— Кто-то сжег Эсси, Дженис. Вернемся в наш мир. Неизвестно, кто. И кто-то сжег Кэнди Машаум. Ее муж был расстроен из-за того, что его груша уснула? Он определенно был бы первым человеком, которого я допросила, если бы я была там. Лила села на упавшую статую. — А головокружение? Я уверена, что это также из-за того, что там происходит. Кто-то нас перемещает. Двигает нас, словно мебель. Прямо перед сожжением, Эсси была в плохом настроении. Полагаю, может, кто-то передвинул ее немного перед поджогом, и это головокружение привело её в такое настроение. — А я практически уверена, что ты приземлила свою задницу на первого мэра Дулинга, — сказала Дженис. — Он это переживет. Кто-то же стирал ему нижнее белье. Это наша новая почетная скамья. — Лила поняла, что приходит в ярость. Что сделала Эсси или Кэнди Машаум, которые, наконец-то, обрели несколько месяцев счастья за всю их гнилую жизнь? Счастье, спокойно выгуливать кукол и преобразовать в дом старый модуль складского помещения. Но мужчины их сожгли. Она была в этом уверена. Их история закончилась именно так. Если ты умирал там, ты умирал и здесь. Мужчины вырвали их прямо из этого мира — прямо из двух миров. Мужчины. Казалось, от них никуда не деться. Дженис, должно быть, прочитала её мысли… или, скорее всего, ее взгляд. — Мой муж, Арчи, был хорошим парнем. Поддерживал все мои начинания. — Да, но он умер молодым. Ты могла бы чувствовать себя по-другому, если бы он задержался. — Это было ужасно произносить, но Лила об этом не жалела. По какой-то причине ей в голову пришла древняя поговорка амишей: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Много чего можно наговорить, когда находишься в таком состоянии. Откровенно. С уважением. Просто сама доброта. Коутс не подавала признаков обиды. — Клинт был таким плохим мужем? — Он был лучше, чем муж Кэнди Машаум. — Низкая планка, — сказала Дженис. — Впрочем, неважно. Я просто сижу здесь и храню позолоченную память о моем муже, который имел порядочность умереть, прежде чем стал дерьмом. Лила опустила голову. — Может быть, я это заслужила. Это был еще один солнечный день, но где-то на севере, в милях от них, плыли серые тучи. — И? Он был плохим мужем? — Нет. Клинт был хорошим мужем. И хорошим отцом. Он подтянул свой вес. Он любил меня. Я никогда в этом не сомневалась. Но было слишком много того, что он никогда мне о себе не рассказывал. То, что я не должна была узнать никоим образом, и меня это очень злило. Клинт может вести разговоры об открытости и поддержке, рассказывать до тех пор, пока лицо не посинеет, но если ты копаешь глубже, он становится этаким Мальборо Мэном. А это хуже, я думаю, чем быть обманутой. Ложь указывает на определенную степень уважения. Я почти уверена, что у него был пакет с вещами, очень тяжелый пакет, о которых он думал, что я слишком слабая, чтобы помочь ему их донести. Как по мне, лучше уж ложь, чем снисходительность. — Что ты имеешь в виду под пакетом с вещами…? — У него было тяжелое детство. Я думаю, он дрался за жизнь, и это буквально, вот что я имею в виду. Я видела, как он трет костяшки кулаков, когда чем-то озабочен или расстроен. Но он ничего об этом не рассказывал. Я спрашивала, а он играл в Мальборо Мэна. — Лила взглянула на Коутс, и прочитала какое-то подобие неловкости в выражении на её лице. — Ты знаешь, что я имею в виду, не так ли? Ты же работала рядом с ним. — Я предполагаю, что знаю. У Клинта была и другая сторона. Более жесткая сторона. Более злобная. До недавнего времени я этого не замечала. — Это-то меня и бесило. Но знаешь, что хуже? Это заставляло меня чувствовать себя немного… испуганной. Дженис использовала веточку, чтобы счищать куски запекшейся грязи с лица статуи. — Сейчас я уже знаю, что он мог любого испугать. Гольф-кары начали отъезжать, к последнему был прилажен покрытый брезентом прицеп с припасами. Процессия вышла из поля их зрения, а затем вновь появилась на пару минут, там, где дорога поднималась на холм, прежде чем исчезнуть за горизонтом. Лила и Дженис перешли на другие темы: продолжающийся ремонт домов на Смите; две красивых лошади, которые были пойманы и обучались — или, возможно, заново приручались — не сбрасывать наездников; и чудо: Магда Дубчек и эти две бывших заключенных утверждали, что они почти подошли к успешному завершению своей работы. Если бы у них было чуть больше источников энергии, чуть больше солнечных батарей — чистая проточная вода могла стать явью. Домашний водопровод — настоящая американская мечта. Они проговорили пока не начало смеркаться, при этом ни разу не вспоминали о Клинте, Джареде, Арчи, муже Кэнди Машаум, об Иисусе Христе, или каком-либо другом мужчине. 