Никакого повода, разве что не только Ричарду требовалось создавать некое подобие порядка из хаоса… создавать порядок и поддерживать его. Он вернулся в коридор и увидел, что Ричарда нет. – Ричард? – крикнул Джек, чувствуя, как учащенно забилось сердце. Ответа не последовало. – Ричард! В воздухе висел тяжелый запах разлитого одеколона. – Ричард, где ты, черт побери! Рука Ричарда легла на плечо Джека, и тот вскрикнул. 8 – Не понимаю, чего ты так заорал, – позже удивлялся Ричард. – Это был всего лишь я. – Просто я нервничаю, – устало ответил Джек. Они сидели на третьем этаже в комнате парня с удивительно гармоничным именем Альберт Хамберт, которого прозвали Альберт Брюхан. Он был самым толстым учеником в школе, и Джек в это верил: комнату заполняло невероятное количество «помойной еды». Чувствовалось, что этот парень больше всего на свете боялся не отстранения от тренировки по баскетболу или двойки за контрольную по тригонометрии. Нет, его пугало другое: проснуться ночью и обнаружить, что под рукой нет упаковки пончиков или кексов с арахисовым маслом. Все его запасы были раскиданы по комнате. Стеклянная банка с маршмаллоу разбилась, но Джек никогда не любил маршмаллоу. Как и лакричных червей – Альберт Брюхан держал целую коробку на верхней полке стенного шкафа. На коробке Джек прочитал: «С Днем рождения, дорогой. От твоей любящей мамы». Одни любящие мамы шлют коробки с лакричными червями, другие любящие папы – блейзеры от «Брукс бразерс», устало подумал Джек, и если есть разница, то лишь Джейсону известно, в чем она. Они нашли в комнате Альберта Брюхана достаточно еды, чтобы устроить трапезу из колбасок «Слим джимс», нарезанной ломтиками пепперони и картофельных чипсов со вкусом соли и уксуса. На десерт съели упаковку печенья. Джек принес из коридора выброшенный туда стул Альберта и сел у окна. Ричард устроился на кровати. – Да, ты точно нервничаешь, – согласился Ричард и покачал головой, когда Джек предложил ему последнее печенье. – Паранойя, естественно. Все потому, что последние два месяца ты провел в дороге. Ты придешь в норму, как только вернешься к матери, Джек. – Ричард, – Джек отбросил пустую упаковку «Феймос эймос», – хватит нести пургу. Ты видишь, что творится в твоем кампусе? Ричард облизнул губы. – Я это объяснил. У меня температура. Может, ничего этого не происходит, а если и происходит, то в этом нет ничего необычного, просто мой разум все воспринимает превратно. Это один вариант. Другой… ну… торговцы наркотиками. Ричард чуть передвинулся к изголовью кровати Альберта Брюхана. – Ты не употреблял наркотиков, Джек? В своих странствиях? – Глаза Ричарда вновь вспыхнули разумным светом. Вот логичное объяснение, логичный выход из всего этого безумия, говорил этот свет. Джек каким-то образом оказался замешанным в наркоторговле, и эти люди пришли сюда следом за ним. – Нет, – устало ответил Джек. – Я всегда думал, что ты адекватно оцениваешь ситуацию, Ричард, и представить себе не мог, что увижу собственными глазами, как ты используешь голову, чтобы искажать факты. – Джек, это какой-то… бред, и ты это знаешь. – Нарковойны в Спрингфилде, штат Иллинойс? – переспросил Джек. – И кто у нас рассказывает басни Сибрук-Айленда? Именно в этот момент камень влетел в окно комнаты Альберта Хамберта, засыпав осколками стекла пол. Глава 33 Ричард во тьме 1 Ричард вскрикнул и поднял руку, чтобы защитить лицо. Осколки до него не долетели. – Пришли его, Слоут! Джек встал. Его переполняла слепая ярость. Ричард схватил друга за руку. – Держись подальше от окна, Джек. – На хрен! – рявкнул Джек. – Надоело слушать, что