Сейчас, сидя на веранде и покуривая, Энди мог восстановить в памяти все случившееся, а тогда для него все сплелось в клубок печали, ужаса и гнева: только слепой счастливый случай (а может, нечто большее, чем случай) позволил ему догнать этих людей. За ними следили, за всей семьей. Продолжительное время. Когда Чарли не пришла домой из летнего однодневного лагеря вечером в среду, не появилась в четверг днем и вечером, они, должно быть, решили, что Энди и Вики догадались о слежке. Вместо того чтобы поискать и обнаружить Чарли у подруги не более чем в двух милях от дома, они решили, что родители спрятали ребенка, ушли в подполье. Ошибка была немыслимо глупой и не первой на счету Конторы, как отмечала статья, которую Энди читал в «Роллинг стоун», Контора была замешана в кровопролитии, связанном с захватом самолета террористами из некоей «Красной бригады» (захват удалось предотвратить – ценой шестидесяти жертв), в продаже героина мафии в обмен за информацию о кубинско-американских группах в Майами... Зная о таких громадных проколах в работе Конторы, нетрудно было понять, как агенты, следившие за семьей Макти, ухитрились принять двухдневное пребывание ребенка у подружки за бегство. Как сказал бы Квинси (а может, он это и говорил), если бы более чем тысяче самых умелых агентов Конторы пришлось идти работать в частный сектор, они перешли бы на пособи по безработице до истечения испытательного срока. Глупейшие ошибки совершили обе стороны, размышлял Энди. По прошествии времени горечь при этой мысли несколько уменьшилась, но в свое время она была настолько остра, что кровь бросалась в голову. Он был напуган намеками Квинси по телефону в тот день, когда Чарли споткнулась и упала с лестницы, но напуган, очевидно, недостаточно, иначе они бы действительно скрылись. Он понял слишком поздно, что человеческий мозг легко поддаетс гипнозу, если жизнь человека или его семьи выходит из колеи, и попадает в страну лихорадочной фантазии, похожей на шестидесятиминутные сериалы по телевидению или двухчасовые сеансы в местном кинотеатре. Тогда, после разговора с Квинси, его стало иногда охватывать странное ощущение, словно его обкладывают со всех сторон. Подслушивают телефон? Какие-то люди следят за ним? Возможность того, что семью заберут и запрут в подвалах какого-то государственного комплекса? При этом Энди почему-то хотелось глупо улыбаться и просто наблюдать, как все это назревает, вести себя интеллигентно и разумно, не обращая внимания на собственное подсознание... Над Ташморским озером что-то внезапно зашумело, взлетела и устремилась на запад в ночь стая уток. Светил месяц, бросая мутный серебристый свет на их крылья. Энди зажег новую сигарету. Он курил слишком много, вскоре он окажется без курева: осталось четыре или пять сигарет. Да, он подозревал, что телефон прослушивался. Странный двойной щелчок после того, как снимешь трубку и скажешь «алло». Один или два раза, когда он разговаривал со студентом, просившем о встрече, или с коллегой, связь таинственно прерывалась. Он подозревал, что в доме могут быть установлены «жучки», но никогда не искал их (а разве он мог найти?). Несколько раз подозревал – нет, не сомневался, – за ними следят. Они жили в районе Гаррисона под названием Лейклэнд, а Лейклэнд являл собой типичный пригород. Вечером, подвыпив, можно часами кружить вокруг шести или восьми кварталов, отыскивая свой дом. Соседи работали на заводе счетных машин компании ИБМ за городом, на предприятии «Полупроводники Огайо» в самом городе или преподавали в колледже. Если провести по линейке две линии через таблицу