– Все нормально, Волк, – устало успокоил он своего друга, в двадцатый или тридцатый раз за день освобождаясь от обхвативших его рук. – Они уехали. – Так громко! – простонал Волк. – Волк! Волк! Так громко, Джек, мои уши, мои уши! – Прямоточный глушитель, – пояснил Джек, утомленно подумав: Тебе понравятся калифорнийские автострады, Волк. Мы туда попадем, если продолжим наше совместное путешествие, будь уверен. А потом заглянем на автомобильные гонки. Или на мотоциклетные. Ты придешь в восторг. – Некоторым нравится этот звук, знаешь ли. Они… – Приступ кашля согнул его пополам. Мир поплыл в серые тени. Потом вернулся, медленно, очень медленно. – Нравится, – пробормотал Волк. – Как такое может нравиться, Джек? И запахи… Джек знал, что для Волка запахи – самое страшное. Они не пробыли здесь и четырех часов, как Волк начал называть Америку Страной плохих запахов. В первую ночь Волка рвало пять или шесть раз, сначала мутной речной водой из другой реальности, потом желчью. Это все запахи, страдальчески объяснял он. Он не знал, как Джек может их выносить, как все могут их выносить. Джек понимал: вернувшись из Долин, ты окунаешься в запахи, которых не замечаешь, живя здесь. Дизельное топливо, выхлопные газы бензиновых двигателей, промышленные отходы, мусор, отравленная вода, химикалии. Потом ты снова к ним привыкаешь. Привыкаешь или перестаешь их ощущать. Только с Волком такого не происходило. Он ненавидел автомобили, ненавидел запахи, ненавидел этот мир. Джек не думал, что Волк когда-либо к нему привыкнет. Понимал: если ему не удастся в самом скором времени вернуть Волка в Долины, тот скорее всего рехнется. И вероятно, в процессе сведет с ума меня, подумал Джек. Не так много для этого и надо. Грузовичок с дощатым кузовом, заполненным клетками с курами, протарахтел мимо, за ним следовал длинный хвост нетерпеливых легковушек, некоторые водители жали на клаксон. Волк буквально прыгнул в объятия Джека. Того, ослабленного болезнью, отбросило в заваленный мусором заросший кювет, где он приземлился на пятую точку, да так, что щелкнули зубы. – Извини, Джек. – Голос Волка был совершенно несчастным. – Бог поколотит меня. – Не твоя вина, – ответил Джек. – Устал. Пора отдохнуть. Волк сел рядом с Джеком, молча, озабоченно глядя на него. Он знал, какие создает сложности для Джека, знал, что Джеку не терпится продвигаться на запад быстрее, чтобы оторваться от Моргана, но в основном – по какой-то другой причине. Он знал, что во сне Джек звал маму и иногда плакал. Но, бодрствуя, Джек заплакал только один раз, после того как Волк потерял самообладание на выезде из Арканума. Это случилось, когда он понял, что Джек подразумевал под попуткой. Когда он сказал Джеку, что не сможет ехать на попутке – по меньшей мере сейчас, а может, и никогда. После этого Джек сел на верхний рельс ограждения и заплакал, закрыв лицо руками. Потом перестал плакать… отнял руки от лица и посмотрел на Волка так, словно хотел сказать, что оставит его в этой жуткой Стране плохих запахов… а без Джека Волк очень скоро сошел бы с ума. 4 Они дошли до выезда из Арканума по резервной полосе, Волк сжимался в комок и обнимал Джека всякий раз, когда в сгущающихся сумерках мимо проезжала легковушка или трейлер. Однажды Джек услышал насмешливый голос, донесенный вихрем, поднятым проехавшим автомобилем: «Где же ваша тачка, пидоры?» Он стряхнул с себя эти слова, как собака стряхивает попавшую в глаза воду, и просто продолжал идти, взяв Волка за руку и потянув за собой, когда почувствовал, что Волк сейчас рванет в лес. Джек понимал, как важно