На мгновение Джонни застыл. Кисти рук превратились в гири, которые тянули его книзу. Да как они смеют, подумал он, и внезапно его охватила ярость, как они смеют возвращаться, мерзавцы, как смеют! Брэд их не видел, он смотрел на лужайку соседнего дома, на мужчину, который пытался встать с телом своей убитой жены на руках. И Питер тоже их не видел. Джонни заставил правую руку двинуться. Он схватился за рукоятку револьвера и выхватил его из-за пояса. Стрелять нечем: барабан пуст. Заряжать револьвер некогда. Поэтому Джонни рукояткой разбил окно в спальне Эллен Карвер. — Беги в дом! — крикнул он Питеру. Крик получился слабенький, Джонни сам едва расслышал его. Господи, что же это за кошмар, как такое могло с ними случиться. — Беги в дом! Они едут вновь! Они вернулись! Они приближаются! Сложенный листок с этим рисунком найден в блокноте, который, судя по всему, является дневником Одри Уайлер. Хотя рисунок не подписан, по всей вероятности, он принадлежит Сету Гейрину. Если предположить, что местонахождение рисунка в блокноте соотносится со временем записей на страницах, между которыми он лежал, получается, что сделан он летом 1995 года, после смерти Херберта Уайлера и внезапного отъезда семьи Хобартов с Тополиной улицы. (Примечание издателя.) Глава 7 Тополиная улица, 15 июня 1996 года, 16.44 Фургоны выплывают из тумана, словно металлические динозавры. Окна опускаются. Вновь открывается люк в борту розового «Паруса мечты», ветровое стекло синего фургона «Свобода» Баунти соскальзывает вниз, за ним торчат три серых ствола. И вновь гремят громовые раскаты, на сей раз рукотворные. Теперь грохот от выстрелов намного сильнее. Колли Энтрегьян, лежащий лицом вниз у двери между кухней и гостиной Биллингсли, первым отмечает этот факт, но вскоре это доходит и до остальных. Каждый выстрел напоминает разрыв гранаты и сопровождается долгим протяжным звуком, чем-то средним между жужжанием и свистом. Два выстрела из красной «Стрелы следопыта», и от трубы дома Колли Энтрегьяна остается лишь розовая пыль да куски кирпича, разбросанные по крыше. Выстрел подбрасывает вверх синий пластик, которым Питер Джексон и Биллингсли укрыли тело Кэри Риптона, а следующий разрывает заднее колесо велосипеда Кэри. Впереди «Стрелы» катит серебристый фургон, часть его крыши поднята под углом, в зазоре видна серебряная фигура: робот в форме конфедератов. Он трижды стреляет в горящий дом Хобартов. Каждый выстрел грохотом не уступает взрыву динамитной шашки. Спускаясь вниз от Медвежьей улицы, «Парус мечты» и приблизившаяся к этому месту «Свобода» сосредотачивают огонь на домах номера 251 и 249, Джозефсонов и Содерсонов. Разбиваются окна. Вылетают двери. Один залп попадает в багажник старенького «сааба» Гэри. Прогибается металл, брызгают осколками задние фары, взрывается топливный бак, превращая автомобиль в огненный шар. Наклейки на заднем бампере «ВОЗМОЖНО, Я ЕДУ МЕДЛЕННО, НО Я ВПЕРЕДИ» и «ШТАБНОЙ АВТОМОБИЛЬ МАФИИ», чудом уцелев, мерцают в волнах горячего воздуха. Трио фургонов, движущихся на юг, и другое трио, которое держит путь на север, минуют друг друга и останавливаются, каждое напротив забора из штакетника, отделяющего участок Биллингсли соответственно от участков Карверов и Джексонов. Когда вновь разгорается стрельба, Одри Уайлер ест на кухне сандвич, запивая его безалкогольным пивом. Она выходит в гостиную и широко раскрытыми глазами смотрит на улицу, забыв о том, что в руке у нее кусок ржаного хлеба с салатом и салями. Выстрелы гремят