– Мой господин? – На лице Андерса отразилось недоумение. Он не повторял последние слова Джека, а просил разъяснения. И Джек понял, что надо закрыть эту тему, иначе они будут до бесконечности пытаться понять друг друга. – Не важно. – Он наклонился вперед. – Я хочу, чтобы ты рассказал мне все. Сможешь это сделать? – Я постараюсь, мой господин, – ответил Андерс. 7 Поначалу слова давались ему с трудом. Практически вся его одинокая жизнь прошла в Пограничье, и он не привык к разговорам. А теперь ему приказывал говорить подросток, в котором он видел особу королевской крови, если не бога. Но мало-помалу слова потекли свободнее, и к концу его недостаточно полного, однако невероятно будоражащего рассказа полились потоком. Джек без труда следовал за нитью повествования, несмотря на выговор старика, который в голове мальчика легко трансформировался в картавость, свойственную уроженцам Шотландии, родины Роберта Бернса. Андерс знал Моргана, потому что Морган был, попросту говоря, Владыкой Пограничья. Его настоящий титул, Морган Оррисский, звучал не так гордо, но в реальной жизни оба значили одно и то же. Оррис, самое восточное поселение Пограничья, представлял собой наиболее цивилизованную часть этих огромных травянистых равнин. Поскольку Морган безраздельно правил Оррисом, ему принадлежала власть и в Пограничье, потому что никто не мог поставить ее под сомнение. Более того, в последние пятнадцать лет к Моргану потянулись Волки. Поначалу это значения не имело, к нему приходили считанные плохие Волки (слово, которое употребил Андерс, для Джека прозвучало как «бешеные»). Но с годами их все прибавлялось, и Андерс слышал разговоры о том, что болезнь королевы ускорила процесс, и теперь больше половины племени этих пастухов-оборотней подхватили болезнь, заставившую их забыть о верности королеве. По словам Андерса, служили Моргану и другие твари, похуже бешеных Волков. Рассказывали, что некоторые из них способны свести человека с ума одним взглядом. Джек подумал об Элрое, страшилище из «Бара Апдайка в Оутли», и содрогнулся. – Та часть Пограничья, в которой мы находимся, имеет какое-то название? – спросил Джек. – Мой господин? – Место, где мы сейчас. – Устоявшегося названия нет, мой господин, но я слышал, как люди называли это место Эллис-Брикс. – Эллис-Брикс, – повторил Джек. У него в голове наконец начала складываться картина географии Долин, пусть неопределенная и скорее всего не всегда соответствующая действительности. Какая-то часть Долин соотносилась с восточным побережьем Соединенных Штатов; Пограничье, судя по всему, являлось аналогом Среднего Запада Америки и Великих равнин (Эллис-Брикс? Иллинойс? Небраска?), а Проклятые земли – американского Запада. Он так долго и пристально смотрел на Андерса, что тот вновь беспокойно заерзал. – Извини. Продолжай. Его отец, рассказал Андерс, был последним кучером почтовой кареты, который ездил на восток от Пограничной станции. Андерс тогда ходил у него в подмастерьях. Но даже в те дни, говорил он, смута и беспорядки сотрясали восток. Начало им положили убийство старого короля и последовавшая за этим короткая война. Война закончилась восхождением на престол доброй королевы Лауры, но полного спокойствия это не принесло, беспорядки никуда не делись, и источником их стали жуткие Проклятые земли; оттуда волнения выплескивались на восток, продвигаясь все дальше. Некоторые, говорил Андерс, верили, что источник зла находится на западе. – Не уверен, что понимаю тебя. – Однако в глубине души Джек все понимал. – На краю земли, – пояснил Андерс. – У большой воды, к которой я должен добраться. Другими словами, все началось в некоем месте, откуда пришел мой отец… мой отец, и я, и Ричард… и Морган. Старина Блоут. Беда, говорил Андерс, пришла в Пограничье, и теперь племя Волков гибнет; как далеко зашел процесс, никто сказать не мог, но кучер полагал, что Волкам скоро придет конец, если воздействие не обратить вспять. Смута перекинулась и на восток, где, как он слышал, королева тяжело заболела и лежит при смерти. – Это же неправда, мой господин? – спросил Андерс с мольбой в голосе. Джек посмотрел на него. – Я должен знать ответ на этот вопрос? – Разумеется. Разве ты не ее сын? На мгновение весь мир замер. Затихло мягкое гудение насекомых на улице. Ричард сделал вдох, но выдыхать не торопился. Даже сердце Джека, похоже, взяло паузу… в ожидании ответа. И он ответил, ровно и спокойно: – Да… я ее сын. И это правда… она тяжело больна. – Но она же не умирает? – настаивал Андерс, его глаза умоляли. – Она не умирает, мой господин? Джек чуть улыбнулся. – Это мы еще посмотрим. 