поскорее уйти с автострады, где запрещалось ловить попутки, и добраться до выезда из Арканума на западные полосы движения. В некоторых штатах законодательно разрешалось ловить попутку на выезде (так, во всяком случае, сказал Джеку бродяга, с которым они ночевали в одном сарае), но даже в тех штатах, где поднятая рука с оттопыренным вверх пальцем считалась преступлением, копы не обращали на тебя внимания, если ты стоял на выезде. Поэтому первым делом предстояло добраться до выезда, надеясь, что по пути их не перехватит дорожный патруль. Джеку не хотелось и думать о том, как воспримут Волка копы. Наверное, решат, что это перенесенный в восьмидесятые Чарлз Мэнсон в очках Леннона. Они добрались до выезда, подошли к уходившей на запад полосе. Десять минут спустя рядом остановился видавший виды старенький «крайслер». Водитель, плотный мужчина в бейсболке с надписью «СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ ТЕХНИКА “КЕЙС”», наклонился и открыл дверцу: – Запрыгивайте, парни. Отвратительный вечер, правда? – Спасибо, мистер, это точно, – весело ответил Джек. Голова его лихорадочно работала, пытаясь вплести Волка в Историю, так что выражения лица Волка он не замечал. А вот мужчина заметил. И его лицо закаменело. – Унюхал что-то плохое, сынок? Джека вернули в реальность резкие нотки в голосе водителя. Добродушие исчезло, и создавалось ощущение, что он только-только покинул «Бар Апдайка в Оутли», выпив виски и закусив пивом. Джек тут же повернулся к Волку. Ноздри Волка раздувались, совсем как у медведя, который почувствовал близкий запах скунса. Губы не просто оттянулись от зубов, они сложились складками, и верхняя напоминала череду холмов и лощин. – Он что, умственно отсталый? – тихим голосом спросил Джека мужчина в бейсболке «СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ ТЕХНИКА “КЕЙС”». – Нет… э-э-э… он просто… Волк зарычал. Это решило дело. – Господи. – Мужчина, похоже, не верил своим глазам. Он нажал педаль газа, и автомобиль рванул с места, дверца захлопнулась на ходу. Задние фонари сверкнули в дождливом сумраке, их отражения красными стрелами прочертили асфальт. – Это здорово. – Джек развернулся к Волку, который отпрянул от его злости. – Просто здорово! Если у этого парня есть радиопередатчик, он уже на девятнадцатом канале, вызывает копов, сообщает им, что парочка психов ловит попутку на выезде из Арканума! Джейсон! Или Иисус! Или кто там еще, мне без разницы! Ты хочешь увидеть, как заколачивают эти чертовы гвозди, Волк? Сделай такое еще несколько раз, и ты почувствуешь, как их заколачивают! В нас! Их заколотят в нас! Уставший донельзя, плохо соображающий, раздраженный, едва держащийся на ногах, Джек надвигался на сжавшегося в комок Волка, который мог – если бы захотел – одним крепким ударом оторвать ему голову, но только пятился. – Не кричи, Джек, – взмолился он. – Запахи… быть там… взаперти с этими запахами… – Я не заметил никаких запахов! – крикнул Джек. Голос сел, воспаленное горло саднило еще сильнее, но он не мог остановиться: или кричать, или сойти с ума. Мокрые волосы упали на глаза. Он отбросил их и шлепнул Волка по плечу – сильно, рука тут же отозвалась болью. Словно ударил камень. Волк жалобно взвыл, и Джек разозлился еще сильнее. Добавило злости и то, что он солгал. В этот раз он пробыл в Долинах менее шести часов, но в автомобиле этого мужчины воняло, как в клетке дикого зверя. Давно выпитым кофе, свежим пивом (вскрытая банка «Штроха» стояла у водителя между ног), а освежитель воздуха, висевший на зеркале заднего вида, пах сухой сладковатой пудрой