Уллман переложил план четвертого этажа вниз, и они изучили схему третьего. – Сорок номеров, – сказал Уллман. – Тридцать двухместных и десять одноместных. На втором этаже у нас по двадцать номеров каждой из этих категорий. В придачу к этому на всех этажах имеются по три стенных шкафа для постельного белья, а две большие кладовки расположены в самом дальнем конце восточного крыла второго этажа и в западной оконечности первого. Вопросы есть? Джек помотал головой. Уллман мгновенно убрал планы третьего и второго этажей. – Так. Теперь первый этаж. Начнем с вестибюля. Вот здесь, в центре, – стойка регистрации. Позади нее расположены служебные кабинеты. Холл простирается от стойки на восемьдесят футов в каждом направлении. Здесь, в западном крыле, находятся ресторан «Оверлук» и «Колорадо-холл». Банкетный и бальный зал – в противоположном, восточном крыле. Вопросы есть? – Только относительно подвала, – сказал Джек. – Ведь для зимнего смотрителя это самый важный этаж. Его основное рабочее место, если можно так выразиться. – Там вам все покажет Уотсон. План подвала висит на стене в котельной. – Уллман снова приосанился, сдвинул брови, вероятно, желая всем своим видом показать, что как управляющий не нисходит до таких прозаических деталей жизни отеля, как отопление, водопровод или канализация. – Кстати, неплохо было бы поставить несколько ловушек для крыс и внизу. Одну минуточку… Он нацарапал несколько слов в блокнотике, который достал из внутреннего кармана пиджака (поверх каждой странички жирным шрифтом значилось: От Стюарта Уллмана, главного управляющего), вырвал записку и положил в лоток «Исходящие». Она легла на дно в тоскливом одиночестве. А блокнот снова исчез в кармане, словно знаменуя финал фокуса. Видишь, малыш Джеки, вот он был, а вот его нет. Ну и тип! Затем они вернулись на исходные позиции. Уллман уселся за свой стол, а Джек пристроился напротив. Тот, кто задает вопросы, и тот, кто на них отвечает. Кандидат в работники и несговорчивый начальник. Уллман сложил свои опрятные ручки поверх тетради и посмотрел на Джека в упор – миниатюрный лысеющий мужчина в костюме банкира, с неброским серым галстуком. Цветок в петлице уравновешивала приколотая к лацкану прямоугольная табличка. «СОТРУДНИК ОТЕЛЯ», – сообщали четкие золотые буковки. – Буду с вами предельно откровенен, мистер Торранс. Альберт Шокли – влиятельный человек и один из совладельцев отеля «Оверлук», принесшего в этом сезоне прибыль впервые за всю свою историю. Мистер Шокли также заседает в нашем совете директоров, но ничего не смыслит в гостиничном бизнесе и сам готов первым признать это. Однако в том, что касается найма зимнего смотрителя, он высказал свое пожелание совершенно недвусмысленно. Он хочет, чтобы эту работу получили вы. И я выполню его пожелание. Но если бы в данном вопросе мне предоставили свободу выбора, я бы вас не взял. Джек держал руки крепко сцепленными на коленях, потирая взмокшие от пота ладони. Напыщенный маленький хмырь, напыщенный маленький хмырь, напыщенный… – Как мне показалось, мистер Торранс, я вам не слишком симпатичен. Но мне это безразлично. И уж конечно, те чувства, которые я у вас вызываю, нисколько не влияют на мою уверенность, что вы не годитесь для этой работы. В разгар сезона, который продолжается с пятнадцатого мая по тридцатое сентября, в «Оверлуке» трудятся сто десять человек, то есть, можно сказать, по одному работнику на каждый номер отеля. И я не думаю, что нравлюсь многим из них, а кое-кто, как я подозреваю, считает меня в некотором роде сволочью. Это вполне справедливо. Мне действительно приходится быть до известной степени мерзавцем, чтобы управлять этим отелем так, как он того заслуживает. Он посмотрел на Джека, ожидая ответной реплики, но Джек лишь вновь просиял своей фирменной