3 Они не говорили и об Эви, но Лила ее не забыла. Она не забыла о том, как Ева Блэк появилась в Дулинге, или о странных разговорах с ней, или о следах с паутиной в лесу, рядом с трейлером Трумэна Мейвейзера. Она не забыла и о том, что эти следы привели ее к Удивительному Дереву, поднимавшемуся в небо из бесчисленных корней и состоящее из переплетающихся стволов. Что касается животных, появившихся от Дерева — белого тигра, змеи, павлина и лисы — Лила и их помнила. Вид корней того дерева — спиралевидных, переплетающихся друг с другом, словно шнурки кроссовок какого-то гиганта, часто приходил в голову Лилы. Это было так прекрасно, так величественно, так правильно. Эви пришла от Дерева? Или дерево появилось вместе с Эви? Женщины Нашего места — они были мечтателями, или они были мечтой? 4 Ледяной дождь поливал Наше место сорок восемь часов подряд, раскачивая ветви деревьев, наполняя водой, сквозь дыры в крышах, затхлые полуразрушенные дома и наводняя улицы грязными лужами. Лила, растянувшись в палатке, иногда откладывала книгу, которую читала, чтобы ударить по стенам и проломить ледяное покрытие, образовавшееся на виниле. Звук был похож на разбитое стекло. В прошлой жизни она перешла с бумажных книг на электронную, не подозревая, что мир не выдержит и сделает эти вещи ненужными. В ее доме еще были бумажные книги, и некоторые из них были не заплесневевшими. Когда она закончила книгу, которую читала, она решилась прогуляться из палатки к остаткам своего дома. Это было слишком грустно — слишком пахло сыном и мужем — для Лилы, чтобы представить себе жизнь в нем, но она не могла заставить себя уйти. Дождевые капли, скользящие по внутренним стенам, сверкали в луче ее фонаря. Звуки дождя были похожи шум океанских волн. С полки в задней части гостиной Лила выбрала влажный детективный роман и начала возвращаться той же дорогой, что и пришла. Луч выловил странный бумажный лист, лежащий на гнилом сиденье табуретки у кухонной стойки. Лила подняла его. Это была записка от Антона: информация о его «лесорубах», которые должны были справиться с голландским вязом во дворе. Она долго изучала записку, ошеломленная внезапной близостью другой жизни — ее реальной жизни? ее предыдущей жизни? — которая казалась похожей на ребенка, выскакивающего между припаркованными автомобилями и выбегающего на дорогу. 5 С начала исследовательской экспедиции прошла неделя, когда вернулась Селия Фрод, пешком, забрызганная грязью с головы до ног. Она была одна. 6 Селия сказала, что за пределами Дулингского исправительного учреждения, в направлении маленького соседнего города Мэйлок, дороги стали непроходимыми; они вынуждены были ярд за ярдом очищать шоссе от деревьев, что бы продолжить движение. Легче было оставить гольф-кары и идти налегке. В Мэйлоке никого не было, когда они туда попали, никаких признаков жизни. Здания и дома были похожи на те, что находятся в Дулинге — заросшие, в большем или меньшем аварийном состоянии, несколько выжженных пепелищ — а дорога через ручей Дорр-Холлоу, который теперь превратился в широкую реку полную затонувших на отмелях авто, обвалилась. Наверное, уже тогда они должны были развернуться, признала Селия. Они вычистили полезные запасы из продуктового магазина и других мест в Мэйлоке. При этом разговор зашел о кинотеатре в маленьком городке Орел, который был в десяти милях отсюда, о том, как здорово было бы детям, если бы они вернулись с кинопроектором. Магда заверила их, что их большой генератор справится с подобной задачей. — У них все еще там шла новая часть Звездных войн,[281] — сказала Селия и добавила, скоропалительно, — знаете, шериф, та самая, где главный герой — девушка. Лила не исправила, «Шериф». Как же это сложно — перестать быть полицейским. — Продолжай, Селия. Экспедиция пересекла ручей Дорр-Холлоу через мост, который был еще цел, и поднялась вверх по горной дороге, которая имела название Львиная голова, и, как казалось, вела в Орел кратчайшим путем. На карте, которой они пользовались — заимствованной из остатков публичной библиотеки Дулинга — тонкой линией была нарисована старая безымянная дорога, построенная угольной компанией, проходящая недалеко от вершины горы. Эта дорога могла кратчайшим путем вывести их к шоссе, а по нему идти будет легче. Но карта оказалась устаревшей. Дорога Львиная голова выводила в тупик, на плато, где находилась мрачная тюрьма для мужчин, которая тоже имела название Львиная Голова. Дорога, которую они надеялись найти, была вспахана во время строительства этой тюрьмы. День был поздний, и вместо того, чтобы попытаться спуститься с горы в темноте, они решили разбить лагерь в тюрьме, и начать спуск уже ранним утром. Лила была хорошо знакома с тюрьмой Львиная Голова; это был объект максимального уровня безопасности, где, как она ожидала, братья Гринеры проведут свои следующие двадцать пять или около того лет. Дженис Коутс, также присутствующая при рассказе Селии, дала краткую характеристику этой тюрьме. — Еще то место. Неприятное. Голова, как