доходов средних семей: нижнюю – вдоль восемнадцати с половиной тысяч и верхнюю, – где-то у тридцати, то почти все обитавшие в Лейклэнде попадут в графу между ними. Людей постепенно узнаешь. Киваешь на улице миссис Бэкон, после смерти мужа заключившей новый брак с водкой (по ней и видно: медовый месяц в таком браке наглядно отразился на ее лице и фигуре). Приветственно машешь двум девицам с белым «ягуаром», которые снимают дом на углу Джасминстрит и Лейклэнд-авеню, – подумав: интересно, как может выглядеть ночка в их обществе. Рассуждаешь о бейсболе с мистером Хэммондом на Лорел-лзйн, он, разговаривая, не перестает подрезать живую изгородь. Мистер Хэммонд – клерк из фирмы ИБМ, родился в Атланте и был ярым болельщиком команды «Атлантские молодцы». Он терпеть не мог «Большой красной машины» из Цинциннати, что совсем не сближало его с соседями. На это, Хэммонд плевал. Он просто ждал, когда ИБМ вручит ему документы на получение пенсии. Не в мистере Хэммонде дело. Не в миссис Бэкон и не в двух спелых ягодках из белого «ягуара» с тусклой красной грунтовкой вокруг фар. Дело в том, что в мозгу по прошествии времена подсознательно формируетс стереотип: «группа принадлежащих к Лейклэнду». Однако в месяцы, предшествовавшие убийству Вики и похищению Чарли из дома Дугэнов, вокруг толклись люди, не принадлежавшие к этой группе. Энди игнорировал их, убеждая себя, что глупо тревожить Вики только потому, что разговор с Квинси нагнал на него безумного страху. Люди в светло-сером фургоне. Мужчина с рыжими волосами, которого однажды вечером он видел за рулем «матадора», а потом, другим вечером, две недели спустя, за рулем «плимута», и опять через десять дней – на заднем сиденье серого фургона. В дом приходило чересчур много коммивояжеров. Иногда вечерами, вернувшись домой с работы или вместе с Чарли с последней диснеевской картины, он чувствовал, что у них кто-то побывал, что вещи чуть-чуть сдвинуты с места. Чувство, что за тобой следят. Его глупейшая ошибка: он не мог поверить, что все это пойдет дальше слежки. И сейчас он не был уверен, что они тогда запаниковали. Они могли заранее замышлять похищение: схватить его и Чарли, убить сравнительно бесполезную им Вики: и вправду, кому нужен слабосильный экстрасенс, чей самый крупный трюк – не сходя с места, закрыть дверь холодильника? Тем не менее вся эта возня отдавала неосторожностью и спешкой, и он поневоле думал, что внезапное исчезновение Чарли ускорило события. Исчезни Энди, они, может быть, выжидали бы. Но исчезла Чарли, а именно она интересовала их по-настоящему. Теперь Энди в этом не сомневался. Он поднялся, потянулся, прислушиваясь, как хрустят спинные позвонки. Пора спать, пора перестать тревожить эти старые болезненные воспоминания. Он не должен всю оставшуюся жизнь винить себя в смерти Вики. Да и остаток жизни, может, не так уж долог. Энди Макги не забыл выстрела на крыльце Ирва Мэндерса. Они хотели избавиться от него. Им нужна только Чарли. Он лег в кровать и довольно быстро заснул. Спал беспокойно. Снова и снова видел, как огненный язык пробежал через вытоптанный дворик, как он раздвоился и охватил колдовским кольцом чурбан для колки дров, видел, как цыплята вспыхивали, словно зажигательные бомбочки. Во сне он чувствовал, как вокруг него все разрастается и разрастается капсула с жаром. Она сказала, что больше не будет ничего поджигать. Может быть, так оно и лучше. За окном холодная октябрьская луна освещала Ташморское озеро, Брэдфорд в штате Нью-Гэмпшир и там, за озером, остальную часть Новой Англии. Южнее она же освещала Лонгмонт, штат