улыбкой. Широкой и почти оскорбительно белозубой. Уллман продолжал: – «Оверлук» был построен в тысяча девятьсот седьмом – тысяча девятьсот девятом годах. Ближайший город, Сайдуайндер, расположен в сорока милях к востоку, и дороги к нему закрыты примерно с конца октября до начала апреля. Возвел отель человек по имени Роберт Таунли Уотсон – дед нашего нынешнего главного механика. Здесь останавливались Вандербильты, Рокфеллеры, Асторы и Дюпоны. Президентский люкс в свое время занимали четыре президента США. Вильсон, Гардинг, Рузвельт и Никсон. – Ну, Гардингом и Никсоном я бы хвалиться не стал, – пробормотал Джек. Уллман нахмурился, но продолжил: – Для мистера Уотсона «Оверлук» оказался непосильным бременем, и в тысяча девятьсот пятнадцатом году он его продал. Отель снова сменил владельцев в тысяча девятьсот двадцать втором, двадцать девятом и тридцать шестом годах. Затем до окончания Второй мировой войны он стоял без дела, пока его не купил Хорас Дервент – миллионер, изобретатель, летчик, кинопродюсер и предприниматель. Он также провел полную реконструкцию. – Имя мне знакомо, – заметил Джек. – Еще бы! Все, к чему прикасался этот человек, казалось, тут же превращалось в золото… Но только не «Оверлук». Дервент превратил устаревшую развалюху в образцовое заведение, вложив в отель миллион долларов еще до того, как порог переступил первый послевоенный постоялец. Именно Дервент распорядился устроить корт для роке, который, как я заметил, произвел на вас некоторое впечатление. – Роке? – Британская игра, предшественница крокета, мистер Торранс. Крокет – это всего лишь уродливая версия роке. Как гласит легенда, Дервента научил играть его секретарь по вопросам светского протокола, и Дервент очень полюбил роке. Вполне вероятно, что наш корт стал самым первым в Америке. – Не сомневаюсь, – с угрюмым видом сказал Джек. Роке-корт, фигурно подстриженные живые изгороди в виде животных вдоль фасада. Что ему еще покажут? Как постояльцы играют в дядюшку Уиггли[2] за сараем для инвентаря? Мистер Стюарт Уллман уже успел до крайности надоесть ему, но он видел, что тот еще не закончил. Уллману представился шанс поговорить, и он собирался высказать все до последнего слова. – Когда убытки превысили три миллиона, Дервент продал «Оверлук» группе инвесторов из Калифорнии. Но и они потерпели здесь полный провал. Те люди тоже ничего не понимали в гостиничном деле. В тысяча девятьсот семидесятом году мистер Шокли совместно со своими деловыми партнерами приобрел отель и назначил меня управляющим. Признаюсь, на протяжении ряда лет наш баланс тоже оставался отрицательным, но, как я с большим удовлетворением могу подчеркнуть, это ничуть не поколебало полного доверия ко мне со стороны нынешних владельцев. И вот по итогам прошлого финансового года мы вышли на безубыточный уровень. А в нынешнем году бухгалтерия «Оверлука» зафиксировала прибыль, что произошло впервые почти за семь десятилетий. Джек подумал, что этот болтливый коротышка имеет полное право гордиться собой, но потом на него вновь накатила первоначальная антипатия. И он сказал: – Простите, мистер Уллман, но я не вижу связи между, бесспорно, весьма колоритной историей отеля и вашим мнением, что я не гожусь для этой работы. – Одна из причин убыточности «Оверлука» состоит в значительной амортизации основных фондов, которая происходит каждую зиму. Вы не поверите, мистер Торранс, насколько сильно это снижает шансы сделать окончательный баланс положительным. Зимы здесь фантастически суровые. Чтобы справиться с проблемой, я ввел в штатное расписание полноценную должность зимнего смотрителя, который управлял бы котельной и ежедневно прогревал различные помещения отеля на основе планомерной ротации. Он должен немедленно устранять повреждения, как только они возникнут, и