– Джек… я не знаю… – Тут все разваливается, а скоро поползут гусеницы. И не только. Пошли. Кто-нибудь заметит меня в этом окне, и мы потеряем шанс выскользнуть отсюда, как два мышонка. – Я ничего не понимаю! – заверещал Ричард. – Я не понимаю, что тут, черт побери, происходит. – Заткнись и вылезай из окна. Или я тебя здесь оставлю. Клянусь Богом, оставлю. Я тебя люблю, но моя мать умирает. Я тебя оставлю, и тебе самому придется заботиться о себе. Ричард посмотрел на Джека и по выражению его лица – даже без очков – понял, что тот говорит правду. Взял его за руку. – Господи, я боюсь, – прошептал он. – Ты такой не один, – ответил Джек и спрыгнул на грязную траву. Через мгновение Ричард присоединился к нему. – Мы должны пересечь лужайку и добраться до станции, – прошептал Джек. – Думаю, до нее ярдов пятьдесят. Если добежим и дверь будет открыта, спрячемся внутри, если дверь заперта, останемся у стены, которая смотрит на Нелсон-Хаус. Убедившись, что нас никто не видел и все спокойно… – Пойдем к забору. – Точно. – А может, нам придется прыгнуть, но сейчас лучше об этом не думать. – К служебной дороге. Я думаю, если мы сумеем выбраться из школы, все образуется. А когда пройдем четверть мили, ты, возможно, обернешься – и увидишь привычные огни в общежитиях и библиотеке. – Это будет здорово. – Ричарду так этого хотелось, что у Джека защемило сердце. – Ладно, ты готов? – Пожалуй. – Бежим к станции. Прижимаемся к стене с этой стороны. Пригибаемся, чтобы нас прикрыли кусты. Видишь их? – Да. – Хорошо… побежали! И бок о бок они помчались от Нелсон-Хауса к станции. 11 Они пробежали меньше половины пути – дыхание белым паром вырывалось из ртов, ноги месили грязь, – когда в часовне беспорядочно зазвонили колокола. Им тут же ответил собачий хор. Они вернулись, все эти оборотни. Джек поискал руку Ричарда и увидел, что Ричард тоже ищет его руку. Через мгновение их пальцы встретились. Ричард закричал и потянул Джека влево. Рука Ричарда стискивала пальцы друга, пока не захрустели косточки. Поджарый белый волк, председатель Волчьего совета директоров, появился из-за станции и теперь со всех лап несся к ним. Тот самый старик из лимузина, подумал Джек. Остальные волки и собаки следовали за ним… и тут до Джека дошло – к горлу мгновенно подкатила тошнота, – что некоторые из них не собаки, а наполовину трансформировавшиеся подростки и взрослые (учителя, предположил он). – Мистер Дафри! – взвизгнул Ричард, указывая свободной рукой. (Вот это да! Для слепого ты видишь совсем неплохо, Ричи-бой, подумал Джек.) – Мистер Дафри! Господи, это мистер Дафри! Мистер Дафри! Мистер Дафри! Так Джек первый и единственный раз увидел директора школы Тэйера – миниатюрного старичка с седыми волосами, большим крючковатым носом и сморщенным волосатым телом мартышки с плеча шарманщика. Он ловко бежал на четвереньках среди собак и подростков, его академическая шапочка качалась на голове из стороны в сторону, упрямо отказываясь свалиться. Глядя на Джека с Ричардом, директор ухмылялся, а сквозь ухмылку торчал язык, длинный, свесившийся набок, в желтых никотиновых пятнах. – Мистер Дафри! Мистер Дафри! Господи! Мистер Дафри! Мистер Да… Ричард все яростнее тянул Джека влево. Джек силой и габаритами превосходил друга, но того охватила паника. Воздух сотрясли взрывы. Мерзкая вонь свалки усиливалась. Джек слышал, как лопаются пузыри продавившегося сквозь грязь болотного газа. Белый волк, возглавлявший стаю, стремительно приближался, и Ричард пытался увести их подальше, увести их к забору, и это было правильно – и одновременно неправильно. Они же хотели добраться до станции, а не до забора. Туда они стремились. Станция была их целью, потому что здесь находился один из трех или четырех крупнейших железнодорожных узлов Америки, потому