Вирджиния. *** Порой у Энди Макги бывали необыкновенно яркие предчувствия. Со времени эксперимента в Джейсон Гирни Холле. Были они неким проявлением способности предвидения или не были, он не знал, но приучился доверять им, когда они появлялись. В тот августовский день 1980 года около полудня у него появилось плохое предчувствие. Был час ленча в Бакей рум – факультетской комнате отдыха на верхнем этаже студенческого клуба. Он мог бы даже точно указать минуту: вместе с Ивом О'Брайаном, Биллом Уоллэсом с Доном Грабовски он ел цыпленка с рисом под соусом. Все они были его друзья с факультета английского языка и литературы. Как всегда, кто-то рассказал смешную историю, на этот раз польскую, специально для Дона, который коллекционировал польские шутки. Все смеялись, и вдруг тоненький, очень тихий голосок заговорил в голове Энди. (ДОМА ЧТО-ТО НЕ В ПОРЯДКЕ) И все. Но этого было достаточно. Предчувствие назревало почти так же, как головные боли после чересчур сильного посыла. Только это шло не от головы; казалось, все его эмоции, словно пряжа, медленно стягиваются в клубок и какого-то рассерженного кота выпускают играть в нитях его нервной системы, запутывать их. Ему стало плохо. Цыпленок в соусе потерял прежнюю привлекательность. Живот свело, сердце быстро застучало, как от сильного испуга. Затем внезапно стали пульсировать пальцы правой руки, словно он прищемил их дверью. Он быстро встал. Холодный пот на лбу. – Знаете, мне что-то нездоровится, – сказал он. – Билл, можешь провести мое занятие в час? – С подающими надежды поэтами? Конечно. Нет проблем. Что с тобой? – Не знаю. Может, съел что-то. – Выглядишь бледновато, – сказал Дон Грабовски. – Загляни в медпункт, Энди. – Да, да, – сказал Энди. Он ушел, вовсе не собираясь идти в медпункт. Было четверть первого, университетский городок в полудреме плыл через последнюю неделю летнего семестра к экзаменационной сессии. Уходя, он поднял руку, прощаясь с Ивом, Биллом и Доном. С того дня он никого из них больше не видел. Остановился на нижнем этаже клуба, вошел в телефонную будку, позвонил домой. Никто не отвечал. Совсем не обязательно должны ответить: Чарли у Дугэнов, Вики, возможно, в магазине, в парикмахерской, у Тэмми Апмор или даже, может быть, обедает с Эйлин Бэкон. Тем не менее его нервы натянулись еще сильнее. Казалось, они стонали. Он вышел из здания клуба и почти побежал к автомашине на стоянке у Принс Холла. Поехал через город в Лейклэнд. Вел машину неуверенно, дергаясь. Проскакивал на красный свет, ехал вплотную к впереди идущим машинам и чуть было не сбил хиппи на, «Олимпии». Хиппи покрутил пальцем у виска. Энди не обратил внимания. Бешено колотилось сердце, словно он принял хорошую дозу наркотика. Они жили на Конифер-плейс. В Лейклэнде большинство улиц, как во многих пригородных районах, построенных в пятидесятые годы, носило названия деревьев или кустарников. В знойный августовский полдень улица казалась странно пустынной. Это лишь усиливало предчувствие катастрофы. Машин у обочин было немного, и улица казалась шире. Даже немногие игравшие тут и там детишки не могли развеять это ощущение безлюдности – большинство ребят либо обедали дома, либо играли на детских площадках. С сумкой на колесиках прошла миссис Флинн с Лореллэйн; ее живот, обтянутый эластичными брюками цвета авокадо, был крупным и тугим, как большой мяч. Вдоль всей улицы лениво вращались поливальные установки, разбрызгивая воду на лужайки и рождая радужные переливы в воздухе. Энди въехал правыми колесами на тротуар и так резко нажал на тормоза, что моментально сработал автоматический