8 До всей этой смуты, рассказывал Андерс, Морган Оррисский был мелким пограничным бароном. Свой титул он унаследовал от отца, жирного, дурно пахнущего шута. Над отцом Моргана все смеялись и при жизни, но он умудрился стать посмешищем даже после смерти. – Он целый день пил персиковое вино, у него начался понос, и он умер на толчке. Люди начали было смеяться и над сыном старика, но смех прекратился после того, как в Оррисе повесили нескольких весельчаков. И когда через многие годы после убийства старого короля смута вновь начала набирать силу, Морган занимал уже куда более высокое положение, взошел, как зловещая звезда на небосклоне. Все это мало что значило в Пограничье. На здешних огромных просторах не было места политике. Какое-то значение придавали разве что изменениям среди Волков, но не слишком существенное, поскольку все плохие Волки уходили в Другое место. («Нас это не опаляло, мой господин». – Уши Джека настаивали, что слышали именно эту фразу.) Вскоре после того как новости о болезни королевы докатились и до Пограничья, Морган прислал сюда команду уродливых, скрюченных рабов с одной из рудных ям на востоке. Их охраняли плохие Волки и несколько еще более странных существ. Командовал ими жуткий человек, который не расставался с хлыстом. Когда начались работы, он находился здесь постоянно. Потом исчез. Андерс, который провел большую часть этих ужасных недель и месяцев в своем доме, расположенном в пяти милях к югу, обрадовался его уходу. До него доходили слухи, что Морган вернул мужчину с хлыстом на восток, где дело шло к развязке. Андерс не знал, правда это или нет, да и не хотел знать. Просто радовался, что человек, которого иногда сопровождал тощий, вечно мрачный мальчик, уехал. – А его имя? – спросил Джек. – Как его звали? – Мой господин, я не знаю. Волки называли его Человек-кнут. Рабы называли его Дьяволом. Я бы сказал, что правы и те и другие. – Он одевался как щеголь? Бархатные камзолы? Башмаки с пряжками? Андерс закивал. – И сильно душился? – Да! Точно, душился! – А его кнут заканчивался косичками из сыромятной кожи с металлическими наконечниками? – Верно, мой господин. Злой хлыст. И управлялся он с ним очень ловко. Это был Осмонд. Это был Лучезарный Гарденер. Он был здесь, надзирал за каким-то проектом Моргана… потом королева заболела, и Осмонда призвали в летний дворец, где и состоялось наше радостное знакомство. – А его сын? Как выглядел его сын? – спросил Джек. – Худой, – медленно ответил Андерс. – Один глаз плавал. Это все, что я помню. Он… мой господин, разглядеть сына Человека-хлыста было трудно. Волки боялись его даже больше, чем отца, хотя он не носил с собой хлыста. Они говорили, что он тусклый. – Тусклый, – задумчиво повторил Джек. – Да. Так они называют людей, которых трудно разглядеть, независимо от того, как пристально ты на них смотришь. Стать невидимым невозможно – так говорят Волки, – но можно замутить свой образ, если знаешь как. Большинство Волков это умеют, и это маленькое шлюхино отродье тоже умело. Так что я помню лишь его худобу и плавающий глаз, а еще… он был уродлив, как черный сифилитический грех. Андерс помолчал. – Ему нравилось причинять боль животным. Маленьким зверькам. Он уносил их под крыльцо, и я слышал ужасные крики. – Андерса передернуло. – Это одна из причин, по которым я предпочитал оставаться в своем доме, знаешь ли. Не могу слышать, как маленькие зверьки кричат от боли. Меня от этого мутит, да. Рассказ Андерса вызвал у Джека сотню новых вопросов. Особенно ему хотелось побольше узнать о Волках – одно только их упоминание будило в Джеке и радость, и безмерную тоску по Волку, навсегда оставшемуся в его сердце. Но времени было в обрез, утром этот человек собирался отправиться на запад через Проклятые земли, и орда обезумевших учителей, ведомая самим Морганом, могла в любой момент ворваться сюда из Другого места, как называл его Андерс. А Ричард мог проснуться и поинтересоваться, кто этот Морган, о котором они говорят, и кто этот мутный подросток, подозрительно похожий на его соседа по Нелсон-Хаусу. – Они пришли, – подытожил Джек. – Эта команда пришла во главе с Осмондом… во всяком случае, он ими руководил, пока его не отозвали, а еще ему приходилось читать вечерние проповеди в часовне в Индиане… – Мой господин? – На лице Андерса отражалось полнейшее замешательство. – Они пришли и построили… что? – Джек уже знал ответ, но хотел услышать его от Андерса. – Железную дорогу, – ответил Андерс. – Они проложили рельсы на запад через Проклятые земли. Рельсы, по которым я завтра отправлюсь в путь. – Нет, – возразил Джек. Жаркое волнение солнцем вспыхнуло у него в груди, и он поднялся. В голове снова что-то щелкнуло, как будто опять сложились воедино важные части пазла. Лицо Джека засияло пугающе прекрасным светом, и Андерс с грохотом повалился на колени. От этого шума Ричард пошевелился и сонно сел. – Не ты, – произнес Джек. – Я. И он. – Джек указал на Ричарда. – Джек? – Ричард смотрел на него сонными подслеповатыми глазами. – О чем ты говоришь? И почему этот человек обнюхивает пол? – Мой господин… твоя воля, разумеется… но я не понимаю. – Не ты, – повторил Джек. – Мы. Мы забираем у тебя поезд. – Но, мой господин, зачем? – выдохнул Андерс, не решаясь поднять на Джека глаза. Джек Сойер смотрел в темноту за окном. – Потому что там, где заканчиваются эти рельсы, есть кое-что… там, где заканчиваются эти рельсы, или чуть дальше, есть то, что мне нужно.