непрерывно, канонада разрывает барабанные перепонки, но она в безопасности: стреляют по двум домам на другой стороне улицы. Одри видит, как взлетает в воздух покореженный красный возок Ральфи Карвера. Он шлепается колесами вверх на труп Дэвида Карвера, но следующий выстрел отбрасывает возок на цветочную клумбу слева от подъездной дорожки. Новые выстрелы срывают с петель сетчатую дверь и загоняют ее в холл. Еще два залпа со «Свободы» Баунти превращают в пыль большую часть гюммельских статуэток Пирожка. Все новые дыры появляются в корпусе «лумины», наконец этот автомобиль тоже взрывается, и языки пламени охватывают его от покореженного багажника до переднего бампера. Пули срывают две ставни на окнах дома Биллингсли. В почтовом ящике появляется дыра размером с бейсбольный мяч. Ящик падает на коврик и дымится: внутри горят рекламные проспекты и письмо Огайского общества ветеринаров. Еще выстрел, и дверной молоток в форме головы святого Бернарда исчезает, словно монета в руке фокусника. Не замечая ничего вокруг, Питер Джексон поднимается с телом жены на руках. Поблескивают круглые стекла его очков, залитые дождем. Взгляд отсутствующий. Связь с реальностью потеряна полностью. Но он стоит (Одри его видит), целый и невредимый… Тетя Одри! Это Сет. Очень издалека, но, несомненно, Сет. Тетя Одри, ты меня слышишь? Да, Сет, что происходит? Не важно! — Голос на грани паники. У тебя есть место, где ты можешь укрыться? Безопасное место? Мохок? Это он про Мохок? Да, несомненно, про что же еще, решает Одри. Да, я… Скорее туда! — требует едва слышный голос. Немедленно туда! Потому что… Фраза обрывается, но в общем-то уже все сказано. Одри отворачивается от тира-улицы, смотрит на арку, ведущую в «берлогу», где, как обычно, крутят кино. Нет, Кино. С большой буквы. Звук невероятно громкий, гораздо громче того, на что способен их «Зенит»[37]. Тень Сета мечется по стене, разросшаяся в высоту, ужасная, похожая на то страшилище, которого в детстве Одри боялась больше всего, на рогатого демона из «Ночи на Лысой горе», одного из сюжетов «Фантазии»[38]. Словно Тэк беснуется в теле Сета, выгибает и растягивает его. Но «берлогой» дело не ограничивается. Одри вновь поворачивается к окну, выглядывает из него. Поначалу ей кажется, что у нее непорядок с глазами, возможно. Тэк замутил ей хрусталики или сделал с ними что-то еще, но Одри поднимает руки и видит, что все нормально, руки как руки. Нет, что-то происходит с Тополиной улицей. Она непонятным образом заворачивается, изгибаются углы, стираются цвета. Меняется реальность, и Одри знает почему: долгий период подготовки и накопления сил закончился. Тэк делает. Тэк строит. Сет посоветовал ей выбраться отсюда, хотя бы на время, но куда сможет отправиться Сет? Сет! Одри собирает волю в кулак, стараясь сконцентрироваться на Сете. Сет, пойдем со мной! Я не могу! Уходи, тетя Одри! Уходи немедленно! Душевная боль, звучащая в его голосе, рвет душу. Одри опять поворачивается к арке, той, что ведет в «берлогу», но видит луг, уходящий вдаль. Вдыхает запах шиповника, такой возбуждающе-манящий, наслаждается весенним теплом. Джейнис рядом, Джейнис спрашивает ее, какая песня из репертуара Саймона и Гарфункеля[39] нравится ей больше всего, и вскоре они горячо спорят о достоинствах и недостатках «Дороги домой» и «Я скала». Последняя начинается со слов: «Если б я не любил, то никогда бы не плакал». На кухне Карверов все лежат на полу, закрыв руками голову, вдавливаясь лицом в пол. Вокруг мир