проводить профилактические ремонтные работы, чтобы не позволить стихии нанести нам урон. Быть постоянно готовым к любым случайностям и непредвиденным обстоятельствам. И вот в первую же зиму я нанял целую семью, вместо того чтобы поручить это дело одинокому мужчине. И произошла трагедия. Ужасающая трагедия. При этом Уллман вновь посмотрел на Джека холодным, оценивающим взглядом. – Я совершил ошибку. И честно признаю это. Отец семейства оказался горьким пьяницей. Джек почувствовал, как его губы медленно начинают кривиться в злой усмешке, являвшей собой полную противоположность белозубой улыбке на публику. – Так вот оно что! Странно, что Эл ничего вам не сказал. Я больше не употребляю спиртное. – Нет, мистер Шокли сообщил мне, что вы теперь не пьете. Но он также рассказал мне о вашей предыдущей работе… Скажем так, о последней ответственной должности, которую вы занимали. Вы преподавали английский язык и литературу в одной из школ Вермонта. И однажды полностью потеряли контроль над собой. Не думаю, что мне следует сейчас вдаваться в детали. Но при этом я считаю, что случай с Грейди послужил для нас слишком жестоким уроком, и именно по этой причине я позволил себе затронуть в нашем разговоре… э-э… эпизод из вашего прошлого. Зимой тысяча девятьсот семидесятого – семьдесят первого годов, после того как завершилась реконструкция отеля, но до начала нашего первого сезона, я нанял этого несчастного… Этого злополучного человека по имени Делберт Грейди. Он поселился в помещении, куда предстоит въехать вам с супругой и сыном. У него тоже была семья – жена и две дочурки. Я испытывал определенные опасения, связанные в основном с суровостью здешних зим и тем фактом, что семье Грейди предстояло оказаться отрезанной от внешнего мира на пять или даже шесть месяцев. – Но ведь на самом деле все не так уж страшно, не правда ли? Здесь есть телефоны и, вероятно, рация. К тому же национальный парк «Скалистые горы» находится в пределах досягаемости вертолета, а у них наверняка найдется хотя бы пара «вертушек». – Об этом мне ничего не известно, – сказал Уллман. – Но в отеле действительно есть радиостанция для двусторонней связи. Мистер Уотсон покажет вам, как ею пользоваться, и даст список необходимых частот для вызова помощи, если она вам понадобится. Телефонная линия до Сайдуайндера по старинке проложена над землей, и почти каждую зиму происходит обрыв, на устранение которого обычно требуется от трех недель до полутора месяцев. Добавлю, что в сарае для инструментов стоит снегоход. – Видите, значит, это место нельзя считать полностью отрезанным от цивилизации. Лицо Уллмана исказила болезненная гримаса. – Предположим, ваш сын или жена упадут с лестницы и проломят себе череп. Для вас и тогда это место покажется не полностью отрезанным от цивилизации, а, мистер Торранс? Джек понял, что он имел в виду. Снегоход, если гнать его во весь опор, достигнет Сайдуайндера часа за полтора… В лучшем случае. Вертолет спасательной службы национального парка окажется здесь часа через три. Но это при оптимальных погодных условиях. В пургу вертолет не оторвется от земли, а снегоход не разгонится, даже если вы осмелитесь перевозить тяжелораненого человека при температуре минус двадцать пять градусов – или, учитывая ветер, все минус сорок пять[3]. – В случае с Грейди, – продолжил Уллман, – я рассуждал примерно так же, как мистер Шокли по вашему поводу. Одиночество тяжело переносить само по себе. Гораздо лучше, чтобы рядом с мужчиной находились члены его семьи. Если возникнет проблема, прикидывал я, то скорее всего не столь серьезная, как проломленный череп, несчастный случай при использовании электрического инструмента или приступ падучей. Даже при тяжелом гриппе, пневмонии, при переломе руки или аппендиците времени, чтобы