– Вам следовало убить обоих братьев Эллис, – произнес Джек и отбросил пустой шлем. Тот громко ударился об пол далеко внизу и откатился, как игрушка. Отель, казалось, съежился от страха. Джек повернулся к широкому коридору второго этажа, и здесь – наконец-то – его ждал свет: яркий и чистый. Совсем как в тот день, когда он увидел летающих людей. Коридор заканчивался еще одной двустворчатой дверью, пока закрытой, но свет проникал в щели над и под створками, а также между ними, что однозначно свидетельствовало о его яркости. Джеку не терпелось увидеть этот свет, а еще больше – его источник. Он пришел, чтобы увидеть его, пробился сквозь кромешную тьму. Тяжелые двери украшала изящная резьба, а золотые буквы над ними, потускневшие, но вполне читаемые, гласили: «БАЛЬНЫЙ ЗАЛ ДОЛИН». – Эй, мама. – В тихом голосе Джека Сойера, идущего в это сияние, звучало изумление. Счастье царило в его сердце: ощущение радуги, радуги, радуги. – Эй, мама. Думаю, я у цели. Действительно у цели. Осторожно, с благоговейным трепетом, Джек взялся за обе ручки, потянул их вниз. Открыл двери – и в тот же миг расширившийся луч чистейшего белого света упал на его поднятое переполненное восторгом лицо. 7 Так уж вышло, что Лучезарный Гарденер посмотрел на отель в тот самый момент, когда Джек справился с последним из пяти рыцарей-хранителей. Преподобный услышал глухой рокот, словно где-то в отеле взорвалась маленькая динамитная шашка. В ту же секунду яркий свет вспыхнул во всех окнах второго этажа «Эджинкорта», и все бронзовые символы – луны, и звезды, и малые планеты, и странные кривые стрелы – мгновенно замерли, прекратив вращение. Гарденер своим нарядом напоминал бойца отряда особого назначения лос-анджелесской полиции. Поверх белой рубашки он надел толстый черный бронежилет, на плечо повесил потрескивавшую рацию на холщовом ремешке. Ее короткая антенна покачивалась взад-вперед при каждом шаге. На другом плече расположился «уэзерби» тридцать шестого калибра. Этот охотничий карабин размерами не уступал противотанковой винтовке. От одного его вида у охотника Роберта Руарка потекли бы слюнки. Гарденер купил карабин шесть лет назад, когда обстоятельства вынудили его избавиться от прежней охотничьей винтовки. Чехол для «уэзерби» – из настоящей кожи зебры – лежал в багажнике черного «кадиллака», рядом с телом сына. – Морган! Морган не повернулся. Он стоял позади и чуть левее нагромождения скал, которые торчали из песка, словно черные клыки. В двадцати футах за скалами и только в пяти – от линии прибоя лежал Спиди Паркер, он же Паркус. Будучи Паркусом, он однажды приказал заклеймить Моргана из Орриса – и на внутренних сторонах больших бедер этого Моргана остались шрамы. Такими клеймами в Долинах метили предателей, и только прямое вмешательство королевы Лауры привело к тому, что клейма появились не на щеках, а там, где их всегда скрывала одежда. У Моргана – у обоих Морганов – любви к королеве от этого не прибавилось, но ненависть к Паркусу, раскопавшему их прежние делишки, выросла многократно. И теперь Паркус/Паркер лежал лицом вниз, его затылок покрывали гноящиеся язвы, из ушей капала кровь. Моргану хотелось верить, что Паркер еще жив, еще страдает, но последний раз его спина поднялась и опала сразу после того, как они с Гарденером пришли к этим скалам, где-то пятью минутами раньше. Когда Гарденер позвал его, Морган не повернулся, потому что предпочел продолжить изучать давнего врага, теперь поверженного. Тот, кто утверждал, что месть не сладка, конечно же, ошибался. – Морган! – вновь прошипел Гарденер. На этот раз, хмурясь, Морган повернулся: – Ну? Что? – Посмотрите! На крышу отеля! Морган увидел, что все флюгеры и орнаменты крыши – бронзовые фигуры, прежде вращавшиеся с одной и той же скоростью как в штиль, так и в ураган, – остановились. В то же мгновение земля колыхнулась у них под ногами и снова застыла. Будто подземный зверь невероятных размеров содрогнулся в спячке. И Морган поверил бы, что ему это почудилось, если бы не ужас в округлившихся, налитых кровью глазах Гарденера. Готов спорить, ты сожалеешь, что тебе пришлось покинуть Индиану, Гард, подумал