Да, были женщины, которые хотели вернуться. Не большинство, Элейн хотелось верить, что большинство проживающих здесь женщин не были сумасшедшими мазохистками, но могла ли она рисковать? Могла ли она, когда ее любимая Нана, которая каждый раз уходила в себя, когда ее отец поднимал голос… Перестань об этом думать, приказала она сама себе. Сконцентрируйся на своем деле. Красная полоска означала дешевый керосин, и, вероятно, от него будет не больше толку, чем от бензина, хранящегося в топливохранилищах разнообразных городских АЗС. По прошествии некоторого времени вы могли потушить зажженную спичку в керосине, находившемся в канистре с красной полосой. Но синие полоски означали, что в керосин добавлен стабилизатор, а эта смесь может сохранять свою стабильность в течение десяти и более лет. Дерево, которое они обнаружили в тот день, может быть, и удивительное, но это всего лишь дерево, а деревья горят. С тигром, конечно, нужно было считаться, но она взяла пистолет. Напугать его, застрелить, если это будет необходимо. (Она умела стрелять; отец научил ее.) В её голове проскакивала мысль, что это может оказаться ненужной предосторожностью. Лила назвала тигра и лису эмиссарами, и Элейн думала, что так и есть. У нее было предчувствие, что тигр не попытается ее остановить, что Дерево практически не охраняется. Если это была дверь, ее нужно было закрыть навсегда. Когда-нибудь Нана поймет и отблагодарит ее за то, что она поступила правильно. 9 Лила действительно спала, но проснулась вскоре после пяти, когда наступающий день был простой грустной линией света на горизонте. Она встала и воспользовалась выносным ведром. (Водопровод пришел в Дулинг, но он еще не добрался до её дома на Санкт-Джордж. «Возможно, через недельку-другую», — заверила её Магда). Лила подумала, что ей нужно вернуться в постель, но она знала, что если это сделает, то будет просто лежать и ворочаться, размышляя о том, как Тиффани — с пепельно-серой кожей в самом конце — в последний раз потеряла сознание с новорожденным ребенком на руках. Эндрю Джонсом, единственным наследством которого будет пачка скрепленных рукописных страниц. Лила оделась и вышла из дома. Она не имела никакой особой цели, но была не так уж удивлена, когда увидела перед собой разрушенную громадину здания муниципалитета; она провела большую часть своей взрослой жизни, работая там. Это был своего рода магнитный север, хотя там, на самом деле, ничего не было. Пожар нанес зданию значительный ущерб — начавшись от удара молнии, а может быть, из-за неисправной проводки. Стена здания, за которой находился офис Лилы, представляла собой почерневшие развалины, в то время как годы пронеслись через разбитые стены и окна и сделали свою работу с другой половиной, превратив гипсокартонные плиты, которыми был обшит её офис, в мусор, слоями покрывающий пол. Так что Лила очень удивилась, увидев кого-то, сидящего на гранитных ступеньках. Древние ступеньки еще долго будут оставаться целыми. Когда она приблизилась, фигура встала и подошла к ней. — Лила? — Хотя и полный неопределенности и грубый от недавно пролитых слез, голос был знакомым. — Лила, это ты? Новые женщины появлялись крайне редко, и если эта должна была стать последней, то лучшего и не могло быть. Лила побежала к ней, обняла ее, поцеловала в обе щеки. — Линни! О Боже, так приятно тебя видеть! Линни Марс обняла ее с панической силой, а затем отстранила подальше, чтобы получше рассмотреть лицо Лилы. Убедиться. Лила прекрасно это поняла, и не препятствовала. Линни улыбнулась, и слезы на щеках были хорошим предзнаменованием. Лиле показалось, что какие-то божественные весы были сбалансированы — уход Тиффани с одной стороны, прибытие Линни с другой. — Как долго ты тут сидишь? — Наконец-то спросила Лила. — Не знаю, — сказала Линни. — Час, может два. Я видела, как луна опускается. Я… я не знала, куда еще пойти. Я была в офисе, смотрела в ноутбук, а потом… как я сюда попала? Где мы? — Все очень сложно, — ответила Лила, и по мере того, как она вела Линни обратно к ступенькам, ей пришло в голову, что только женщины так говорят, мужчины же — почти никогда. — В каком-то смысле, ты все еще в кабинете, в одном из коконов. По крайней мере, так мы думаем. — Мы мертвые? Призраки? Ты об этом говоришь? — Нет. Это место вполне реально. — Сначала Лила не была в этом уверена на все сто, но теперь все стало на свои места. Чрезмерная близость может породить презрение, но она, безусловно, порождает и веру. — Как долго вы здесь? — По крайней мере, восемь месяцев. Может и больше. Время движется быстрее по эту сторону — где бы мы ни находились. Я думаю, что там, откуда ты появилась, не прошло даже недели с тех пор, как началась Аврора, верно? — Пять дней. Я так думаю. — Линни снова села. Лила чувствовала