вызвать подмогу, будет достаточно. Как я подозреваю, подлинными причинами трагедии стал перебор с дешевым виски, огромный запас которого втайне от меня завез сюда Грейди, и редкое заболевание, называющееся «синдромом отшельника», а в просторечии именуемое «лихоманкой лесной хижины». Вам знакомы эти термины? Уллман уже заготовил снисходительную усмешку, готовый дать разъяснения, как только Джек признает свое невежество в подобных вопросах, а потому тот был счастлив предоставить быстрый и точный ответ: – Да, так именуется одно из проявлений клаустрофобии, когда человек или небольшая группа людей оказывается отрезанной от внешнего мира в течение длительного периода времени. Первым внешним признаком заболевания обычно становится развитие антипатии к людям, вместе с которыми больной находится в изоляции. В острой форме появляются галлюцинации и склонность к насилию. Известны случаи, когда происходили убийства по таким ничтожным поводам, как пережаренное мясо или спор о том, чья очередь мыть посуду. При виде удивления и смущения на лице Уллмана Джек почувствовал себя намного лучше. Он решил надавить на больное место, но тут же дал мысленное обещание Уэнди не перегибать палку. – Вы и в самом деле допустили грубейший промах. Он что же, начал избивать своих домочадцев? – Он их убил, мистер Торранс, а потом покончил с собой. Своих маленьких дочек он зарубил кухонным топором, жену застрелил из ружья и сам застрелился из него же. При этом у него оказалась сломана нога. Несомненно, он допился до того, что упал с лестницы. Уллман развел руки в стороны и посмотрел на Джека с самодовольным видом. – У него было хотя бы среднее образование? – Нет, не было, если уж на то пошло, – ответил Уллман с некоторой настороженностью. – Но я рассудил, что человек, не наделенный, скажем так, слишком богатым воображением, будет менее подвержен отчаянию и подавленности, вызванным одиночеством… – Вот тут и коренилась ваша ошибка, – сказал Джек. – Наоборот, умственно ограниченная личность более подвержена «синдрому отшельника», точно так же, как более склонна открывать стрельбу за карточной игрой или совершать вооруженные ограбления под воздействием необдуманного, импульсивного решения. Таким людям быстро становится скучно. В снежном плену нечем себя занять, кроме как пялиться в телевизор или раскладывать пасьянсы, жульничая, чтобы они сходились. Остается только собачиться с женой, шпынять детей и выпивать. Трудно спать без привычного городского шума. И приходится напиваться до бессознательного состояния, чтобы наутро проснуться с тяжелым похмельем. Человек становится раздражительным. А потом, вероятно, обрывается телефонная связь, ломается телевизионная антенна, и он остается наедине с тяжелыми мыслями, подтасованными пасьянсами и все нарастающей злобой в душе. Она все растет и растет. И наконец – бах, бах, бах! – А чем же отличается более образованный мужчина? Вы сами, например? – Мы с женой оба любим читать. А я еще и работаю над пьесой, о чем, возможно, упомянул Эл Шокли. У Дэнни есть головоломки, книжки-раскраски и детекторный радиоприемник. Я планирую научить его читать и показать, как ходить на снегоступах. Уэнди это тоже понравится. Не сомневайтесь, мы найдем чем развлечься и не вцепимся друг другу в волосы, даже если останемся без телепередач. – Джек немного помолчал. – И Эл не покривил душой, когда сказал, что я больше не пью. Когда-то я этим действительно увлекался и чуть не перегнул палку. Но за последние четырнадцать месяцев я не выпил и кружки пива. Я не собираюсь привозить сюда алкоголь, а когда выпадет снег, у меня не будет такой возможности. – В этом вы совершенно правы, – кивнул Уллман. – Но поскольку вас здесь будет трое, вероятность потенциальных проблем пропорционально возрастает. Я говорил об