что Эндрю Тэйер первым увидел потенциальные возможности перевозки товаров на запад по железной дороге, а теперь он, Джек Сойер, тоже разглядел этот потенциал. Разумеется, только на интуитивном уровне, но Джек уже понял, что в таких глобальных вопросах интуиция – единственное, чему можно доверять. – Отпусти своего пассажира, Слоут! – злобно бормотал Дафри. – Отпусти своего пассажира, он слишком красив для тебя! Но кто такой пассажир? – думал Джек в эти последние секунды, когда запаниковавший Ричард тупо пытался сбить их с пути истинного, а Джек тащил его за собой, к своре дворняг, и подростков, и учителей, которые бежали позади белого волка, к станции. Я скажу вам, кто такой пассажир. Пассажир – это тот, кто едет. А где начинается поездка для пассажира? Конечно же, на станции… – Джек, он укусит! – крикнул Ричард. Волк, бежавший впереди Дафри, оторвался от земли. Его пасть раскрылась, как медвежий капкан. За спинами Джека и Ричарда грохнуло: Нелсон-Хаус развалился, как гнилая дыня. И теперь уже Джек изо всей силы сжимал руку Ричарда, сжимал крепко, еще крепче, крепче не бывает, а ночь звенела обезумевшими колоколами, полыхала бензиновыми бомбами и взрывалась петардами. – Держись! – прокричал Джек. – Держись, Ричард, мы отправляемся! Он успел подумать: Теперь роли переменились; теперь Ричард – стадо, Ричард – мой пассажир. Да поможет Бог нам обоим. – Джек, что происходит? – крикнул Ричард. – Что ты делаешь? Прекрати! ПРЕКРАТИ! ПРЕК… Ричард еще кричал, но Джек больше не слышал его: внезапно чувство обреченности лопнуло, как черное яйцо, и разум залил свет, свет и чистейший воздух, такой чистый, что можно унюхать редиску, которую другой человек выдернул из земли в полумиле от тебя. Внезапно Джек почувствовал, что может оттолкнуться от земли и перепрыгнуть четырехугольный двор… или полететь, как летали те люди с закрепленными на спине крыльями. Да, мерзкую вонь свалки сменили свет, и чистый воздух, и ощущение полета сквозь тьму, и на мгновение все внутри Джека засверкало, а вокруг все радугой, радугой, радугой стало. Так Джек Сойер вновь прыгнул в Долины, на этот раз спасаясь бегством из рушащегося кампуса школы Тэйера, под звон треснувших колоколов и рычание собак. И на этот раз он перетащил с собой Ричарда, сына Моргана Слоута. Интерлюдия Слоут в этом мире/Оррис в Долинах (III) Наутро после прыжка Джека и Ричарда в Долины из школы Тэйера, в самом начале восьмого, Морган Слоут подъехал к главным воротам школы. Припарковался, бесстрастно глянув на табличку с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ ИНВАЛИДОВ». Сунул руку в карман, достал пузырек с кокаином, отсыпал немного, втянул носом. Через несколько мгновений мир стал ярче и светлей. Классный порошок. Слоут задался вопросом: а может, начать выращивать коку в Долинах? Вдруг качество станет еще выше? Гарденер разбудил Слоута в его доме в Беверли-Хиллз в два часа ночи, чтобы сообщить о случившемся. В Спрингфилде как раз пробило полночь. Голос Гарденера дрожал. Он страшно боялся, что Морган впадет в ярость, и злился, потому что разминулся с Джеком Сойером менее чем на час. – Этот мальчик… этот плохой, плохой мальчик… Но Слоут не разъярился. Наоборот, остался предельно спокойным. Ощущение предопределенности заполнило Слоута, и он подозревал, что исходило оно от другой его ипостаси, которую он называл «ваше оррисчество», каламбуря по поводу высокого происхождения долинского Моргана. – Сохраняй спокойствие, – услышал Гарденер. – Я подъеду как смогу быстро. Пока побудь там. Слоут разорвал связь, прежде чем Гарденер успел произнести хоть слово, откинулся на подушки, сложил руки на животе и закрыл глаза. На мгновение стал невесомым… только на мгновение… а потом почувствовал, что движется, услышал скрип кожаной