Бен открыл дверь и увидел на пороге Паркинса Гиллеспи с сигаретой в зубах. В руке он держал книгу, и Бен с удивлением узнал в ней свою «Дочь Конвея». – Входите, констебль, – пригласил он. – Дождь не перестал? – Идет, мелкий, – ответил тот, входя в комнату. – В сентябре схватить грипп проще простого. Я всегда надеваю галоши. Кое-кто над этим посмеивается, но последний раз я болел гриппом в Сент-Ло во Франции в сорок четвертом. – Положите плащ на кровать. Жаль, что не могу предложить вам кофе. – Боюсь, что плащ намочит вам постель, а мне бы этого не хотелось, – отозвался Паркинс и сбросил пепел в корзину для бумаг. – А кофе я только что выпил в «Экселленте». – Чем могу служить? – Моя жена читала это… – Он протянул книгу. – Она узнала, что вы в городе, но стесняется попросить автограф. Может, вы напишете свое имя или еще что… Бен взял книгу. – А Проныра Крейг говорил, что ваша жена умерла лет пятнадцать назад. – Правда? – ничуть не смутился Паркинс. – У Проныры слишком длинный язык. Когда-нибудь ему это выйдет боком. Бен промолчал. – Тогда не могли бы вы подписать книгу для меня? – С удовольствием! – Бен взял со стола ручку и открыл форзац. На нем были строчки из рецензии кливлендской газеты «Плейн дилер»: «Правдивый срез реальной жизни». Бен написал: «С наилучшими пожеланиями констеблю Гиллеспи от Бена Миерса. 24.09.75» и вернул книгу. – Спасибо, – поблагодарил Паркинс, даже не взглянув на сделанную Беном надпись. Он наклонился и затушил сигарету о внутреннюю поверхность корзины для бумаг. – Это моя первая книга, подписанная автором. – Вы хотели у меня что-то выяснить? – поинтересовался Бен улыбаясь. – Голова у вас работает, ничего не скажешь, – заметил Паркинс. – Раз уж об этом зашла речь, я и впрямь хотел бы задать пару вопросов. Ждал, пока рядом не будет Нолли. Он хороший парень, но много болтает. Господи, как же здесь любят разные сплетни! – И что вы хотели бы знать? – Главным образом, где вы были в среду вечером. – Когда пропал Ральфи Глик? – Да. – Вы меня подозреваете, констебль? – Нет, сэр, я никого не подозреваю. Это не входит в сферу моей компетенции, если можно так выразиться. Другое дело – остановить за превышение скорости или следить, чтобы молодежь в парке вела себя прилично. Я просто хочу быть в курсе всего, что здесь происходит. – А если я откажусь отвечать? – Дело ваше, – пожал плечами Паркинс, доставая пачку сигарет. – Я был на ужине со Сьюзен Нортон и ее родителями. И сыграл партию в бадминтон с ее отцом. – Держу пари, что он выиграл! Он всегда выигрывает у Нолли, а тот мечтает обыграть Билла Нортона хотя бы один-единственный раз. А во сколько вы ушли? Бен засмеялся, но смех прозвучал не особо весело. – Гнете свою линию до конца, верно? – Знаете, – ответил Паркинс, – будь я похож на тех нью-йоркских полицейских, которых показывают в сериалах, то наверняка решил бы, что вам есть что скрывать. Уж больно часто не отвечаете сразу на простые вопросы. – Мне нечего скрывать, – возразил Бен. – Просто надоело быть чужаком, на которого все показывают пальцами. А теперь еще и вы заявились под благовидным предлогом, чтобы выяснить, не причастен ли я к исчезновению Ральфи Глика. – Я вовсе вас не подозреваю, – заверил Паркинс, пристально глядя на Бена поверх дымящейся сигареты. – Я просто хочу убедиться, что вас не в чем подозревать. Считай я иначе, вы бы уже сидели в тюрьме. – Ладно, я ушел от Нортонов в четверть восьмого. Прогулялся до Школьного холма, а когда стемнело, вернулся сюда, два часа поработал и лег спать. – И во сколько вы были здесь? – Думаю, в четверть девятого. Или около того. – Что ж, не могу сказать, чтобы ваш ответ снял все вопросы. Вы кого-нибудь встретили по дороге? – Нет, – ответил Бен. – Ни души. Паркинс