Чувствуя себя лучше, чем с того момента, как все это началось – и только Богу было известно, как давно все это началось, – Джек вновь зашагал по Западной дороге, легко и пружинисто, с широкой и глупой улыбкой. Время от времени он оглядывался и еще очень долго мог видеть летающих людей. Чистейший воздух Долин, казалось, обладал свойствами увеличительного стекла. Но и после того, как они скрылись из виду, ощущение радости осталось, словно радуга в голове. 7 Когда солнце начало садиться, Джек осознал, что откладывал возвращение в другой мир – в американские Долины, – и не только из-за ужасного вкуса волшебного сока. Откладывал, потому что не хотел уходить. Вновь начали появляться небольшие рощи деревьев – высоких, с плоскими вершинами, напоминающих эвкалипты; среди травы заструился ручей и повернул направо, чтобы течь вдоль дороги. Далеко-далеко, по правую руку, Джек увидел огромное зеркало воды. Настолько огромное, что где-то с час, видя воду, принимал ее за небо, гадая, почему в этом месте оно такое синее. Но наконец понял: это не небо, а озеро. Великое озеро, подумал Джек и улыбнулся: все правильно. В другом мире он приближался бы к озеру Онтарио. Он по-прежнему пребывал в отличном настроении. Продвигался в правильном направлении – может, взял чуть севернее, но не сомневался, что вскоре Западная дорога повернет куда надо. Это ощущение почти маниакальной радости – которое Джек определял как бодрость и веселье – перешло в спокойную безмятежность, чувство такое же чистое, как воздух Долин. Только одно омрачало его прекрасное расположение духа – воспоминание (шесть, шесть, Джеку было шесть) о Джерри Бледсоу. Почему это воспоминание вызывало такую тревогу? Нет… не воспоминание… два воспоминания. Первое – я и Ричард, подслушивающие, как миссис Фини рассказывает своей сестре, что электричество вырвалось и поджарило его, расплавило очки на носу, что она слышала, как мистер Слоут кому-то говорил об этом по телефону… И потом, за диваном, где я вовсе не собирался что-то подслушивать и вынюхивать, но услышал слова отца: «У всего есть последствия, и некоторые могут оказаться крайне неприятными». И Джерри Бледсоу действительно испытал на себе неприятные последствия, верно? Когда очки плавятся на твоем носу, можно точно сказать, что это очень даже неприятно, да… Джек остановился. Остановился как вкопанный. Что ты хочешь этим сказать? Ты знаешь, что я хочу этим сказать, Джек. Твой отец уходил в тот день – он и Морган, оба. Они отправились сюда. Сюда, но куда именно? Я думаю, в то самое место, где находится их офисное здание в Калифорнии, в американских Долинах. И они что-то сделали, или один из них что-то сделал. Может, что-то серьезное, может, всего лишь бросил камень… или зарыл в землю огрызок яблока. И каким-то образом… это аукнулось там. Аукнулось там и убило Джерри Бледсоу. Джек содрогнулся. Да, наверное, он знал, почему его память так долго возилась с этим воспоминанием – игрушечное такси, бормотание мужских голосов, Декстер Гордон, играющий на саксе. Воспоминание не хотело всплывать. Потому что… (Кто вызывает эти изменения, папочка?) оно предполагало, что, просто находясь здесь, ты можешь сделать что-то ужасное в другом мире. Развязать третью мировую войну? Нет, вероятно, нет. В последнее время он не убивал никаких королей, ни молодых, ни старых. Но что потребовалось для того, чтобы вызвать эхо, которое убило Джерри Бледсоу? Дядя Морган застрелил двойника Джерри (если таковой имелся)? Пытался продать кому-то из долинских шишек идею электричества? Вдруг хватило сущей мелочи – чего-то не более судьбоносного, чем покупка куска мяса на местной ярмарке? Кто вызывает эти изменения? Что дает ход этим изменениям? Небольшой потоп, милый скромный пожар. Внезапно во рту у Джека пересохло. Он подошел к ручью, текущему вдоль дороги, плюхнулся на колени, опустил руку, чтобы набрать воды. Внезапно замер. Гладкую поверхность ручья окрашивали цвета надвигающегося заката… но вдруг в них добавилось красного, и создалось полное впечатление, что течет кровь, а не вода. Потом красное стало черным, а мгновением позже – прозрачным, и Джек увидел… Жалкий писк сорвался с его губ, когда он увидел дилижанс Моргана, мчащийся по Западной дороге, запряженный чертовой дюжиной взмыленных лошадей с черными плюмажами. С