упряжи, стоны железных рессор, проклятия кучера. Глаза он открыл Морганом из Орриса. Как и всегда, прежде всего он ощутил невероятную радость: в сравнении с этим чувством кокаин тянул лишь на детский аспирин. Грудь стала уже, вес – меньше. Частота сердцебиения Моргана Слоута составляла восемьдесят пять ударов в минуту, увеличиваясь до ста двадцати, когда он злился. У Орриса частота сердцебиения редко превышала шестьдесят пять ударов. Зрение Моргана Слоута соответствовало норме, Морган из Орриса видел куда лучше. Мог разглядеть каждую трещинку на борту дилижанса или насладиться тонкостью плетения занавесок, развевавшихся на окнах. Кокаин практически убил обоняние Слоута – нос Орриса идеально точно определял запахи земли и воздуха, мог выделить и распознать каждую молекулу. В другом мире осталась пустая двуспальная кровать, еще хранящая отпечаток его крупного тела. Здесь он сидел на скамье-сиденье, более мягком, чем сиденье любого «роллс-ройса», и ехал на запад, к дальнему краю Пограничья, к месту, именуемому Пограничная станция. К человеку, которого звали Андерс. Он знал все это, точно знал, где находится, потому что Оррис по-прежнему был здесь, в его голове, говорил с ним, как правое полушарие мозга может говорить с рациональным левым по ходу Дневных грез, тихо, но совершенно разборчиво. Точно так же Слоут говорил с Оррисом, тем же тихим голосом, в считанных случаях, когда Оррис Мигрировал в – по определению Джека – американские Долины. Мигрировавший попадал в тело своего двойника, и результатом становился его мирный захват. Слоут читал о более насильственных захватах и, пусть эта тема не очень его интересовала, догадывался, что речь шла о вселении безумцев из других миров… а может, Америка сводила с ума тех, кто в ней появлялся. Такого исключать не следовало. Морган Слоут помнил, как этот мир подействовал на Моргана из Орриса в первые два или три визита: не только заинтересовал, но и привел в дикий ужас. Дилижанс подбросило: в Пограничье дороги оставляли желать лучшего, но приходилось радоваться, что они вообще есть. Оррис уселся поудобнее: деформированная нога тупо ныла. – Скачите прямо, да поколотит вас Бог! – крикнул над головой кучер. Щелкнул кнут. – Быстрее, сыновья сдохших шлюх! Быстрее! Слоут улыбнулся от удовольствия, которое доставляло ему само пребывание в Долинах, хотя знал, что долго оно не продлится. Он уже выяснил все, что требовалось: голос Орриса успел нашептать. Дилижанс прибывал на Пограничную станцию (школу Тэйера в другом мире) задолго до рассвета. Они могли перехватить их там, если мальчишки замешкаются. Если нет – мальчишек ожидали Проклятые земли. У Моргана щемило сердце, и он злился при мысли о том, что Ричард сейчас с этим засранцем Сойером, но если требовалась жертва… что ж, Оррис потерял сына и пережил это. Единственное, что позволяло Джеку до сих пор оставаться в живых, – отсутствие у него двойника: перемещаясь в другой мир, этот щенок всегда попадал в аналог того места, откуда прыгал. Слоут же всегда перемещался в тело Орриса, который мог находиться во многих милях… как и сегодня. Ему повезло на площадке для отдыха у Льюисбурга, но Сойеру удача улыбнулась еще шире. – Твоя удача скоро сойдет на нет, мой маленький друг, – пробормотал Оррис. Дилижанс вновь подбросило. Оррис скорчил гримасу, потом улыбнулся. Так или иначе, ситуация упростится, даже если последняя схватка получится более масштабной. Достаточно. Он закрыл глаза и скрестил руки на груди. Еще мгновение чувствовал ноющую боль в деформированной ноге… а открыв глаза, уже смотрел на потолок своей спальни. Как и всегда, сердце отреагировало на обретение телом дополнительных фунтов удивленным ударом не в такт, а потом ускорило бег. Слоут поднялся и позвонил в «Уэст коуст бизнес джет». Семьдесят