запор на ремне безопасности; а нос машины клюнул вниз. Он выключил мотор, оставив рукоятку коробки передач во включенном положении, чего никогда не делал, и двинулся по потрескавшейс бетонной дорожке, которую всегда хотел подправить, но как-то руки не доходили. Каблуки бессмысленно клацали. Он заметил, что жалюзи в большом окне гостиной («панорамное окно на всю стену», сказал агент по продаже недвижимости, продавший им дом, «тут вы имеете панорамное окно на всю стену») опущены, отчего дом казался безлюдным и таинственным, ему это не понравилось. Разве обычно она опускала жалюзи? Может быть, от жары? Он не знал. Он понял, что многого не знал о том, что она делает в его отсутствие. Он взялся за шарик дверной ручки, но тот не повернулся, проскользнув по пальцам. Неужели она заперла дверь после его ухода? Не верилось. Не похоже на Вики. Его беспокойство – нет, теперь это был уже страх – увеличилось. И все же в какой-то момент (впоследствии он даже себе не признавался), в какой-то краткий миг у него не было ничего, кроме желани уйти от этой запертой двери. Просто смыться. Не думая о Вики, Чарли или слабых оправданиях, которые появились бы потом. Просто бежать. Вместе этого он пошарил в карманах, ища ключи. Нервничая, он уронил их и наклонился подобрать – ключи от машины, ключ от восточного крыла Принс Холла, потемневший ключ, открывавший цепь, которую он протягивал через дорогу к дому Грэнтера, уезжая в конце лета. Ключи имеют тенденцию странным образом накапливаться. Найдя в связке ключ от дома, он отпер дверь. Вошел и закрыл ее за собой. В гостиной стоял какой-то болезненный, желтый полумрак. Было жарко. И очень тихо. О, боже, как тихо. – Вики? Никакого ответа. Значит, ее здесь не было. Надела свои туфли"шлепанцы", как она их называла, и ушла за покупками или в гости. Однако она не сделала ни того, ни другого. Он в этом не сомневался. А его рука, его правая рука... Почему так пульсируют пальцы? – Вики? Он прошел на кухню. Там стоял столик с пластмассовым верхом и три стула. Обычно они с Вики и Чарли завтракали на кухне. Один стул лежал на боку, как мертвая собака. Солонка опрокинута, соль рассыпана по поверхности стола. Не сознавая, что делает, Энди ухватил щепотку большим и указательным пальцами левой руки, бросил через левое плечо, бормоча под нос, как это делали когда-то отец и дед: «Соль, соль, беда и боль, ступай прочь, голову не морочь». На электроплите стояла кастрюля с супом. Она была холодная. Пуста банка из-под супа стояла на стойке. Обед для нее одной. Но где же она? – Вики! – крикнул он с лестницы. Внизу темно. Там бельевая и комната отдыха – они занимали весь подвал дома. Никакого ответа. Он снова оглядел кухню. Чисто, убрано. Два рисунка Чарли, сделанные в Воскресной библейской школе, куда она ходила в июле, держатся на холодильнике маленькими магнитными присосками и виде овощей. Счета за электричество и телефон, насажанные на спицу с написанным через ее подставку девизом: «ЭТИ ОПЛАЧИВАЙ ПОСЛЕДНИМИ». Все было на своем месте, и для всего было свое место. За исключением перевернутого стула. За исключением просыпанной соли. Во рту у него совсем пересохло. Энди поднялся наверх, осмотрел комнату Чарли, их комнату, гостевую. Ничего. Он прошел назад через кухню, зажег свет на лестнице и спустился вниз. Стиральная машина «Мэйтэг» стояла с открытой дверцей. Сушилка установилась на него стеклянным глазом иллюминатора. Между стиральной машиной и сушилкой на стене висел кусок ткани, купленный Вики; на нем написано: «Любонька, мы выстираны и выжаты». Он вошел в комнату отдыха, стал нащупывать