нарастающим ужасом Джек осознал, что возница, восседающий на козлах, упирающийся в грязевой щиток сапогами, то и дело щелкающий хлыстом, – Элрой. Но хлыст он держал вовсе не в руке, а в некоем подобии копыта. Элрой правил этим кошмарным экипажем, Элрой ухмылялся, демонстрируя жуткие клыки. Элрой, которому не терпелось вновь увидеть Джека Сойера, чтобы вспороть Джеку Сойеру живот и вытащить внутренности. Джек стоял на коленях у ручья, с вытаращенными глазами, его губы дрожали от отвращения и ужаса. Он только что увидел последний элемент своего озарения, мелочь, конечно, но, возможно, самую пугающую: глаза лошадей, похоже, светились. Похоже, светились, потому что их заполнял свет – закатный свет. Дилижанс мчится на запад по этой самой дороге… вдогонку за мной. На четвереньках, не уверенный, что сможет устоять на ногах, Джек отполз от ручья и неуклюже выбрался на дорогу. Упал в пыль, так что бутылка Спиди и зеркало продавца вдавились в тело, повернул голову, прижался правыми щекой и ухом к земле. Почувствовал устойчивый гул сухой утрамбованной земли. Далекий… но приближающийся. Элрой на козлах… Морган внутри. Морган Слоут? Морган из Орриса? Не важно. Один другого не лучше. Он не без труда вырвался из гипноза, вызванного гулом в земле, поднялся. Достал из-под камзола бутылку Спиди – неизменную что в Долинах, что в США, – вытащил моховую пробку, не заботясь о том, что частички мха посыпались в оставшуюся жидкость – пару дюймов на донышке, не больше. Нервно посмотрел налево, словно ожидая увидеть на горизонте черный дилижанс, глаза лошадей, наполненные закатным светом, сверкающие, как колдовские фонари. Разумеется, ничего не увидел. В Долинах горизонты были уже, он это уже заметил, и звуки разносились на большие расстояния. Дилижанс Моргана мчался милях в десяти к востоку, может, и в двадцати. И все же он близко, подумал Джек, поднимая бутылку ко рту. Но за какую-то секунду до того, как жидкость полилась в рот, его разум завопил: Эй, подожди минутку! Подожди минутку, болван, или ты хочешь погибнуть? Действительно, получилось бы круто, если бы он отхлебнул волшебного сока Спиди, стоя посреди Западной дороги, а потом перенесся бы в другой мир и материализовался на проезжей части, чтобы тут же угодить под колеса мчащейся на полной скорости фуры или почтового грузовика. Джек поплелся к обочине… потом на всякий случай отошел на десять или двадцать шагов в высокую, по бедро, траву. Сделал последний глубокий вдох, заполняя легкие сладостью Долин, хватаясь за чувство безмятежности… чувство радужности. Я должен запомнить, каково здесь, подумал он. Мне это понадобится… Возможно, я попаду сюда очень не скоро. Он поглядел на степь, постепенно темнеющую под напором наступающей с востока ночи. Порыв ветра, уже холодного, но по-прежнему сладостного, взъерошил ему волосы – и без того спутанные, – как ерошил траву. Ты готов, Джеки? Джек закрыл глаза, приготовился к встрече с отвратительным вкусом и приступом рвоты, который мог за этим последовать. – Банзай, – прошептал он и выпил. Глава 14 Бадди Паркинс 1 Джека вырвало розовой слюной, его лицо находилось в считанных дюймах от травы на длинном склоне, спускавшемся к четырехполосному шоссе. Он тряхнул головой, стоя на коленях, выгнув спину к тяжелому серому небу. Мир – этот мир – вонял. Джек подался назад от струек рвоты, налипших на травинки, но вонь не уменьшилась. Пары бензина и бесчисленное множество других отрав наполняли воздух, и в нем явственно ощущались изможденность и усталость – даже шумы, долетавшие с автострады, добивали этот и без того умирающий воздух. Обратная сторона дорожного указателя высилась над головой, как громадный телевизионный экран. Пошатываясь, Джек поднялся. Далеко внизу, на другой стороне автотрассы, блестело бескрайнее зеркало воды, чуть менее серое, чем небо. На поверхности то возникало, то исчезало неприятное свечение. От воды поднимался запах железной стружки и усталого дыхания. Озеро Онтарио и жалкий городишко дальше по трассе – Олкот или Кендолл. Джек сбился с пути – потерял сотню, а то и больше миль и четыре с половиной дня. Он вышел из-под щита, надеясь, что только четыре с половиной. Подняв голову, посмотрел на черные буквы. Вытер рот. «АНГОЛА». Ангола? Где это? Всмотрелся в закопченный маленький город сквозь уже