со щеки трупа. И Джек уловил еще какой-то запах, более темный, более гадкий… – Никаких! – прохрипел он. Шлепнул Волка по другому плечу. Волк снова взвыл и развернулся, сгорбился, как ребенок, которого ударил сердитый отец. Джек заколотил его по спине, выбивая брызги из комбинезона. Всякий раз, когда рука шлепала по телу Волка, тот подвывал. – Так что тебе лучше к этому привыкнуть (Шлеп!), потому что в следующем автомобиле, который здесь остановится, может сидеть коп (Шлеп!), или это будет мистер Морган Слоут в его блевотно-зеленом «БМВ» (Шлеп!), и если ты так и будешь большим младенцем, мы окажемся в большом гребаном мире страданий! (Шлеп!) Ты это понимаешь? Волк молчал. Стоял, согнувшись, спиной к Джеку, дрожа всем телом. Плакал. Джек почувствовал, как к горлу поднялся комок, почувствовал, как защипало вдруг ставшие горячими глаза. И от этого ярость его разгорелась еще сильнее. Какая-то ужасная часть его сознания больше всего хотела, чтобы он поколотил самого себя, и знала, что самый чудесный способ это проделать – колотить Волка. – Повернись ко мне! Волк повернулся. Слезы текли из мутно-карих глаз за круглыми очками. Под носом висели сопли. – Ты меня понимаешь? – Да, – простонал Волк. – Да, я понимаю, но я не мог ехать с ним, Джек. – Почему? – Джек сердито смотрел на него, прижимая кулаки к бокам. И как же у него болела голова! – Потому что он умирал, – тихо ответил Волк. Джек вытаращился на Волка, злость быстро уходила. – Джек, ты не знал? – мягко спросил Волк. – Волк! Ты этого не учуял? – Нет, – едва слышно выдохнул Джек. Но он что-то учуял, ведь так? Что-то такое, чего не улавливал раньше. Смесь… Тут до него дошло, и силы разом его покинули. Он тяжело опустился на отбойник, глядя на Волка. Говно и гниющий виноград. Вот что он учуял. Не совсем, но близко к тому. Говно и гниющий виноград. – Это самый худший запах, – пробормотал Волк. – Он появляется, когда люди забывают, как быть здоровыми. Мы называем это… Волк!.. Черной болезнью. Я не думаю, что он знал об этом. И… эти чужаки не могут ее унюхать, верно, Джек? – Не могут, – прошептал Джек. Если бы он внезапно перенесся в Нью-Хэмпшир, в спальню матери в «Альгамбре», то унюхал бы этот отвратительный запах? Да. От матери шел этот запах, струился изо всех пор, запах говна и гниющего винограда, черной болезни. – Мы называем ее рак, – прошептал он. Мы называем ее рак, и у моей матери эта болезнь. – Я не знаю, смогу ли ехать на попутке или нет. Я попробую, если ты хочешь, Джек, но запахи… внутри… снаружи тоже плохо – Волк! – но внутри… Именно тогда Джек закрыл лицо руками и заплакал, от отчаяния, но главным образом от усталости. И да, Волк правильно понял выражение его лица: на мгновение искушение оставить Волка перестало быть просто искушением, превратилось в единственно возможный выход. Шансы добраться до Калифорнии и найти Талисман – чем бы он ни был – с самого начала были невелики, но теперь упали почти до нуля. Волк не просто замедлял его продвижение к цели. Из-за Волка они рано или поздно угодили бы в тюрьму. Скорее рано. И как он объяснит появление Волка Рациональному Ричарду Слоуту? Так что в тот момент на лице Джека Волк увидел холодную расчетливость, от которой у него подкосились колени. Он упал на них и протянул к Джеку сцепленные руки, как влюбленный в плохой викторианской мелодраме. – Не уходи и не оставляй меня здесь, Джек, – заплакал Волк. – Не оставляй доброго Волка, не оставляй меня здесь, ты перенес меня сюда, пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня здесь… И все – связной речи Волк