Морган. В Индиане землетрясений не бывает, верно? Бесшумный свет вновь сверкнул в окнах «Эджинкорта». – Что это значит, Морган? – хрипло спросил Гарденер. И Морган увидел, что безумная ярость, вызванная утратой сына, превратилась в страх за свою шкуру. Скучное это занятие – бояться за себя, но Морган знал, что нужна самая малость, чтобы прежняя ярость вспыхнула вновь. Ненавидел Морган другое: напрасную трату энергии на то, что в данный момент не имело отношения к устранению главной помехи к захвату контроля над миром – всеми мирами, – к устранению Джека Сойера, который из мелкого вредителя вырос в самое чудовищное препятствие, какое только возникало на пути Слоута. Запищала рация Гарденера. – Командир четвертой красной бригады Лучезарному! Лучезарный, как слышите? – Лучезарный слушает, командир четвертой красной бригады! – рявкнул Гарденер. – Что там у вас? – Один за другим последовали четыре сбивчивых, возбужденных донесения, почти одинаковых. В них не было ничего такого, о чем они с Морганом не знали сами: вспышки света, остановка флюгеров, дрожь земли, возможно, предвестник землетрясения, – но Гарденер всякий раз слушал внимательно, задавал короткие вопросы, по окончании каждого разговора рявкал: «Конец связи!» – а по ходу иной раз вставлял «повтори» или «понял». Слоут подумал, что преподобный очень напоминает эпизодический персонаж в фильме-катастрофе. Но если его это успокаивало, почему нет? Опять же, разговоры по рации избавляли Слоута от необходимости отвечать на вопрос Гарденера… однако теперь, думая об этом, он склонялся к тому, что Гарденер и не хотел услышать ответ на свой вопрос и по этой причине ушел с головой в никчемную болтовню по рации. Хранители мертвы или выведены из игры. Потому-то и остановились флюгеры. Об этом свидетельствовали вспышки света. Джек еще не добрался до Талисмана… пока не добрался. Если доберется, тогда все в Пойнт-Венути действительно содрогнется, затрещит, покатится. И теперь Слоут думал, что мальчишка доберется до Талисмана… что только он и мог заполучить Талисман. Впрочем, Слоута это не пугало. Его рука поднялась и коснулась ключа на шее. «Конец связи», и «понял», и «сообщение принято» Гарденера иссякли. Он выключил рацию и посмотрел на Моргана широко раскрытыми, испуганными глазами. Прежде чем преподобный успел произнести хоть слово, Морган мягко положил руки ему на плечи. Если он и любил кого-то, не считая своего бедного умершего сына, если и любил – по-своему, разумеется, не так, как все, – то именно этого человека. Они прошли долгий путь в обоих мирах, и Морган из Орриса с Осмондом, и Морган Слоут с Робертом Гарденером по прозвищу Лучезарный. Примерно такая же винтовка висела на плече Гарденера в тот день, когда он застрелил в Юте Фила Сойера. – Послушай, Гард, – спокойно произнес он. – Мы победим. – Вы в этом уверены? – прошептал Гарденер. – Я думаю, он убил Хранителей, Морган. Я знаю, это звучит безумно, но я действительно думаю… – Он замолчал, его губы дрожали, на них блестели капельки пены. – Мы победим, – повторил Морган тем же спокойным голосом, нисколько не сомневаясь в своих словах. В нем говорила предопределенность. Многие годы он ждал этого, и ведшая его решимость никуда не делась. Джек выйдет из отеля с Талисманом в руках. Талисман обладал безмерной мощью… но отличался и хрупкостью. Морган посмотрел на оснащенный оптическим прицелом карабин, чья пуля могла остановить носорога, потом прикоснулся к ключу, из которого вылетали молнии. – У нас есть все необходимое, чтобы разобраться с ним, когда он выйдет из отеля, – продолжил он. – В любом мире. Если ты сохранишь самообладание, Гард. Если будешь стоять со мной плечом к плечу. Губы преподобного стали дрожать чуть меньше. – Морган, разумеется, я… – Помни, кто убил твоего сына. В тот самый момент, когда Джек Сойер вогнал горячую монету в лоб чудовища в Долинах, у Руэла Гарденера, который с шести лет страдал не причинявшими особого ущерба здоровью слабыми эпилептическими припадками (в том же возрасте у сына Осмонда начали проявляться симптомы так называемой болезни Проклятых земель), случился сильный припадок, когда