почти пригодный для дыхания воздух. И «Рэнд Макнэлли», бесценный компаньон, сообщил, что акры водяной глади – озеро Эри, и он не потерял драгоценные дни, а, наоборот, выиграл время. Но прежде чем Джек мог решить, а не лучше ли вернуться в Долины, когда там станет безопасно – то есть как только дилижанс Моргана промчится мимо, – прежде чем сделать это, прежде чем даже подумать об этом, он собирался заглянуть в этот закопченный маленький город, Анголу, и посмотреть, не вызвал ли он, Джек Сойер, Джеки, какое-нибудь из тех изменений, папочка. Джек двинулся вниз по склону, двенадцатилетний подросток в джинсах и клетчатой рубашке, высокий для своего возраста, уже начавший превращаться в бродягу, и на его лице отражалась явная тревога. Миновав половину склона, он осознал, что вновь думает на английском. 2 Много дней спустя и намного западнее мужчина (его звали Бадди Паркинс, и он только что выехал из Кембриджа, штат Огайо, по автостраде 40), решивший подвезти высокого подростка, назвавшегося Льюисом Фарреном, обратит внимание на его встревоженный вид и подумает, что у Льюиса, совсем мальчишки, тревога эта словно навсегда впечаталась в лицо. Расслабься, сынок, ради твоего же блага, хотелось сказать Бадди, но у мальчишки, если верить его истории, бед хватало на десятерых. Мать больна, отец умер, едет к тетке-учительнице в Бакай-Лейк… да, Льюис Фаррен не мог пожаловаться на недостаток поводов для тревоги. И выглядел он так, словно с прошлого Рождества не держал в руках больше пяти долларов. Однако… Бадди почувствовал, что в какой-то момент паренек начал навешивать ему на уши лапшу. Во-первых, пахло от него фермой, а не городом. Бадди Паркинс и три его брата обрабатывали триста акров земли неподалеку от Аманды, примерно в тридцати милях к юго-востоку от Колумбуса, и Бадди знал, что в этом ошибиться не может. Этот паренек пах Кембриджем, а Кембридж – сельская глубинка. Бадди вырос с запахом пахотной земли и амбара, навоза и кукурузы с горохом, и нестираная одежда паренька, который сейчас сидел рядом, вобрала в себя все эти запахи. Да и сама одежда! Миссис Фаррен, наверное, очень тяжело болела, думал Бадди, если отправила своего сына к тетушке в таких мятых джинсах, и столь грязных, что складки, казалось, закаменели. А обувь! Кроссовки Льюиса Фаррена грозили развалиться у него на ногах. Шнурки из связанных узлами обрывков, ткань порвалась или расползлась в нескольких местах. – Значит, они забрали отцовский автомобиль, Льюис? – спросил Бадди. – Как я и говорил, именно так. Паршивые трусы пришли ночью и просто выкрали его из гаража. Не думаю, что им такое позволено. Нельзя отнимать автомобиль у людей, которые работают в поте лица и готовы при первой возможности вновь платить взносы. Так ведь? Вы согласны? Честное загорелое лицо подростка повернулось к нему, словно это был самый серьезный вопрос в мире после помилования Никсона или, возможно, высадки в заливе Свиней, и Бадди, пожалуй, с этим соглашался – он склонялся к тому, чтобы согласиться с любым правильным мнением, высказанным этим мальчуганом, благоухавшим запахом работы на ферме. – Я полагаю, если задуматься, у любой медали две стороны, – ответил Бадди Паркинс без особой радости в голосе. Подросток моргнул, вновь повернулся лицом к ветровому стеклу. Опять Бадди почувствовал его тревогу – облако озабоченности, казалось, окутывало мальчугана – и даже пожалел, что не высказал вслух своего согласия с последним утверждением Льюиса Фаррена, которого тот, похоже, ждал. – Как я понимаю, твоя тетя – учительница начальной школы в Бакай-Лейк, – нарушил паузу Бадди, надеясь хоть немного подбодрить паренька. Стремись в будущее – не в прошлое. – Да, сэр, вы правы. Она учительница в начальной школе. Элен Воэн. – Выражение его лица не изменилось. Но Бадди снова это услышал: он не считал себя Генри Хиггинсом, профессором из того мюзикла, однако знал наверняка, что юный Льюис Фаррен выговором не похож на детей, выросших в Огайо. Все слова малец произносил не так, ставил ударения не на тех слогах. Нет, этот голос не принадлежал уроженцу Огайо. Тем более уроженцу сельской глубинки. Подросток говорил с акцентом. Возможно ли, чтобы какой-нибудь мальчишка из Кембриджа, штат Огайо, научился так говорить? По какой-то безумной причине? Этого Бадди исключить не мог.