (судя по описаниям почтальона, «спящий» показался Ральфу отличным способом взглянуть на свой собственный геморрой) и марихуану. Последний вариант Ральф взвесил очень тщательно, прежде чем решить, что скорее всего это окажется незаконной версией рецептов с виски, медовыми сотами и настоянным на ромашке чаем. Кроме того, если Макговерн узнает, что Ральф курит «травку», он проест ему всю плешь. И в течение всех этих экспериментов голос в его мозгу продолжал спрашивать его, действительно ли ему нужно докатиться до глаза дохлого тритона и сушеного жабьего языка, прежде чем он сдастся и пойдет к врачу. Голос этот был не столько критическим, сколько искренне любопытным. Ральфу и самому становилось интересно. Десятого сентября, в день первой демонстрации «Друзей жизни» у «Женского попечения», Ральф решил, что попробует купить что-нибудь в аптеке, но… не в «Рексалле» — центральной городской аптеке, где он заказывал лекарства для Кэролайн. Там его знали, причем знали хорошо, и ему не хотелось, чтобы Поль Даргин, аптекарь из «Рексалла», видел, как он покупает снотворное. Может, это и глупость — все равно что переться на другой конец города, чтобы купить презервативы, — но это сознание не меняло его ощущения. Он никогда ничего не покупал в «Райт эйд» напротив Страуфорд-парка, и туда-то и собирался сходить. А если аптечная версия глаза тритона и жабьего языка не поможет, он действительно пойдет к врачу. Это правда, Ральф? Ты на самом деле так думаешь? — Да, — сказал он вслух, медленно спускаясь по Харрис-авеню под ярким сентябрьским солнцем. — Будь я проклят, если стану откладывать. Сильно сказано, Ральф, скептически отозвался внутренний голосок. У входа в парк стояли Билл Макговерн и Лоис Чэсс и, похоже, оживленно обсуждали что-то. Билл поднял взгляд, увидел его и помахал рукой, приглашая присоединиться. Ральф пошел; ему не понравилось сочетание выражений на их лицах; оживленный интерес у Макговерна, печаль и тревога у Лоис. — Ты слышал об этом сборище перед больницей? — спросила она, когда Ральф подошел к ним. — Не перед больницей и не «сборище», — раздраженно произнес Макговерн. — Это была демонстрация — по крайней мере так они ее называли, — и она происходила у «Женского попечения», то есть на самом деле за больницей. Горстку людей бросили за решетку — где-то от шести до двадцати пяти человек, никто еще, кажется, точно не знает. — Одним из них был Эд Дипно, — еле слышно произнесла Лоис, и Макговерн кинул на нее сердитый взгляд. Он явно полагал, что передача этого кусочка новостей — его личная привилегия. — Эд! — пораженно воскликнул Ральф. — Но ведь Эд во Фреш-Харборе! — Ошибаешься, — сказал Макговерн. Широкополая коричневая шляпа, которую он сегодня надел, придавала ему слегка распутный вид почтальона из криминальной драмы сороковых годов. Ральф прикинул, была ли панама окончательно утеряна или просто отложена до конца осени. — Сегодня он снова прохлаждает пятки в нашей живописной городской тюрьме. — Что же там все-таки произошло? Но никто из них точно не знал. На данный момент вся история казалась чем-то слегка напоминавшим сплетню, которая распространялась по парку как зараза; слух, представлявший особый интерес в этой части города, поскольку с ним было связано имя Эда Дипно. Мэри Каллан сказала Лоис, что кто-то начал швырять камни и поэтому демонстранты были арестованы. Судя по словам Стэна Эберли, который рассказал об этом Макговерну незадолго до встречи Макговерна с Лоис, некто — может быть, Эд Дипно, но вполне возможно, что и не он, — отдубасил нескольких врачей, когда они