обо мне говорят как о пицце. Псевдо-Этридж стоял на дорожке, ведущей к четырехугольному двору. – Убирайся отсюда! – крикнул ему Джек. И внезапно его осенило: мысль ворвалась в разум, словно вспышка солнечного света. После короткой паузы он заорал во всю глотку: – Я приказываю вам убраться отсюда! Всем! Приказываю уйти именем моей матери, королевы! Псевдо-Этридж дернулся, словно его ударили плетью по лицу. Но потом болезненное изумление схлынуло, и псевдо-Этридж заулыбался. – Она мертва, Сойер! – крикнул он в ответ, однако зрение Джека по необъяснимой причине стало острее, и он видел, что тварь чувствует себя крайне неуютно, пусть и стремится показать обратное. – Королева Лаура мертва, и твоя мать тоже мертва… умерла в Нью-Хэмпшире… умерла и воняет. – Убирайтесь! – проревел Джек, и ему показалось, что псевдо-Этридж вновь дернулся, в недоумении и ярости. Ричард появился у окна, бледный и растерянный. – О чем вы двое кричите? – Он пристально смотрел на скалящегося уродца внизу. – Откуда Этридж знает, что твоя мать в Нью-Хэмпшире? – Слоут! – крикнул псевдо-Этридж. – Где твой галстук? Лицо Ричарда виновато перекосило. Его руки метнулись к расстегнутому воротнику рубашки. – На этот раз мы тебя простим, если ты пришлешь своего пассажира, Слоут! – крикнул псевдо-Этридж. – Если ты пришлешь его, все станет как прежде! Ты же этого хочешь, да? Ричард смотрел вниз на псевдо-Этриджа и, не отдавая себе отчета – Джек в этом не сомневался, – кивал. На его лице читалась печаль, глаза блестели от сдерживаемых слез. Он хотел, чтобы все вернулось на круги своя, о да. – Разве ты не любишь эту школу, Слоут? – взревел псевдо-Этридж, глядя на окно комнаты Альберта. – Люблю, – пробормотал Ричард, глотая слезы. – Да, разумеется, я ее люблю. – Ты знаешь, что мы делаем с сопляками, которые не любят эту школу? Отдай его нам! И все станет так, будто он здесь и не появлялся! Ричард медленно повернулся, посмотрел на Джека жуткими пустыми глазами. – Тебе решать, Ричи-бой, – мягко заметил Джек. – У него наркотики, Ричард! – крикнул псевдо-Этридж. – Разные! Кокаин, гашиш, ангельская пыль! Он их продает, чтобы оплачивать свое путешествие на запад! Где, по-твоему, он взял это красивое пальто, в котором появился у твоего порога? – Наркотики. – В голосе Ричарда слышалось безмерное, пробирающее до дрожи облегчение. – Я так и знал. – Но ты в это не веришь, – возразил Джек. – Твою школу изменили не наркотики, Ричард. И собаки… – Пришли его, Сло… – Голос псевдо-Этриджа затихал, затихал. Когда подростки посмотрели вниз, тварь исчезла. – Как думаешь, куда уходил твой отец? – мягко спросил Джек. – Куда, по-твоему, он отправился, когда не вышел из стенного шкафа? Ричард медленно повернулся к нему, и его лицо, обычно такое спокойное, и интеллигентное, и безмятежное, теперь сотрясала дрожь. И грудь начала подергиваться. Ричард внезапно упал в объятия Джека, прижался к нему, охваченный отчаянной паникой. – О-о-оно п-п-прикоснулось к-ко мне-е-е-е! – пронзительно взвизгнул он. Тело его тряслось в руках Джека, как трос лебедки под избыточной нагрузкой. – Оно прикоснулось ко мне, оно п-прикоснулось к-ко мне, что-то там п-п-прикоснулось ко мне, И Я НЕ З-З-ЗНАЮ, ЧТО ЭТО БЫЛО. 2 Прижимаясь горящим лбом к плечу Джека, Ричард выдавил из себя историю, которую хранил в тайне все эти годы. Она покидала его маленькими твердыми кусочками, словно он отхаркивал деформированные пули. Слушая, Джек вспоминал тот случай, когда его отец вошел в гараж… и двумя часами позже появился в конце квартала, направляясь к дому. Невеселые воспоминания, но случившееся