– Ты думаешь, «жук» сломается? – Нет, я так не думаю, – ответила она, хотя на самом деле сын только что дал ей еще один повод для беспокойства. Спасибо, Дэнни. Только этого мне и не хватало. – Папа говорил, что он может, – продолжал Дэнни без тени волнения, почти скучающим тоном. – Бензонасос, сказал он, превратился в полное дерьмо. – Не произноси таких слов, Дэнни! – Каких слов? Бензонасос? – спросил мальчик с искренним удивлением. – Нет. Превратился в дерьмо. Не надо так говорить. – Почему? – Потому что это вульгарно. – А что такое вульгарно, мам? – Вульгарно ковырять в носу за столом и пи2сать, не закрыв за собой дверь туалета. А еще говорить «дерьмо». Это вульгарное слово. Хорошие люди его не употребляют. – Но папа же употребил. Когда осматривал мотор «жука», сказал: «Господи! Этот бензонасос так износился, что превратился в полное дерьмо». Разве папа – нехороший человек? Ну и как ему объяснять такое, Уиннифред? Репетировать речь заранее? – Конечно, хороший, но ведь он взрослый. И потому умеет быть осторожным и не говорит таких слов людям, которые могут неправильно его понять. – Вроде дяди Эла? – Да, вроде него. – А я смогу так говорить, когда вырасту? – Наверное, сможешь, нравится мне это или нет. – Во сколько лет? – Как насчет двадцати, док? – Больно долго ждать. – Да, долго, но ведь ты постараешься? – Ладно. И он вернулся к наблюдению за улицей. Чуть напрягся, словно собрался вставать, но проехавший мимо «жук» оказался гораздо новее и более яркого красного цвета. Он снова расслабился. А она задумалась, тяжело ли Дэнни дался переезд в Колорадо. Сам он ничего об этом не говорил, но она беспокоилась, замечая, как много времени он проводит теперь в одиночестве. В Вермонте у троих коллег Джека были дети примерно одного с Дэнни возраста (не говоря уже о детском саде), но в этом квартале играть ему было совершенно не с кем. Большинство квартир занимали студенты Университета штата Колорадо, а из семейных пар, обитавших на Арапахо-стрит, лишь немногие имели детей. До сих пор она заметила дюжину старшеклассников или школьников помладше, троих младенцев – и все. – Мамочка, а почему папа потерял работу? Ее словно толчком вывели из задумчивости и заставили мысленно барахтаться в поисках ответа. Они с Джеком обсуждали, как им быть, если Дэнни однажды задаст именно этот вопрос, и вероятные объяснения варьировали от уклончивых до совершенно правдивых, без прикрас. Но Дэнни ни о чем не спрашивал. До нынешнего момента, когда она испытывала упадок сил и оказалась менее всего готовой к вопросу. А он смотрел на нее, видел, вероятно, растерянность на ее лице и приходил к каким-то своим собственным выводам по этому поводу. Она подумала, что детям мотивы и поступки взрослых должны казаться такими же огромными и угрожающими, как опасные дикие звери, которые мерещатся им в тени лесной чащи. Детей дергали в разные стороны, как марионеток на веревочках, а они понятия не имели, зачем с ними так поступают. От этой мысли она опять чуть не заплакала и, борясь со слезами, склонилась вперед, взяла подраненный планер и принялась вертеть его в руках. – Твой папа готовил школьную команду к соревнованиям по искусству полемики. Помнишь? – Конечно, – ответил он. – К спорам смеха ради, так это у него называлось. – Верно. – Она покрутила планер в руках, прочла название («Спидоглайд»), рассмотрела переводные картинки в виде синих звезд на крыльях и вдруг поняла, что рассказывает сыну чистую правду. – И был один мальчик по имени Джордж Хэтфилд, которого папе пришлось убрать из команды. Просто он оказался не так хорош, как другие. Но Джордж заявил, что папа отчислил его потому, что невзлюбил, а не потому, что посчитал недостаточно подготовленным. А потом Джордж совершил очень плохой поступок. Думаю, ты слышал об этом. – Это он наделал дырок в шинах нашего «жука»? – Да, он. Все произошло после уроков, и твой папа застал его за этим занятием. Ею вдруг овладели сомнения, но пути назад были отрезаны. Оставалось либо сказать всю правду, либо