выключатель, перебирая пальцами по стене в какой-то глупой уверенности, что в любой момент незнакомые холодные пальцы накроют его руки и помогут найти выключатель. Наконец он нащупал пластину выключателя – на потолке засветились флюоресцентные трубки. Это была хорошая комната. Он провел в ней немало времени, что-нибудь мастеря и про себя улыбаясь: в итоге он стал как раз тем, чем, будучи студентом, обещал никогда не становиться. Они втроем проводили тут немало времени. В стену был встроен телевизор, стоял стол для пинг-понга, больша доска для игры в триктрак. У стены – прислоненные доски для других игр; на низком столике, который Вики смастерила из амбарных досок, лежало несколько фолиантов, целую стену занимали книги в мягких обложках, на других стенах в рамках висело несколько квадратиков, связанных Вики из овечьей шерсти; она шутя говорила, что у нее прекрасно получаютс отдельные квадраты, но не хватает усидчивости связать целиком это чертово одеяло. На детской книжной полке стояли книжки Чарли, тщательно подобранные в алфавитном порядке, этому научил ее Энди однажды в скучный снежный вечер две зимы назад, и это до сих пор ее восхищало. Хороша комната. Пустая комната. Он пытался расслабиться. Предвидение, предчувствие или как там хотите называйте его оказалось неверным. Просто она ушла. Он выключил свет и вернулся в комнату для стирки белья. Стиральная машина, купленная у соседа при распродаже за шестьдесят долларов, стояла с открытым люком. Он бессознательно закрыл ее, точно так же, как бросил через плечо щепотку проспанной соли. На стеклянном окошке стиральной машины была кровь. Немного. Три или четыре капельки. Но это была кровь. Энди стоял, уставившись на нее. Здесь было холодно, слишком холодно, как в морге. Он взглянул на пол. И на полу была кровь. Она даже не высохла. Из его горла вырвался еле слышный звук, стонущий шепот. Он стал осматривать комнату для стирки, которая была простонапросто небольшим альковом с белыми оштукатуренными стенами. Открыл корзинку дл белья. Пусто, если не считать одного носка. Заглянул в ящик под мойкой. Ничего, кроме моющих средств. Посмотрел под лестницей. Ничего, кроме паутины и пластмассовой ноги от одной из старых кукол Чарли – эта оторванная конечность терпеливо валялась тут бог знает сколько времени, в ожидании пока ее найдут. Он открыл дверь чуланчика между стиральной машиной и сушилкой, оттуда, грохоча, вывалилась гладильная доска, за которой лежала Вики Томлинсон, со связанными ногами, так что коленки оказались чуть ниже подбородка, с открытыми глазами, остекленевшими и мертвыми, с засунутой в рот тряпкой. В воздухе стоял густой и вызывающий тошноту запах политуры для мебели. Он издал низкий захлебывающий звук и отшатнулся. Взмахнул руками, словно желая отогнать ужасное видение, одной из них зацепил панель управления сушилки, и та ожила. Внутри нее начало вращаться и щелкать белье. Энди вскрикнул. А затем побежал. Он взбежал по лестнице, споткнулся, заворачивая за угол в кухню, растянулся плашмя, ударился лбом о линолеум. Сел, тяжело дыша. Все вернулось, вспомнилось. Все вернулось в замедленном движении, словно повтор в передаче футбольного матча, когда вы видите, как полузащитник упускает мяч или как перехватывают верный гол. Впоследствии это преследовало его во сне. Открывающаяся дверь, с грохотом выпадающая, напомнившая ему гильотину, гладильная доска, его жена, втиснутая в чулан, где стояла эта доска, с тряпкой во рту, тряпкой для полировки мебели. Все вернулось как-то сразу, он понял, что сейчас закричит, сунул руку в рот и прикусил ее, а