разваливается на куски. Звенит разбивающееся стекло, падает мебель, что-то взрывается. Пули с чмоканьем пробивают стены. Внезапно Кирстен Карвер чувствует, что не может больше выносить ухватившиеся за нее руки Элли. Она любит свою дочь, другого и быть не может, но сейчас ей нужен Ральфи, она должна обнять Ральфи, умненького, благоразумненького Ральфи, который так похож на отца. Кирстен грубо отталкивает Эллен, не обращая внимания на обиженный вскрик девочки, и бросается к нише между плитой и холодильником, куда Джим затолкал перепуганного, вопящего Ральфи, прикрыв ему голову рукой. — Ма-а-а-а-мо-о-о-о-чка! — верещит Элли и пытается броситься за Кирстен. Кэмми Рид отталкивается от двери кладовой, хватает девочку и валит на пол. В это самое мгновение что-то тяжелое с жужжанием летит через всю кухню, ударяет в кран и отлетает назад. Большая часть крана осколками вылетает через сетчатое окно и паутину во двор, из того, что осталось на трубе, бьет струя воды, поначалу чуть ли не до потолка. Жужжание повторяется. На этот раз удар приходится в одну из медных сковород, что висят над плитой. Сковорода разлетается по кухне дождем шрапнели. И внезапно Пирожок начинает кричать, слов нет, один крик. Ее руки прижаты к лицу. Кровь хлещет между пальцев, заливает шею. Блузка Кирстен, застегнутая не на те пуговицы, вся в медных ошметках. Есть ошметки и в волосах, а довольно большой кусок меди вибрирует, воткнувшись в лоб, словно лезвие ножа. — Я ничего не вижу! — выкрикивает Кирстен и опускает руки. Естественно, не видит: глаз нет. Как и большей части лица. Кусочки меди валятся со щек, губ, подбородка. — Помогите мне, я ничего не вижу! Помоги мне, Дэвид! Где ты? Джонни, лежащий рядом с Брэдом в комнате Эллен, слышит крики и понимает: случилось что-то ужасное. Пули посвистывают над его головой. На дальней стене фотография Эдди Веддера[40]. Как только Джонни начинает ползти по направлению к коридору, в груди Веддера появляется зияющая дыра. Следующая пуля разносит зеркало над туалетным столиком Эллен. Сверкающие осколки летят во все стороны. С улицы, перекрывая крики Кирстен Карвер, доносится вопль автомобильной охранной сигнализации. А стрельба продолжается. Выползая в коридор, Джонни слышит, как Брэд ползет за ним, и думает о том, что с таким пузом подобная аэробика не в радость… но тут же эта мысль, крики женщины снизу, грохот выстрелов отсекаются от сознания. На мгновение у него такое ощущение, будто он повстречался с правой Майка Тайсона. — Это он, — шепчет Джонни. — Клянусь Богом, это он. — Ложитесь, идиот. — Брэд хватает его за руку и дергает. Джонни падает вперед, как автомобиль с плохо поставленного домкрата. Он не помнит, когда успел подняться на четвереньки, но, видно, поднялся, раз теперь рухнул на пол. Невидимые пули прошивают воздух над его головой. Стекло, прикрывающее от пыли свадебную фотографию в рамочке, разлетается. С грохотом падает и рамочка вместе с фотографией. Секунду спустя прямое попадание в деревянный шар, украшающий стойку лестницы, вызывает дождь щепок. Брэд приникает к полу, закрывая голову руками, а Джонни, забыв обо всем, таращится на какую-то вещь на полу. — Что с вами? — спрашивает Брэд. — Захотелось умереть? — Это он, Брэд, — повторяет Джонни, хватает себя за волосы и дергает, дабы убедиться, что не спит. — Па… — Громкое жужжание раздается над головами, светильник в коридоре разлетается вдребезги, осыпая стеклом Брэда и Джонни. — Парень, который управлял синим фургоном, — заканчивает