шли по дорожке от «Женского попечения» к служебному входу в больницу. Эта дорожка формально являлась общественной собственностью и за те семь лет, что «Женское попечение» практиковало аборты по личному желанию, стала излюбленным пристанищем противников абортов. Две версии этой истории были настолько смутными и противоречивыми, что Ральф почувствовал небезосновательную надежду на то, что ни одна из них не подтвердится, что, вполне вероятно, это всего лишь эпизод с разгоряченной компанией, которую задержали за нарушение границ частного владения или что-то в этом роде. В местах, подобных Дерри, такое иногда случалось; истории имели обыкновение раздуваться, как воздушные шары, переходя из уст в уста. И все-таки он не мог стряхнуть с себя ощущение, что на этот раз все обернется чем-то более серьезным, в основном потому, что в обеих версиях — и Билла, и Лоис — присутствовал Эд Дипно, а Эд не просто заурядный активный противник абортов. В конце концов, этот парень выдрал клок волос из головы своей жены, подправил работу ее дантиста и раздробил ей скулу только лишь потому, что увидел ее имя на петиции с упоминанием «Женского попечения». Этот парень, похоже, искренне полагает, что некто, именуемый Малиновым королем, — это имечко прекрасно бы подошло какому-нибудь профессиональному борцу, подумал Ральф, — носится вокруг Дерри, а его вассалы вывозят невинных жертв — неродившихся младенцев — из города на грузовиках (плюс нескольких пикапах с зародышами, засунутыми в бочки с этикетками ДОЛОЙ СОРНЯКИ). Нет, он полагал, что если там побывал Эд, то скорее всего дело не ограничилось тем, что кого-то случайно шлепнули по башке плакатом с протестом. — Давайте зайдем ко мне, — неожиданно предложила Лоис. — Я позвоню Симоне Кастонгуэй. Ее племянница работает дневной регистраторшей в «Женском попечении». Если кто-то и знает точно, что там случилось сегодня утром, то это Симона; она наверняка уже звонила Барбаре. — Я как раз шел в супермаркет, — сказал Ральф. Это, разумеется, была ложь, но, конечно, небольшая: супермаркет находился сразу же за «Райт эйд», в полуквартале от парка. — Может, я загляну к тебе на обратном пути? — Ладно, — сказала Лоис, улыбнувшись ему. — Мы ждем тебя через несколько минут. Я права, Билл? — Да, — сказал Макговерн и неожиданно заключил ее в объятия. Он стоял чуть поодаль, поэтому сделать это было не очень просто, но он справился. — А до тех пор ты будешь в моей власти. О, Лоис, как быстро пролетят эти сладкие мгновения! Прямо в парке, неподалеку, несколько молодых женщин с малышами в постромках (мамаши-сплетницы, подумал Ральф) наблюдали за ними, вероятно, привлеченные жестами Лоис, которая начинала сильно жестикулировать, приходя в возбуждение. Теперь, когда Макговерн запрокинул Лоис назад, глядя на нее с притворной страстью плохого актера в конце танго на сцене, одна из мам что-то сказала другой, и обе засмеялись. Это был резкий, недобрый звук, который заставил Ральфа представить себе мел, царапающий классную доску, и вилки, скребущие по фаянсовым раковинам. Взгляните на этих забавных старичков, говорил этот смех. Взгляните на забавных старичков, притворяющихся, что они снова молоды. — Прекрати, Билл! — сказала Лоис. Она вспыхнула, и, быть может, не только потому, что Билл принялся за свои обычные штучки. Она тоже услыхала смех в парке. И Макговерн наверняка слышал его, но Макговерн решил бы, что они смеются вместе с ним, а не над ним. Порой слегка раздутое самомнение может служить неплохой броней, утомленно подумал Ральф. Макговерн отпустил Лоис и снял шляпу, отвешивая