«Последний стрелок Америки мертв. О, Дискордия!» 2 Когда Миа выходила из номера 1919 нью-йоркского отеля «Плаза-Парк» (вскорости ему предстояло стать отелем «Королевский ООН-Плаза», проектом «Сомбра/Норд сентр», о, Дискордия), Сюзанна впала в обморочное состояние. А обморок перешел в жуткий сон, наполненный кошмарными новостями. 3 Следующим она услышала голос Чета Хантли, одного из ведущих программы «Хантли-Бринкли рипорт»[71]. Но голос этот, она не могла понять, как такое могло быть, принадлежал и ее шоферу, Эндрю. — Дьем и Нгу мертвы, — сообщает голос. — А теперь спускайте псов войны, начинается сага скорби; путь отсюда до Иерихонского холма вымощен кровью и грехом. Ах, Дискордия! Дерево смерти! Приходи, жатва! «Где я?» Она оглядывается и видит бетонную стену, исписанную именами, фамилиями, слоганами, ругательствами. Посередине большими буквами приветствие, оно сразу бросается в глаза тому, кто сидит на койке: «ПРИВЕТ НИГГЕР ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГОРОД ОКСФОРД ПОСТАРАЙСЯ НЕ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ ПОСЛЕ ЗАХОДА СОЛНЦА». Промежность слаксов влажная. Трусики просто мокрые, и она вспоминает, почему: хотя поручителя под залог уведомили заранее, копы держали их в камерах, как могли, долго, со смехом игнорирую просьбы выпустить в туалет. В камерах-то не было унитазов, раковин, даже жестяных ведер. И не требовались семь пядей во лбу, чтобы догадаться, почему: от них ждали, что они надуют в штаны, покажут свою животную сущность, наглядно продемонстрируют, что они — люди низшего сорта, и, похоже, в какой-то момент она надула, она, Одетта Холмс… «Нет, — думает она. — Я — Сюзанна. Сюзанна Дин. Меня вновь схватили, я снова в тюрьме, но я по-прежнему Сюзанна Дин». Она слышит голоса, которые звучат в отдалении, не в соседних камерах, голоса, которые олицетворяют для нее настоящее. Она может предположить, что доносятся они из телевизора, который стоит в комнате охраны, но такого просто быть не может. Или это чья-то дьявольская шутка. Иначе с чего Френку Макги говорить, что брат президента Кеннеди, Бобби, мертв? С чего Дейву Гарроуэю из информационной программы «Сегодня» говорить, что маленький сын президента Кеннеди мертв, что Джон — Джон! — погиб в авиакатастрофе? Как же это ужасно, слышать такую чудовищную ложь, сидя в вонючей тюрьме маленького городка на Юге, когда мокрые трусики липнут к телу. И почему «Бык» Боб Смит из «Хауди-Дуди»[72], кричит: «Веселитесь детки, Мартин Лютер Кинг мертв»? А дети кричат в ответ: «Каммала — кам — ше! Нам твоя речь по душе! Лишь мертвый ниггер бывает хорошим, убьем одного вечерком!» Поручитель скоро придет. Она должна держаться за эту мысль, как за спасительную соломинку. Должна. Она подходит к решетке, хватается за прутья. Да, это город Оксфорд, все точно, она опять в Оксфорде, двое мужчин убиты под светом луны, и кто-то должен как можно скорее расследовать это убийство. Но она собирается выбраться отсюда, улететь, улететь далеко, улететь домой, а вскоре перед ней откроется новый, огромный, совершенно неведомый мир, который ей предстоит исследовать, в котором она встретит незнакомца и полюбит его, в котором сама станет другим человеком. Каммала — кам — ось, путешествие началось. Но это же ложь. Путешествие практически завершилось. Ее сердце это знает. Дальше по коридору открывается дверь, к ее камере приближаются шаги. Она смотрит в направлении шагов, жадно, в нетерпении, надеясь увидеть поручителя или помощника шерифа со связкой ключей, но нет, это