её называли заключенные там мужчины, мелькала в средствах массовой информации задолго до Авроры, как редкий пример успешной рекультивации земли на месте старых горных выработок. После того, как Улисс Энерджи Солюшн закончили вырубку лесов и перенесли взрывные работы на вершину горы, чтобы добывать уголь уже там, они типа «восстановили» землю, подняв на-гора пустую породу и разровняв её. Продвигаемая в СМИ идея заключалась в том, что вместо того, чтобы считать горные вершины «разрушенными», общественность должна рассматривать их, как «высвобожденные». Недавно разровнённая земля должна была стать землей для застройки. Хотя большинство населения штата и поддерживало угольную отрасль, они скептически относились к этой болтологии. Эти удивительно полезные новые плато, как правило, располагались у черта на куличках и часто соседствовали с могильниками или шахтными отстойниками, набитыми различными химикатами, а это совсем не то соседство, которое кто-то хотел бы иметь. Но тюрьма была вполне подходящей постройкой на месте захолустной рекультивации. И никто особо не беспокоился о возможной экологической опасности, с которой могут столкнуться её обитатели. В результате гора Голова Льва стала местом для строительства тюрьмы максимального уровня безопасности Голова Льва. Тюремные ворота, как рассказала Селия, были открыты, и входные двери тоже. Она, Милли, Нелл Зигер и остальные вошли. Большая часть разведывательной группы из Нашего места состояла из недавно получивших свободу заключенных и тюремных офицеров, и им было интересно, как жила другая половина. Все было более менее похоже, и даже более комфортно. Запахи были те же, и хотя там были некоторые трещины в полах и стенах, было сухо; и замочное хозяйство в каждой камере выглядело как новенькое. — Какое-то дежавю,[282] — признала Селия, — и к тому же немного забавное, знаете ли. Ночь прошла спокойно. Утром Селия спустилась вниз по склону, в поисках тропы, которая могла бы помочь срезать часть дороги и спасти их от необходимости идти к Орлу длинным обходным путем. Неожиданно для Селии, ее игрушечная рация запищала. — Селия! Кажется, мы кого-то обнаружили! — Это была Нелл. — Что? — Ответила Селия. — Повтори? — Мы внутри! Внутри тюрьмы! Окно в конце их версии Бродвея практически не пропускает свет, но как нам кажется, в одной из одиночных камер есть женщина! Она лежит под желтым одеялом! Похоже, она шевелится! Милли пытается найти способ открыть дверь, чтобы её освободить, но без электричества так… — и тут передача прервалась. Неожиданный сильный грохот от удара чего-то крупного об землю испугал Селию. Она вытянула руки в стороны, пытаясь балансировать. Игрушечная рация вылетела из руки и разбилась о землю. Стремглав взбежав на вершину дороги, с горящими легкими и дрожащими ногами, Селия прошла через тюремные ворота. Белая пыль рассеивалась по воздуху, как снег; она должна была прикрыть рот, чтобы не задохнуться. То, что она увидела, было трудно обработать, и еще труднее принять. Территория была разбита вдребезги, повсюду виднелись расщелины, словно после землетрясения. Поднятая с земли грязь висела в воздухе. Селия несколько раз упала на колени, прищуренные глаза практически ничего не видели, пока не добралась до чего-то твердого. Постепенно, начали вырисовываться прямоугольные формы основного ограждения Головы льва, а за ними ничего. За основным ограждением больше не было земли, и больше не было тюрьмы. Плато рухнуло и очистило пространство. Новехонькое здание максимального уровня безопасности спустилось вниз по задней части горы, словно большой каменный ребенок по горке. Забор был теперь не более чем декорация для фильма, только фасад и ничего позади. Селия не осмелилась подойти к краю, чтобы заглянуть вниз, но она мельком, где-то далеко внизу, увидела несколько обломков: массивные цементные блоки, составлявшие основу здания, плавали на фоне болота пылевых частиц. — И вот, я вернулась одна, — сказала Селия, — так быстро, как только смогла. Она вздохнула и процарапала чистое место в грязи на щеке. Слушатели, десяток женщин, поспешивших на место проведения собраний к Шопуэллу после того, как по городу разнесся слух, что экспедиция вернулась, молчали. Остальные еще не подтянулись. — Я помню, читала, что там была какая-то полемика по вопросу постройки тюрьмы в том месте, — сказала Дженис. — Что-то о том, что земля была слишком мягкая для такого веса. Люди говорят, что угольная компания сильно сэкономила на этом, перед тем как свалить. Государственные инженеры смотрели на все… Селия перевела дух, выдала печальный вздох, и рассеянно продолжила: — Нелл и я встречались, время от времени. Я не ожидала, что это продолжится вне стен тюрьмы. — Она шмыгнула носом — один раз. — Так что я, вероятно, не должна чувствовать печаль, но вот оно: мне печально, словно я в аду.