солгать. – Твой папа… Понимаешь, иногда он совершает поступки, о которых ему потом приходится сожалеть. Иногда его разум работает не так, как следовало. Такое случается не очень часто, но все же бывает. – Он сделал Джорджу Хэтфилду так же больно, как мне, когда я раскидал все его бумаги? Иногда… (Дэнни и его рука в гипсе) …он совершает поступки, о которых ему потом приходится сожалеть. Уэнди резко сморгнула, чтобы загнать подступившие слезы подальше внутрь. – Да, примерно так же, милый. Твой папа ударил Джорджа, чтобы тот прекратил резать колеса, а Джордж стукнулся при этом головой. А потом люди, которые управляют школой, решили, что Джордж не сможет ее больше посещать, а твой папа не должен больше там преподавать. Она замолчала, не находя нужных слов и в страхе ожидая череду других вопросов. – Вот как… – сказал Дэнни и снова уставился на улицу. Очевидно, тема была исчерпана. Жаль, она не могла быть с такой же легкостью исчерпана для самой Уэнди… Она поднялась на ноги. – Пойду наверх и выпью чашку чая, док. Не хочешь печенья со стаканом молока? – Нет. Я лучше дождусь здесь папу. – Не думаю, что он вернется домой до пяти. – А вдруг он приедет пораньше? – Возможно, – согласилась она. – Быть может, и приедет. Она уже почти дошла до входной двери, когда он окликнул: – Мамочка! – Что такое, Дэнни? – Ты действительно хочешь поехать жить в том отеле на всю зиму? Вот те раз! И какой из пяти тысяч возможных ответов ей следует сейчас дать? Тот, что пришел на ум вчера вечером, или этой ночью, или уже утром? Все они были разные, и их смысловые оттенки менялись от ярко-розового до беспросветно-черного. Она сказала: – Если этого хочет твой отец, то хочу и я. Потом помедлила. – А ты сам? – Наверное, хочу, – ответил он после паузы. – Здесь и поиграть-то особенно не с кем. – Скучаешь по приятелям, да? – Иногда скучаю по Скотту и Энди. Вот и все. Она вернулась, поцеловала его и потрепала по голове, по светлым волосам, только начавшим терять младенческую нежную пушистость. Ее сын был настолько серьезным для своих лет мальчиком, что ей иногда становилось страшно, каково ему будет жить с такими родителями, как она сама и Джек. Большие ожидания, с которых они начинали, свелись к этому неопрятному многоквартирному дому в совершенно незнакомом месте. Перед ней снова возник образ Дэнни в гипсе. Кто-то в Небесной службе распределения совершил ошибку, которую, как она иногда опасалась, уже никогда не удастся исправить, а расплачиваться придется самому невинному участнику этой истории. – Только не выходи на проезжую часть, – сказала она и еще раз обняла его. – Конечно, мам. Она поднялась наверх и прошла в кухню. Поставила чайник и положила на тарелку два круглых печенья, на случай если Дэнни надумает прийти домой, а она уже ляжет. Устроившись за столом со своей большой керамической кружкой, она снова посмотрела в окно: он сидел на том же месте, в джинсах и слишком большом для него темно-зеленом форменном свитере Стовингтонской подготовительной школы. Планер лежал рядом на тротуаре. Слезы, угрожавшие пролиться с самого утра, теперь хлынули ручьем, и она плакала, низко склонившись над ароматным паром, клубившимся из кружки. Она рыдала, оплакивая горести и утраты прошлого, в страхе перед будущим. Глава 3 Уотсон «Вы потеряли контроль над собой», – сказал Уллман. – Так. Вот топка. – Уотсон включил свет в мрачном и затхлом помещении. Это был упитанный мужчина с пышной шевелюрой цвета поп-корна, в белой рубашке и легких темно-зеленых брюках. Он распахнул небольшую квадратную заслонку в корпусе топки, и они с Джеком вместе заглянули туда. – Это контрольная горелка. Сине-белая шипящая струйка пламени устремлялась вверх с ровной разрушительной силой, и, подумалось Джеку, ключевое слово здесь разрушительная, а не ровная: сунь туда ладонь – и тут же запахнет паленым мясом. Потерял контроль над собой. (Дэнни, с тобой все хорошо?) Топка занимала почти всю комнату и была, несомненно, самой большой и старой из всех, что Джек когда-либо видел.