хмыкнул и шагнул к пишущей машинке. – А о чем ваша книга? – А вот это вас точно не касается! – резко ответил Бен. – И попрошу вас ничего не трогать и не читать. Если, конечно, у вас нет ордера на обыск. – Ну и ну! Разве авторы пишут книги не для того, чтобы их читали? – Когда рукопись будет трижды перечитана, пройдет редакторскую правку, корректуру, верстку и будет издана, я сам отправлю вам четыре экземпляра. С автографами. А сейчас это просто личные бумаги. Паркинс улыбнулся и отошел. – Понятно. Правда, я и так сомневался, что это письменное признание по всей форме. Бен улыбнулся в ответ. – Еще Марк Твен сказал, что роман – это признание человека во всех преступлениях, которых он никогда не совершал. Паркинс выпустил клуб дыма и направился к двери. – Больше не стану капать на ваш ковер, мистер Миерс. Спасибо, что уделили мне время. И, к слову сказать, я не думаю, чтобы вы вообще встречали Ральфи. Но расспрашивать о подобных вещах – это моя работа. – Понятно, – кивнул Бен. – И вы должны знать, что своим в таких маленьких городках, как Джерусалемс-Лот, Милбридж, Гилфорд или еще каких, вы станете, только прожив в них лет двадцать. – Я это знаю. И прошу извинить за резкость. Но мальчика искали неделю и все впустую… – Бен покачал головой. – Да, – согласился Паркинс. – А каково его матери? Невозможно даже представить. Что ж, счастливо оставаться. – Всего хорошего. – Без обид? – Без обид, – подтвердил Бен и, помолчав, спросил: – А могу я задать один вопрос? – Отвечу, если смогу. – Откуда у вас моя книга? Только честно. Паркинс Гиллеспи улыбнулся. – В Камберленде живет парень по имени Гендрон. Он и на парня-то мало похож – больше на девчонку. Так вот, он торгует книжками в мягкой обложке по десять центов за штуку. Этих у него было целых пять. Бен откинул голову и расхохотался, а Паркинс Гиллеспи вышел, продолжая курить и улыбаться. Бен подошел к окну и проводил взглядом констебля, осторожно вышагивавшего в своих нелепых черных галошах, стараясь не наступить в лужу. 10 Прежде чем постучать в дверь нового магазина, Паркинс задержался у витрины. Раньше, когда здесь находилась прачечная самообслуживания, тут всегда было полно толстых женщин в бигуди, суетившихся возле барабанов с бельем или разменного автомата, висевшего на стене. Все они жевали жвачку и походили на стадо коров. Но после трудов декораторов, прибывших вчера из Портленда, помещение полностью преобразилось. За окном виднелся настил, покрытый толстым светло-зеленым ковром. Два невидимых снаружи светильника мягко подсвечивали витрину, в которой были выставлены три предмета: часы, прялка и старинный кабинет вишневого дерева. На каждом была аккуратная маленькая бирка с ценой. Господи, неужели у кого-то хватит ума выложить шестьсот долларов за прялку, если за сорок восемь долларов девяносто пять центов можно купить зингеровскую машинку? Вздохнув, Паркинс постучал в дверь. Она тут же распахнулась, как будто его стука только и ждали. – Инспектор! – воскликнул Стрейкер с тонкой улыбкой. – Как хорошо, что вы зашли! – Боюсь, что я самый обычный старый констебль, – поправил Паркинс и, закурив, прошел внутрь и представился: – Паркинс Гиллеспи. Рад познакомиться. Рукопожатие хозяина оказалось на удивление крепким, а ладонь необычно сухой. – Ричард Трокетт Стрейкер, – представился лысый мужчина. – Я так и подумал, – отозвался Паркинс, оглядываясь. Весь пол был устлан ковром, и пахло свежей краской. Правда, сквозь привычный запах пробивался какой-то еще, причем довольно неприятный, но Паркинс так и не смог его узнать и переключил внимание на Стрейкера. – Чем я могу вам помочь в такой чудесный день? – осведомился Стрейкер. Паркинс перевел взгляд в окно, за которым лило как из ведра.