вырвавшийся звук походил на приглушенный вой. Он снова прикусил руку, и как-то разрядился и успокоился. Это было ложное спокойствие от потрясения, но им стоило воспользоваться. Бесформенный страх и неясный ужас исчезли. Дрожь в правой руке прекратилась. Мысль, овладевшая им, была такой же холодной, как и наступившее спокойствие: мысль была о ЧАРЛИ. Он поднялся, направился было к телефону, но затем повернул назад к лестнице. Он постоял мгновение наверху, кусая губы и собираясь с духом, затем спустился вниз. Барабан сушилки попрежнему вращался. Внутри не было ничего, кроме его джинсов, их большая медная пуговица на поясе издавала щелкающий, звенящий звук, по мере того как они вращались и падали, вращались и падали. Энди выключил сушилку, заглянул в чулан для гладильной доски. – Вики, – сказал он нежно. Она, его жена, смотрела на него мертвыми глазами. Он ходил с ней, держал ее за руки, обнимал ее в ночной темноте. Ему вспомнился вечер, когда она перепила на факультетской вечеринке и он поддерживал ей голову, пока ее рвало. Вспомнился день, когда он мыл автомобиль и пошел к гаражу за коробкой с полировочной пастой, а она схватила шланг, подбежала к нему сзади и засунула ему шланг в штаны. Он вспомнил свадьбу – как он поцеловал ее на глазах у всех, наслаждаясь, этим поцелуем, ее губами, сочными, мягкими губами. – Вики, – снова сказал он, и у него вырвался долгий дрожащий вздох. Он вытащил ее и вынул тряпку изо рта. Ее голова безжизненно склонилась к плечу. Он увидел, что кровь вытекла из ее правой руки, на которой было вырвано несколько ногтей. Небольшая струйка текла из носа, но больше нигде крови не было видно. Ее шея была сломана одним сильным ударом. – Вики, – прошептал он. ЧАРЛИ – прозвучало, как эхо, в его сознании. В холодном спокойствии, которое теперь наполняло его, он понимал, что Чарли стала самым главным, главным в его жизни. Угрызения совести – это все потом. Он вернулся в комнату отдыха, на сей раз не позаботившись зажечь свет. На противоположной стороне комнаты рядом со столом для пинг-понга стояла кушетка с покрывалом. Он взял его, вернулся в бельевую и прикрыл им Вики. Ее неподвижная фигурка под покрывалом почти что загипнозировала его. Неужели она никогда не будет двигаться? Возможно ли это? Он приоткрыл ее лицо и поцеловал в губы. Они были холодными. ОНИ ВЫРВАЛИ У НЕЕ НОГТИ, ДУМАЛ ОН ИЗУМЛЕННО. БОЖЕ МОЙ, ОНИ ВЫРВАЛИ У НЕЕ НОГТИ! Он знал почему. Они хотели знать, где находится Чарли. Они каким-то образом потеряли след, когда она пошла к Терри Дугэн, вместо того чтобы вернуться домой после дневного лагеря. Они запаниковали, и период слежки кончился. Вики была мертва – так они запланировали или по причине излишнего усердия какого-то деятеля Конторы. Энди встал рядом с Вики на колени, подумав: возможно, в страхе она сделала нечто более впечатляющее, чем закрывание двери холодильника через комнату. Могла отодвинуть одного из них или сбить с ног. Жаль, подумал он, что она не была в состоянии швырнуть их об стену со скоростью пятьдесят миль в час. Могло быть и так, предположил он, что они знали достаточно, чтобы занервничать. Возможно, им были даны конкретные инструкции: «Женщина опасна. Если она сделает нечто – безразлично что – способное поставить операцию под угрозу, избавьтесь от ее. Немедленно». А может, они просто не любили оставлять свидетелей. В конце концов на карту поставлено нечто большее, чем их доля из долларов налогоплательщиков. Но кровь. Он теперь будет думать о крови, которая даже не высохла, когда он обнаружил ее, а лишь загустела. Они ушли незадолго до его прихода.