этом мистеру Шокли, но он заверил, что берет всю ответственность на себя. А после разговора с вами я вижу, что вы тоже готовы отвечать за себя и… – Полностью готов. – Хорошо. Мне придется с этим смириться, поскольку выбора нет. Но я все равно предпочел бы видеть на вашем месте не обремененного семьей студента колледжа в академическом отпуске. Хотя, возможно, вы и справитесь. Теперь же я передам вас в руки мистера Уотсона, который покажет вам планировку подвала и устроит небольшую экскурсию. Если только у вас не осталось ко мне никаких вопросов. – Вопросов больше нет. Уллман поднялся. – Надеюсь, вы не затаили в душе обиду, мистер Торранс. Поверьте, в моих словах нет ничего личного. Для меня превыше всего интересы «Оверлука». Это великолепный отель. И я лишь хочу, чтобы он таким и оставался. – Что вы! Никаких обид. – Джек снова включил парадную улыбку, но обрадовался, когда Уллман не протянул ему руку для прощального пожатия. На самом деле обида осталась. И даже больше, чем просто обида. Глава 2 Боулдер Она выглянула в окно кухни и увидела, что он просто сидит на краю тротуара, не играя ни с грузовичками, ни с тележкой, ни даже с моделью планера из бальзового дерева, которой так радовался, когда на прошлой неделе Джек принес ее домой. Он сидел, прижав локти к бедрам и подперев руками подбородок, и высматривал, не появится ли их заезженный в хвост и в гриву «фольксваген». Пятилетний мальчик, ждущий своего папочку. Уэнди внезапно почувствовала себя плохо, просто ужасно. Она повесила кухонное полотенце на перекладину рядом с раковиной и спустилась вниз, на ходу застегивая две верхние пуговицы своего домашнего платьица. Ох уж этот Джек и его гордость! Нет, Эл, не нужен мне никакой аванс. Я пока могу обойтись. Стены коридора были сплошь исписаны фломастерами, восковыми карандашами и краской из баллончиков. Ступеньки лестницы – крутые и выщербленные. Все здание от ветхости провоняло какой-то кислятиной. Разве это подходящее место для Дэнни после их небольшого, но такого уютного кирпичного дома в Стовингтоне? Люди, жившие этажом выше, не состояли в браке, но если это ее мало беспокоило, то их бесконечные и бурные ссоры крепко действовали на нервы. И пугали. Парня звали Том. В конце рабочей недели, когда закрывались все бары, они являлись домой, и тут начинались настоящие побоища. В сравнении с этим ссоры в другие дни казались всего лишь легкой прелюдией. «Петушиные бои по пятницам» – так выражался Джек, но смеяться над шуткой вовсе не хотелось. Под конец женщина по имени Элейн неизменно разражалась рыданиями и все повторяла: «Том, не надо. Пожалуйста, не надо, Том. Ну пожалуйста…» А он продолжал орать на нее. Однажды они даже умудрились разбудить Дэнни, а ведь Дэнни всегда спал как убитый. На следующее утро Джек перехватил Тома, когда тот выходил из подъезда, и долго с ним о чем-то разговаривал. Том начал бушевать, и тогда Джек сказал ему что-то еще, очень тихо, чтобы Уэнди не расслышала, а Том угрюмо кивнул и ушел. Было это неделю назад, и несколько дней прошли спокойно, но с пятницы события вновь вернулись в привычную, естественную… то есть, конечно же, неестественную колею. А для маленького мальчика это очень плохо. На нее снова накатила тоска, но она уже вышла на тротуар и потому поспешила избавиться от этого чувства. Подобрав подол платья, Уэнди уселась рядом с сыном и спросила: – Как тут дела, док? Он улыбнулся в ответ, но довольно натянуто. – Привет, мам. Модель планера он держал между обутыми в кроссовки ногами, и она заметила, что в одном из крыльев наметилась трещина. – Хочешь, я посмотрю, смогу ли починить его, милый? Но взгляд Дэнни уже опять был устремлен в дальний конец улицы. – Нет, папа его починит. – Но папа может не вернуться до самого ужина, док. До гор путь неблизкий.