черная женщина в украденных туфлях на ногах. Ее прежнее я. Это Одетта Холмс. Не пошла в больше-чем-дом, но пошла в Колумбийский университет. И во все эти кофейни в Виллидж. И в Замок-над-бездной, в тот дом, тоже. — Послушай меня, — говорит Одетта. — Никто не сможет вытащить тебя отсюда, кроме тебя самой, девочка. — Ты лучше наслаждайся своими ногами, пока они у тебя есть, сладенькая! — голос, который она слышит, срывается с ее губ, хриплый, воинственный, но под этой воинственностью скрыт страх. Голос Детты Уокер. — Ты скоро останешься без них! Тебе их отрежет в подземке поезд А. Знаменитый поезд А! Мужчина, звать которого Джек Морт, столкнет тебя с платформы на станции Кристофер-стрит, аккурат под колеса поезда. Одетта спокойно смотрит на нее и говорит: — Поезд А там не останавливается. И никогда не останавливался. — Что за херню ты несешь, сука? Одетту не обманывает ни сам голос, ни ругательства. Она знает, с кем говорит. И знает, о чем говорит. В колонне истины есть дыра. Это голоса не с граммофона, а ее погибших друзей. Это призраки в руинах. — Возвращайся в «Доган», Сюзанна. И помни, что я говорю: только ты сможешь себя спасти. Только ты сможешь вытащить себя из Дискордии. 4 А теперь это голос Дэвида Бринкли, сообщающий, что некий Стивен Кинг погиб, угодив под колеса минивэна «додж», когда прогуливался неподалеку от дома. Кингу было пятьдесят два года, говорит Бринкли, он написал много романов, наиболее известные из которых «Противостояние», «Сияющий» и «Салемс-Лот». Ах, Дискордия, говорит Бринкли, мир становится темнее. 5 Одетта Холмс, женщина, которой когда-то была Сюзанна, вытягивает руку между прутьями решетки, указывает на что-то за спину Сюзанны. Повторяет: — Только ты сама сможешь себя спасти. Но путь оружия ведет как к осуждению на вечные муки, так и к спасению души; в конечном итоге разницы нет. Сюзанна поворачивается, чтобы посмотреть, на что указывает палец и от увиденного ее охватывает ужас: кровь! Господи, кровь! Лохань, наполненная кровью, а в ней плавает мертвое чудовище, мертвый ребенок, не человеческий младенец, и это она убила его? — Нет! — кричит Сюзанна. — Я никогда этого не сделаю! НИКОГДА! — Тогда стрелок умрет, а Темная Башня рухнет, — предрекает ужасная женщина, которая стоит в коридоре, ужасная женщина в туфлях Труди Дамаскус. — И это действительно Дискордия. Сюзанна закрывает глаза. Может она заставить себя упасть в обморок? Может обмороком вытащить себя из этой камеры, из этого жуткого мира? Она может. Проваливается в темноту и мягкое пиканье электронных устройств, последним слышит голос Уолтера Кронкайта, который говорит ей, что Дьем и Нгу мертвы, астронавт Алан Шепард мертв, Линдон Джонсон мертв, Ричард Никсон мертв, Элвис Пресли мертв, Рок Хадсон[73] мертв, Роланд из Гилеада мертв, Эдди из Нью-Йорка мертв, Джейк из Нью-Йорка мертв, мир мертв, миры, Башня падает, миллион вселенных перемешиваются, всему Дискордия, всему разрушение, всему конец. 6 Сюзанна открыла глаза, судорожно огляделась, жадно ловя ртом воздух. Едва не вывалилась из стула на котором сидела. Стула на колесиках, который мог кататься вдоль пультов управления с множеством кнопок, переключателей, мигающих лампочек. Над головой висели черно-белые экраны. Она вернулась в «Доган». Оксфорд (Дьем и Нгу мертвы) обернулся лишь сном. Сном во сне, если угодно. Это был другой сон, куда как лучший. На большинстве экранов, которые в ее прошлый визит сюда показывали Кэллу Брин Стерджис, теперь она видела «снег»[74] или тестовые таблицы. На одном