он сидел на заднем сиденье управляемого Волком «кадиллака», мчавшегося по автостраде 70 на запад, из Иллинойса в Калифорнию. Он умер, полиловевший и задохнувшийся, на руках Лучезарного Гарденера. И теперь глаза Гарденера начали вылезать из орбит. – Помни, – мягко повторил Морган. – Плохой, – прошептал Гарденер. – Все мальчишки. Аксиома. Этот мальчишка – особенно. – Точно! – согласился Морган. – Не забывай об этом! Мы можем остановить его, но я хочу сделать так, чтобы он вышел из отеля по суше. Он повел Гарденера к скалам, к тому месту, откуда наблюдал за Паркером. Обратил внимание, что мухи – раздувшиеся мухи-альбиносы – уже начали садиться на мертвого ниггера. Они смотрелись на нем как пятна краски. Если бы существовал журнал «Вэрайети» для мух, Морган с радостью купил бы в нем место для рекламного объявления, сообщающего о местоположении Паркера. Прилетай каждая. Прилетайте все. Они отложат яйца в трещины его уже гниющей плоти, и человек, который заклеймил бедра двойника Моргана, послужит пищей личинкам. Моргана это вполне устраивало. Он указал в сторону балкона. – Надувной матрац где-то под ним. Он в форме лошади, уж не знаю почему. Где-то в тени. Но ты всегда был отменным стрелком. Если разглядишь матрац, пусти в него пару пуль. Утопи эту чертову хрень. Гарденер снял карабин с плеча, приник к прицелу. Долго водил ствол из стороны в сторону. – Я его вижу, – наконец удовлетворенно прошептал он и нажал спусковой крючок. Эхо выстрела прокатилось над водой. Ствол карабина поднялся, потом опустился. Гарденер выстрелил вновь. И еще раз. – Попал. – Гарденер опустил карабин. Храбрость вернулась, страх ушел. Он улыбался, точно так же, как при возвращении из Юты. – Плавает, как сдувшаяся шкура. Хотите взглянуть? – Он протянул карабин Слоуту. – Нет, – покачал головой Слоут. – Если ты говоришь, что попал, значит, так оно и есть. Теперь он выйдет из отеля по суше, и мы знаем, куда он направится. Думаю, он принесет с собой то, что мешало нам столько лет. Гарденер смотрел на него, сверкая глазами. – Я предлагаю переместиться вон туда. – Слоут указал на старый дощатый променад. Он находился за изгородью, и там Морган проводил долгие часы, разглядывая отель, гадая, что же находится в бальном зале. – Хоро… Тут земля начала стонать и дрожать у них под ногами: подземное чудовище пробудилось. Встряхнулось и заворчало. В этот самый момент ослепляющий белый свет заполнил все окна «Эджинкорта»: свет тысячи солнц. А потом все стекла разом вылетели. Осколки посыпались алмазным дождем. – ПОМНИ О СВОЕМ СЫНЕ И СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ! – проревел Слоут. Чувство предопределенности стало особенно сильным и ясным. В конце концов победить суждено ему! Вдвоем они побежали по пляжу к набережной. 8 Джек, наполненный благоговейным трепетом, медленно шел по паркету бального зала. Он смотрел вверх, его глаза сверкали. Лицо купалось в ярком белом сиянии, в котором слились все цвета: заката, восхода, радуги. Талисман висел в воздухе высоко над головой, медленно вращаясь. Хрустальный шар диаметром около фута, сиявший так ярко, что не представлялось возможным определить его точные размеры. Плавно закругляющиеся линии виднелись на поверхности Талисмана, напоминая параллели и меридианы… И почему нет? – подумал Джек, по-прежнему пребывая в трепетном восторге. – Это же мир – ВСЕ МИРЫ – в миниатюре. Более того: это ось всех возможных миров. Талисман пел, вращался, сиял. Джек стоял под ним, купаясь в тепле и чистоте доброй силы. Стоял, словно попав в грезу, ощущая, как эта сила вливается в него чистым весенним дождем, пробуждающим миллиард крохотных семян. Невероятная радость ракетой наполнила сознание, и Джек Сойер поднял обе руки над вскинутым к Талисману лицом, смеясь в ответ, чувствуя, будто сам поднимается к потолку. – Так приди ко мне! – крикнул он и прыгнул (сквозь? через?) в Джейсона. – Так приди ко мне! – крикнул он вновь на более мягком и напевном языке Долин: крикнул, смеясь, но по щекам текли слезы, и он понимал, что поход этот начал другой мальчик и ему же предстоит его закончить, а потому надо вернуться, прыгнуть