фразу Джонни. — Был еще другой, который застрелил Мэри, но за рулем фургона сидел именно этот. Джонни протягивает руку и поднимает с пола, забросанного щепками и осколками стекла, игрушку Ральфи Карвера. Инопланетянина с выпуклым лбом, огромными темными миндалевидными глазами и ртом-хоботом. Одет он в зеленую переливающуюся униформу. Голова лысая, если не считать жесткой полоски светлых волос. Полоска эта напоминает Джонни гребень шлема римского центуриона. Интересно, где его шляпа, думает Джонни. Стайка пуль пролетает над головой Джонни, чтобы вонзиться в обои. Фигурка чем-то напоминает инопланетянина Стивена Спилберга. Так где же твоя кавалерийская шляпа, приятель? — Что вы там бормочете? — спрашивает Брэд, лежа на животе. Он берет семидюймовую фигурку из руки Джонни и разглядывает ее. На щеке Брэда царапина. От осколка светильника, решает Джонни. Внизу уже не кричат. Брэд смотрит на странное существо в своей руке, потом поворачивается к Джонни. Глаза у него до смешного круглые. — У вас что-то с головой. — Нет, — отвечает Джонни, — с головой у меня все в порядке. Бог тому свидетель. Я никогда не забываю раз увиденного лица. — О чем это вы? Хотите сказать, что люди, которые все это устроили, надели маски, чтобы выжившие не смогли их опознать? Такая идея как-то не приходила Джонни в голову. Но вроде бы идея хорошая. — Может, и так. Но… — На маску не похоже. Вот и все. Не похоже на маску. Брэд долго сверлит Джонни взглядом, потом отбрасывает фигурку и ползет дальше, к лестнице. Джонни подбирает игрушку, внимательно ее разглядывает и морщится, когда нечто увесистое влетает в окно в дальнем конце коридора, то, что выходит на улицу, и с жужжанием проносится над его головой. Он засовывает фигурку в карман, но не в тот, где уже лежит странная пуля, и устремляется за Брэдом. На лужайке перед домом Старины Дока Питер Джексон все стоит с телом жены на руках, целый и невредимый посреди огненного шквала. Он видит фургоны с тонированными стеклами и фантастической раскраской, видит стволы, выплевывающие огонь, в зазоре между серебристым и красным фургонами видит старенький «сааб» Гэри Содерсона, пылающий на подъездной дорожке. Особых эмоций происходящее вокруг у Питера не вызывает. Он только что вернулся с работы. По какой-то причине для него это главное. Он думает, что отсчет событий этого ужасного дня (мысль о том, что он этот день не переживет, не приходит ему в голову) должен начинаться с фразы: «Я только что вернулся с работы». Фраза эта становится для него магической. Это мостик в реальный мир, в котором Питер пребывал час назад и рассчитывал пребывать и дальше, годы и десятилетия. Я только что вернулся с работы. Он также думает об отце Мэри, профессоре Меермонтского стоматологического колледжа в Бруклине Генри Капнере. В глубине души Питер всегда знал, что Генри Капнер считает его недостойным своей дочери (и опять же в глубине души Питер в этом с ним соглашался). А теперь Питер стоял под шквальным огнем на мокрой траве, гадая о том, как он сможет сказать мистеру Капнеру, что невысказанные страхи тестя стали реальностью: недостойный зять не смог уберечь от смерти его единственную дочь. Это не моя вина, думает Питер. Может, мне удастся убедить его в этом, если я начну со слов: «Я только что вернулся с ра…» Джексон. Этот голос обрывает его волнения, чуть не сбивает с ног, Питер едва сдерживается, чтобы не закричать. Словно чей-то рот открылся у него в мозгу, проделав там дыру. Тело Мэри так и норовит