лишился. Возможно, он пытался что-то сказать, но мог только рыдать. Джек почувствовал, как на него навалилась безмерная слабость – не просто навалилась, хорошо села, как привычная куртка. Не оставляй меня здесь, ты перенес меня сюда… Вот так. Теперь он в ответе за Волка, верно? Да. Естественно, да. Он схватил Волка за руку и перетащил из Долин в Огайо, и ноющее плечо – тому доказательство. Разумеется, выбора у него не было. Волк тонул, а если бы не утонул, Морган изжарил бы его этой хреновиной, которая метала молнии. И если бы он мог повернуть время вспять, то спросил бы: «Что бы ты предпочел, Волк, старина? Попасть сюда и бояться или остаться там и умереть?» Да, конечно, спросить он мог, но только Волк ему бы не ответил, потому что туго соображал. И дядя Томми обожал цитировать китайскую поговорку: «Если ты спас человеку жизнь, ответственность за него лежит на тебе до конца жизни». Купание в реке, побег – это не имело значения. Ответственность за Волка лежала на нем. – Не оставляй меня, Джек, – рыдал Волк. – Волк-Волк! Пожалуйста, не оставляй старого доброго Волка, я тебе помогу, я буду охранять тебя всю ночь, я много чего умею, только не… не… – Перестань голосить и поднимайся. – Голос Джека звучал ровно и спокойно. – Я тебя не оставлю. Но мы должны убраться отсюда, на случай если этот тип вызвал копов. Пошли. 5 – Ты придумал, что нам теперь делать, Джек? – робко спросил Волк. Они больше получаса просидели в заросшем кустами кювете, сразу за административной границей Манси, и когда Джек повернулся к Волку, тот с облегчением увидел его улыбку. Вымученную улыбку, и Волку не нравились темные мешки усталости под глазами Джека (еще меньше ему нравился запах Джека – больной запах), но все-таки улыбку. – Думаю, я знаю, что нам сейчас надо сделать, – ответил Джек. – Я думал об этом несколько дней назад, когда купил новые кеды. Он поднял ноги. Оба посмотрели на кеды в скорбном молчании. Ободранные, потрепанные, грязные. Левый просил каши. Джек относил их… он наморщил лоб, вспоминая. Температура мешала думать. Три дня. Только тремя днями раньше он купил их на распродаже в магазине «Файва». Теперь они выглядели старыми. Старыми. – В любом случае… – Джек вздохнул, потом улыбнулся. – Видишь то здание, Волк? Угловатое здание из серого кирпича островом возвышалось посреди огромной автомобильной стоянки. Волк знал, чем будет пахнуть асфальт на этой стоянке: мертвыми, разлагающимися животными. Он будет задыхаться от этого запаха, а Джек едва его заметит. – К твоему сведению, на указателе написано «Таун-лайн-сиксплекс», – пояснил Джек. – Звучит как кофейник, но на самом деле это кино с шестью залами. Так что найдется хоть один фильм, который нам понравится. – И днем народу там будет немного, а это хорошо, потому что у тебя, Волк, есть раздражающая привычка слетать с катушек. – Пошли. – И он тяжело поднялся. – Что такое кино, Джек? – спросил Волк. Он знал, что превратился в жуткую проблему для Джека – настолько жуткую, что теперь, каким бы ни был повод, старался даже не выражать беспокойство, не говоря уже о том, чтобы протестовать. Но ему в голову пришла пугающая мысль: вдруг «пойти в кино» и «поймать попутку» – одно и то же? Джек называл ревущие телеги и кареты «машинами», и «шеви», и «джертранами», и «универсалами» (последние, думал Волк, выглядели как кареты в Долинах, которые перевозили пассажиров от одной станции к другой). Может, «кино» – еще одно название этих ревущих зловонных карет? Очень даже вероятно. – Знаешь, лучше показать, чем объяснять, – ответил Джек. – Думаю, тебе понравится. Пошли.