себя женщиной, которая уже давно живет за границей, и жаждала новостей о доме. — Расскажи мне, что происходит в Дулинге. Линни коснулась Лилы, а потом показала на улицу. — Но ведь это Дулинг, не так ли? Только выглядит каким-то потрескавшимся. — Мы над этим работаем, — сказала Лила. — Расскажи мне, что происходило перед тем, как ты заснула. Ты слышала от Клинте? Ты знаешь что-нибудь о Джареде? — Это было маловероятно, но она должна была задать этот вопрос. — Я не могу рассказать тебе очень много, — сказала Линни, — потому что последние два дня все, о чем я могла думать — как не заснуть. Я продолжала принимать эти наркотики из шкафчика для улик, те, из запасов братьев Гринеров, но, в конце концов, они перестали помогать. И там происходили странные вещи. Люди приходили и уходили. Кричали. Кто-то новый там за главного. Думаю, его звали Дэйв. — Дэйв, какой еще Дэйв? — Это все, что Лила могла сказать, едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть бывшего диспетчера. Линни сосредоточилась на своих руках, концентрируясь, пытаясь вспомнить. — Не Дэйв, — наконец произнесла она. — Фрэнк. Большой парень. Он был одет в форму, но не в полицейскую форму, но потом сменил ее на форму полицейского. Фрэнк Джирхарт, может быть? — Ты имеешь в виду Фрэнка Джиари? Офицера службы контроля за животными? — Да, — сказала Линни. — Джиари, все верно. Парень он целеустремленный. Преследует какие-то свои цели. Лила не знала, что делать с новостями о Джиари. Она вспомнила собеседование с ним перед приемом на работу, которая, в конце концов, отошла к Дэну Триту. Джиари произвел на неё впечатление — уверенный, все схватывает на лету — но его послужной список в качестве сотрудника службы контроля за животными ее беспокоил. У него было слишком мало благодарностей и слишком много выговоров. — А как же Терри? Он же самый старший офицер, он должен был занять мое место. — Пьет, — сказала Линни. — Некоторые из помощников смеялись над этим. — Что ты… Линни подняла руку, чтобы ее остановить. — Но потом, прямо перед тем, как я уснула, пришли мужчины и сказали, что Терри понадобилось оружие из оружейной комнаты из-за женщины в тюрьме. Со мной говорил тот парень — адвокат, о котором ты говоришь, что он напоминает тебе Уилла Гарднера из Хорошей жены.[329] — Бэрри Холден? — Лила не поняла. Женщина в тюрьме, несомненно, была Эви Блэк, и Бэрри помог Лиле засадить Эви в камеру в исправительном учреждении, но зачем ему… — Да, он. И некоторые другие были с ним. Одна была женщиной. Думаю, дочь начальника тюрьмы Коутс. — Этого не может быть, — сказала Лила. — Она работает в Вашингтоне. — Ну, может быть, это был кто-то другой. К тому времени как это происходило, я была как будто в глубоком тумане. Но я помню Дона Петерса, из-за того, что он пытался полапать меня в канун Нового года в Скрипучем колесе. — Петерс из тюрьмы? Он был с Бэрри? — Нет, Петерс пришел позже. Он был в ярости, когда узнал, что кое-что из оружия пропало. «Они забрали самое лучшее», — сказал он, — я помню это, и с ним был мальчик, и этот мальчик сказал… он сказал… — Линни посмотрела на Лилу огромными глазами. — Он сказал «А что если они отвезут его Норкроссу, в тюрьму? Как мы вытащим эту суку?» В голове Лилы возникла картина перетягивания каната, где Эви Блэк была узлом посередине. Перетянуть её к себе, вероятно, будет означать победу для той или иной стороны. — Что еще ты помнишь? Вспомни, Линни, это важно! — Хотя, что она могла с этим поделать, Лила даже не представляла. — Ничего, — сказала Линни. — После того, как Петерс и молодой парень убежали, я уснула. И проснулась здесь. — Она с сомнением осмотрелась вокруг, до сих пор не уверенная, что здесь кто-то был. — Лила? — Ммм? — Есть что-нибудь пожрать? Наверное, я не мертвая, потому что чувствую голод. — Конечно, — сказала Лила, помогая другой женщине встать на ноги. — Яичница и тосты, как тебе? — Как в раю. Я чувствую, что могу съесть полдюжины яиц и оставить место для блинчиков. Но Линнет Марс так и не успела позавтракать, фактически съев свой последний завтрак два дня назад (два вишневых Поп-тартса[330] из микроволновки в комнате отдыха шерифа). Когда две женщины шли по Санкт-Джордж-стрит, Лила почувствовала, что рука Линни тает. Краем глаза она уловила взгляд Линни, недоуменный. А после не осталось ничего, кроме облака мотыльков, поднимающихся в утреннее небо. Глава 10 1 Никто не может точно знать, говорил Лоуэлл Гринер-старший, где может начаться глубокозалегающий угольный пласт. — Иногда одно зубило показывает разницу между дерьмом и Шинолой,[331] как он выразился. Эта жемчужина упала с губ старого придурка, примерно в то время, когда многие из лучших шахтеров Трехокружья путешествовали по вычурно-трахнутым заграницам Юго-Восточной Азии, сжигая джунгли и куря начиненные героином косяки. Это была заварушка, которую Гринер-старший пропустил, учитывая отсутствие двух пальцев на правой ноге и одного пальца на левой руке. Немногие люди, которые когда-либо ходили по зеленой планете, говорили больше глупостей, чем покойный Лоуэлл Гринер-старший — он также верил в НЛО, мстительных духов леса, и верил на слово пустым обещаниям угольных компаний. Большой Лоуэлл Гринер, звали его, возможно, в честь той старой песни Джимми Дина о Большом Джоне.