эффектный поклон. Лоис была слишком занята, проверяя, как следует ли заправлена ее блузка в юбку, чтобы обращать на него внимание. Краска с ее лица уже схлынула, и она показалась Ральфу бледной и нездоровой. Он понадеялся, что с ней все в порядке. — Заходи, если сможешь, — тихо сказала она Ральфу. — Зайду, Лоис. Макговерн обнял ее за талию, на этот раз искренним и дружеским жестом, и они вместе двинулись вверх по улице. Пока Ральф наблюдал за ними, его вдруг охватило мощное чувство deja vu, словно он уже видел их раньше в такой позе где-то еще. В каком-то другом месте. Или в какой-то другой жизни. Потом, стоило Макговерну опустить руку, разрушая иллюзию, до него дошло: Фред Астор, ведущий темноволосую и довольно пухленькую Джинджер Роджерс[24] в кинозал маленького городка, где они будут танцевать вдвоем под какую-нибудь мелодию Джерома Керна или, может быть, Ирвинга Берлина. Это странно, подумал он, поворачиваясь обратно к маленькой аллейке, расположенной на середине спуска с холма Ап-Майл. Это очень странно, Ральф. Билл Макговерн и Лоис Чэсс так же далеки от Фреда Астора и Джинджер Роджерс, как… — Ральф? — окликнула его Лоис, и он обернулся. Теперь их разделяло довольно значительное расстояние. Машины сновали туда-сюда по Элизабет-стрит, то и дело заслоняя от него Билла и Лоис. — Что? — откликнулся он. — Ты стал лучше выглядеть! Более отдохнувшим! Тебе наконец удается немного поспать? — Да! — крикнул он в ответ, думая: Вот и еще одна маленькая ложь ради еще одного успокоения. — Я же говорила, что к осени ты почувствуешь себя лучше… Скоро увидимся. Лоис помахала ему ладошкой, растопырив пальцы, и Ральф поразился, увидев ярко-голубые косые полоски, струящиеся с коротких, но аккуратно подстриженных ногтей. Они были похожи на струйки выхлопного газа. Какого чер… Он крепко зажмурил глаза, а потом снова раскрыл их. Ничего. Только Билл и Лоис, идущие вверх по улице к дому Лоис, спиной к нему. Никаких ярко-голубых полосок в воздухе, ничего похожего… Взгляд Ральфа упал на тротуар, и он увидел, что Лоис и Билл оставляют за собой следы на асфальте — следы, выглядевшие точь-в-точь как отпечатки ног в старых самоучителях танцев Артура Меррея, которые рассылаются по почте. Следы Лоис были серые. Следы Макговерна — большего размера, но до странности аккуратные — темно-зеленого, даже скорее оливкового, цвета. Они мерцали на тротуаре, и Ральф, стоявший на другом конце Элизабет-стрит раскрыв рот, неожиданно сообразил, что видит маленькие струйки цветного дыма, поднимающиеся от следов. Или, может быть, струйки пара. Городской автобус, направлявшийся к Олд-Кейп, прокатил мимо, на мгновение закрыв ему обзор, а когда он проехал, следы исчезли. На тротуаре не было ничего, кроме надписи, нацарапанной мелом внутри бледно-розового сердечка: СЭМ + ДИНИ = НАВСЕГДА. Эти следы не исчезли, Ральф, потому что их никогда там не было. Ты ведь знаешь это, не так ли? Да, он знал. В голове у него забрезжила мысль о том, что Билл и Лоис похожи на Фреда Астора и Джинджер Роджерс; между этой мыслью и фантомными отпечатками ног, похожими на следы в танцевальных самоучителях, была некая причудливая логическая связь. И все-таки это было страшно. Сердце его билось слишком быстро, и когда он на мгновение прикрыл глаза, чтобы успокоиться, то увидел те полоски, струящиеся вверх от пальцев Лоис, как ярко-голубые реактивные выхлопы. Мне надо больше спать, подумал Ральф. Мне надо. Если я не сумею, то начну видеть все, что угодно. — Это точно, — тихо пробормотал он, поворачиваясь лицом к аптеке. — Все, что угодно. 3