с Ричардом было гораздо хуже. Именно это происшествие объясняло железную, бескомпромиссную установку его друга на существование реальности, только реальности, ничего, кроме реальности. Оно объясняло полное неприятие любых фантазий, даже научной фантастики… а Джек знал по собственному школьному опыту, что ученики с техническими наклонностями, такие как Ричард, обычно читают НФ запоем… если это настоящая НФ – Хайнлайн, Азимов, Артур Кларк, Ларри Нивен. Разумеется, избавьте нас от метафизической мути робертов силвербергов и барри молзбергов, но те произведения, где речь идет о звездных квадрантах и логарифмах, мы будем читать до посинения, пока эти тексты не полезут у нас из ушей. К Ричарду это не относилось. Нелюбовь Ричарда к беллетристике засела в нем так глубоко, что он брался за роман лишь при одном условии: если тот значился в списке книг, обязательных для прочтения. В начальных классах он разрешал Джеку выбирать книги, которые включались в свободный список прочитанного за лето. Его не волновало, что это за книги, он пережевывал их, как овсянку. И Джеком овладела идея фикс: найти историю – любую историю, – которая порадует Ричарда, повеселит Ричарда, увлечет Ричарда, как иной раз увлекали Джека хорошие романы и рассказы… хорошие, думал он, почти такие же, как Дневные грезы, и каждый создавал свою версию Долин. Но ему так и не удалось вызвать дрожь удовольствия, высечь искру, добиться хоть какой-то реакции. Любое произведение, будь то «Рыжий пони», «Дорожный демон», «Над пропастью во ржи» или «Я – легенда», встречались одинаково: Ричард хмурился, тупо сосредотачивался, а потом следовал скучнейший отчет о прочитанном, за который преподаватель английского ставил четверку с минусом, если пребывал в прекрасном расположении духа. В те редкие семестры, когда Ричард не видел свою фамилию в списке лучших учеников, картину портила исключительно тройка по английскому языку и литературе. Когда Джек дочитал «Повелителя мух» Уильяма Голдинга, его трясло, бросало то в жар, то в холод, он ощущал восторг и страх, и больше всего ему хотелось – как и всегда, если попадалась особенно хорошая история, – чтобы она никогда не заканчивалась, продолжалась и продолжалась, как продолжается жизнь (только жизнь обычно скучнее и бессмысленнее, чем истории). Он знал, что Ричарду скоро сдавать отчет о прочитанной книге, и отнес ему потрепанную книжку в бумажной обложке в полной уверенности, что «Повелитель мух» совершит невозможное и Ричард отреагирует на историю о потерявшихся мальчиках, медленно превращающихся в дикарей. Но Ричард воспринял «Повелителя» так же, как и прочие книги, и написал еще один отчет, такой же яркий и сверкающий, как заключение о вскрытии жертвы автомобильной аварии, составленное страдающим от похмелья патологоанатомом. «Да что это с тобой, Ричард? – взорвался тогда Джек. – Почему, Господи ты Боже, ты встречаешь в штыки хорошую историю?» Но Ричард лишь ошарашенно смотрел на него, не понимая злости Джека. «Знаешь, в действительности нет такого понятия, как хорошая выдуманная история», – ответил тогда он. В тот день Джек ушел домой в замешательстве: он не мог понять полного отрицания Ричардом выдуманных историй. Но теперь он думал, что многое прояснилось, даже больше, чем ему хотелось. Возможно, Ричард каждую новую книгу воспринимал как дверь стенного шкафа, которую ему предлагалось открыть. Возможно, каждая яркая картинка на обложке с изображениями людей, которые никогда не будут настоящими, напоминала Ричарду о том утре, когда он наелся выдумками до отвала, так что хватило на всю оставшуюся жизнь.