[332] Большой Лоу сыграл в ящик десять лет назад с полной бутылкой Рэбел Йелл в руках и легкими, которые были такими же черными, как битуминозные пески,[333] которые он добывал. Его сын Лоуэлл-младший (естественно известный как Маленький Лоу) вспоминал слова отца с печальной грустью после того, как шериф Лила Норкросс арестовала его и его старшего брата Мэйнарда с десятью килограммами кокаина, целой аптекой других снадобий, и всех их оружием. Казалось, что пласт их удачи подошел к концу, и Шинола волшебным образом превратилась в дерьмо, в тот момент, когда команда сотрудников департамента шерифа выбила кухонную дверь в их старом семейном доме; стоящий на берегу ручья фермерский дом являлся живым воплощением термина обветшалый. Маленький Лоу (который на самом деле ростом всего лишь на дюйм не доходил до шести футов и весил двести сорок)[334] не испытывал угрызений совести ни о чем, что он сделал, он сожалел только об одном — что все это не продлилось подольше. В те недели, которые он и Мэйнард провели взаперти в окружной тюрьме в ожидании перевода в Кофлин, он коротал большую часть своего свободного времени, вспоминая веселые деньки, которые у них были: спортивные автомобили, на которых они катались, прекрасные дома, где они зависали, девушек, с которыми они переспали, и многочисленных обормотов, которых они ушатали, тех, которые пересекли дорогу братьям Гринерам, и оказались в могиле. В течение последних пяти лет они были серьезными игроками, вверх и вниз по Голубому хребту. Это была адски жаркая гонка, и теперь, как казалось, стало слишком холодно. Они были оттраханы во все дыры. У копов были наркотики и оружие, а Китти Макдэвид рассказала, что она была свидетелем того, как Лоуэлл несколько раз обменивал пачки наличных денег на пакеты с коксом у их оптового поставщика, и что она видела, как он стрелял в того дурака из Алабамы, который пытался всучить им фальшивые купюры. К тому же, у копов был запас С4,[335] который они отложили на Четвертое июля. (План состоял в том, чтобы заложить его под бункер с сеном и посмотреть, смогут ли они заставить ублюдка взлететь вверх, как одну из тех ракет на Кейп Карнавал.) Какая же классная была гонка, Лоуэлл не знал, как долго он сможет удерживать в памяти эти воспоминания. Он думал, что сначала воспоминания похудеют, а потом и вовсе развалятся на части. Когда они совсем уйдут, думал Маленький Лоу, ему придется покончить с собой. Он этого не боялся. Чего он боялся, так это сдохнуть от тоски в какой-то медицинской палате, пойдя по пути Большого Лоу, будучи прикованным к инвалидной коляске, посасывая Рэбел Йелл и кислород из баллона в течение последних лет жизни, задохнувшись до смерти в собственных соплях. Мэйнарду, с тем зачатком мозговой активности, который он имел, вероятно, понравится времяпровождение в тюрьме в течение нескольких следующих десятилетий. Он был совсем не похож на Маленького Лоуэлла Гринера-младшего. Он был неспособен долго держать кулаки сжатыми, чтобы оставаться в игре. Потом, когда они ожидали досудебных слушаний, дерьмо превратилось в Шинолу. Благослови Боже Аврору, корабль их спасения. Спасение прибыло в четверг во второй половине дня, в тот день, когда сонная болезнь добралась до Аппалачей. Лоуэлл и Мэйнард сидели, закованные в наручники, на скамейке возле зала заседаний в здании суда Кофлина. И прокурор, и их адвокат должны были приехать часом раньше. — Какого хрена, — объявил придурок из полицейского департамента Кофлина, который их охранял. — Это глупо. Мне не достаточно платят, чтобы нянчиться с этими маленькими ублюдками, убивая на это весь день. Я загляну и посмотрю, что там делает судья. Через армированное стекло напротив их скамейки, Лоуэлл видел, что судья Уэйнер, единственная из трех должностных лиц, которые сочли нужным явиться на слушание, опустила голову между руками, словно решила немного вздремнуть. На тот момент ни один из братьев не имел ни малейшего представления об Авроре. Так же как и придурок-полицейский. — Надеюсь, она откусит ему голову за то, что он ее разбудил, — заметил Мэйнард. Это было не совсем то, что произошло, когда потрясенный офицер сорвал маску из паутины, которая выросла на лице достопочтенной судьи Регины Альберты Уэйнер, но, как говорится, сойдет для сельской местности.