минут спустя уже вылетал из международного аэропорта Лос-Анджелеса. Крутой и резкий набор высоты вызвал у него привычные ощущения – словно ему в зад сунули паяльную лампу. В Спрингфилде они приземлились в пять пятьдесят утра по местному времени. Оррис уже подъезжал к Пограничной станции. Слоут арендовал в «Хертце» седан и поехал в школу Тэйера. Путешествие по Америке имело свои плюсы. Он вылез из салона, когда зазвонили утренние колокола, и вошел в кампус школы Тэйера, который недавно покинул его сын. Это раннее утро в школе Тэйера не отличалось от любого другого. Колокола выводили обычную утреннюю мелодию, что-то классическое, немного похожее на «Тебя, Бога, хвалим». Ученики проходили мимо Слоута, направляясь в столовую или в спортзал. Возможно, более молчаливые, чем обычно, бледные и немного огорошенные – словно ночью видели один и тот же тревожный сон. Который, разумеется, они и видели, подумал Слоут. На мгновение он остановился перед Нелсон-Хаусом, задумчиво посмотрел на здание. Никто из них просто не знал, насколько нереальными они были, все существа, жившие вблизи тех мест, где утончалась перегородка между мирами. Слоут обошел угол и понаблюдал за уборщиком, собиравшим осколки стекла, усеявшие траву, как рассыпанные бриллианты. Поверх его согнутой спины можно было заглянуть в общую комнату Нелсон-Хауса, где сидел необычно тихий Альберт Брюхан и тупо смотрел мультфильм с Багзом Банни. Слоут зашагал к станции, а его мысли вернулись к первому прыжку Орриса в этот мир. Он вспоминал об этом с ностальгией, что, если рассудить, выглядело смешно: в конце концов, он тогда чуть не умер. Они оба тогда чуть не умерли. Но случилось это в середине пятидесятых, а теперь ему самому перевалило за пятьдесят… и это две большие разницы. Он возвращался домой из офиса, и солнце светило на Лос-Анджелес сквозь светло-пурпурную и туманно-желтую дымку: в те дни смог еще не окутал город. Слоут находился на бульваре Сансет, смотрел на рекламный щит, анонсировавший новый альбом Пегги Ли, когда почувствовал холод в голове, словно из подсознания забил родник и начал заливать все странностью, напоминающей… напоминающей… (сперму) …нет, он не мог в точности определить эту странность. Только она быстро теплела, обретала связность, и Слоут едва успел осознать, что это он, Оррис, а потом все пошло наперекосяк. Будто потайная дверца повернулась на шарнире – книжный шкаф с одной стороны, чиппендейловский комод с другой, и оба идеально подходят обстановке, – и вот уже Оррис сидит за рулем «форда» модели 1952 года, с обтекаемым капотом, Оррис в коричневом двубортном костюме и галстуке от Джона Пенске, Оррис, протягивающий руку к своей промежности, не от боли, а от любопытства. Ведь Оррис никогда в жизни не носил трусы. В какой-то момент, он это помнил, «форд» едва не выехал на тротуар, и тогда Морган Слоут – выступавший уже вторым номером – взял управление автомобилем на себя, предоставив Оррису, едва не обезумевшему от счастья, возможность глазеть по сторонам. Морган Слоут тоже радовался, как человек, впервые показывающий другу свой новый дом и обнаруживающий, что дом этот нравится тому ничуть не меньше, чем хозяину. Оррис заехал в ресторан для автомобилистов «Толстяк» и после некоторой неразберихи с моргановскими бумажными деньгами заказал гамбургер, и картофель фри, и шоколадный молочный коктейль. Со словами проблем не возникало, они лились легко, совсем как вода из родника. Сначала Оррис откусил маленький кусочек, а потом умял гамбургер с той же скоростью, с какой Волк расправился со своим первым «Воппером». Одной рукой он сыпал в рот картофель фри, другой крутил диск радиоприемника, перескакивая с бибопа на Перри Комо, большие оркестры, блюзы. Он высосал коктейль и заказал все по второму разу.