выскользнуть из рук, но Питер еще сильнее прижимает его к груди, стараясь не замечать боли в мышцах. Одновременно он начинает более адекватно воспринимать действительность. Фургоны приходят в движение, но катятся очень медленно, не прекращая огня. Розовый и желтый обрабатывают дома Ридов и Геллеров, сшибая кормушки для птиц, разбивая стекла, дырявя двери. Пули срезают головки цветов и ветви на кустах. Питер замечает, что один фургон по-прежнему стоит на месте. Черный. Он припарковался на другой стороне улицы, чуть ли не полностью блокируя дом Уайлеров. Оболочка турели скользит в сторону, из нее, как черт из табакерки, выплывает светящаяся фигура, затянутая в черное. Тут Питер замечает, что фигура эта на чем-то стоит. Это что-то напоминает подушку и гудит. Человек ли это? Трудно сказать. Вроде бы форма нацистская, с серебряными молниями на воротнике, но человеческого лица над воротником нет. Собственно, никакого лица нет. Просто чернота. Джексон, иди сюда, партнер! Он пытается сопротивляться, остаться там, где стоит, но, когда голос звучит вновь, в мозгу Питера уже не рот, а рыболовный крючок, который тащит его, распарывая мысли. Теперь он знает, что чувствует пойманная рыболовом форель. Шевелись, партнер! Питер проходит по расчерченным на тротуаре клеткам (их сегодня утром нарисовали Эллен Карвер и ее подружка Минди из соседнего квартала, чтобы поиграть в классы). Затем одна его нога попадает в ливневую канаву. Бегущая вода заливается в ботинок, но Питер этого не замечает. В голове его звучит музыка, кто-то играет на гитаре совсем как Дуэйн Эдди[41]. Мелодию Питер знает, но вспомнить не может. Это его бесит. Подушка со светящейся фигурой спускается на мостовую. Питер приближается к ней, надеясь увидеть, что лицо человека скрыто черной маской из нейлона или шелка, но не видит, и как раз в тот момент, когда рушится витрина магазина «Е-зет стоп», Питер осознает, что лица он не видит, потому что его нет. Человек есть, а лица у него нет! — О Боже, — стонет он. — Боже, что же это? Две другие фигуры смотрят вниз с турели черного фургона. Бородатый мужчина, вроде бы в потрепанной форме времен Гражданской войны, и черноволосая женщина с красивым, но жестоким лицом. Кожа у нее белая, как у вампира из комиксов. Ее наряд тоже черный, а-ля гестапо. На шее у нее висит драгоценный камень размером с перепелиное яйцо. Камень ритмично мигает, напоминая психоделические шестидесятые. Эта женщина — карикатура, думает Питер. Первая сексуальная фантазия какого-то подростка. По мере того как Питера подтягивает все ближе к человеку без лица, до него доходит нечто еще более ужасное: этого человека нет. Нет и той парочки, и самого черного фургона. Он вспоминает субботний утренник, ему тогда было шесть или семь лет, Питер в кинотеатре подошел к самому экрану и впервые понял, что все это понарошку. Экран-то ровный, белый и гладкий, каким и должен быть, чтобы иллюзия казалась явью. И сейчас Питер удивлен никак не меньше, чем в тот раз. Я же вижу дом Херби Уайлера, думает он. Я вижу его сквозь фургон. ДЖЕКСОН! Но голос-то реален, как и пуля, оборвавшая жизнь Мэри. Питер кричит от пронзающей его боли, на мгновение прижимает тело жены к груди, а потом бросает его на мостовую, не отдавая себе отчета в том, что делает. Словно кто-то поднес к его уху раструб переносного, на батарейках, громкоговорителя, перевел рычажок на максимальную громкость, а потом выкрикнул его фамилию. Кровь брызгает у Питера из носа, выступает в уголках глаз.