экране, впрочем, изображение сохранилось: коридор девятнадцатого этажа отеля «Плаза-Парк». Камера, направленная в пол, двигалась в сторону лифтов, и Сюзанна поняла, камера эта — глаза Миа, через которые она и смотрит. «Мои глаза», — уточнила Сюзанна. Она, конечно, злилась, но чувствовала, что злость эту можно задобрить. А ее следовало задобрить, если она хотела тщательно обдумать то невообразимо чудовищное, что привиделось ей во сне. Нечто в углу тюремной камеры в Оксфорде. Нечто в лохани с кровью. «Это мои глаза. Она их умыкнула, вот и все». Еще один телевизионный экран показал Миа, подошедшую к лифтам. Оглядев кнопки, она нажала одну, с направленной вниз стрелкой. «Мы идем на встречу с повитухой, — подумала Сюзанна, мрачно глядя на экран, с губ сорвался короткий, невеселый смешок. — Да, мы идем на встречу с повитухой, замечательной повитухой из страны Оз. Потому что, потому что, потому что, ПОТОМУ ЧТО… Потому что она творит чудеса, принимая роды!» Никуда не делись и диски, которые она устанавливала, не обращая внимания на боль. ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ТЕМПЕРАТУРА сохранила прежнее значение — 72. Не изменилось и положение тумблера, с маркировкой «МАЛОЙ» — «СОН». И на мониторе над тумблером изображение младенца оставалось двухцветным, никаких тревожащих голубых глаз. На абсурдном диске «ИНТЕНСИВНОСТЬ СХВАТОК» против стрелки все также стояла цифра "2", но Сюзанна видела, что большинство огней, которые прошлый раз были желтыми, сменили цвет на красный. Трещин в полу прибавилось, а древний скелет солдата в углу потерял голову: мощная вибрация расположенных под полом машин сорвала череп с позвоночника и теперь он смеялся, лежа на полу, уставившись пустыми глазницами на флуоресцентные лампы под потолком. Стрелка на шкале «Сюзанна-Миа» добралась до края желтой зоны. На глазах Сюзанны переместилась в красную. Опасность, опасность. Дьем и Нгу мертвы. Папа Док Дювалье мертв. Джекки Кеннеди мертва. Она попыталась скорректировать установленные параметры, но лишь убедилась в том, что и так знала: все заблокировано. Миа, возможно, не могла изменить параметры, как это сделала Сюзанна, но сумела их заблокировать, как только Сюзанна выставила на приборах новые, устраивающие ее значения. На это, похоже, ее хватило. Из динамиков громкой связи послышался треск и скрежет. Достаточно громкий, чтобы она подпрыгнула от неожиданности. Потом услышала голос Эдди, прорывающийся сквозь сильные помехи. «Сюзи!…нь… ышишь меня? продержа…нь! прежде чем… ведет… должна… нка. Ты слышишь меня?» На экране, который по ее разумению, показывал то, что видит Миа, двери среднего лифта открылись. Похитившая ее тело мамашка-стерва вошла в кабину. Сюзанна едва это заметила. Она схватила микрофон, щелкнула тумблером на боковой стороне подставки. — Эдди! — закричала она. — Я в 1999 году. Девушки ходят по улице с голым животом и выставляют напоказ бретельки от бюст… — Господи, куда ее понесло? Усилием воли она очистила голову от мусора. — Эдди, я тебя не понимаю. Скажи еще раз, сладенький! На какое мгновение шум статических помех усилился, перемежаемый какими-то взвизгами. Она уже собралась вновь воспользоваться микрофоном, когда голос Эдди вернулся, на этот раз она смогла расслышать побольше. «Продержись… день! Джейк… отец Каллагэн… продержись… прежде чем она… туда, где… родить ребенка…слышишь меня..? Ответь… поняла?» — Я слышу тебя и я поняла! — закричала Сюзанна. Она так крепко сжимала серебристый микрофон, что он ходил ходуном в ее руках. — Я в 1999! В июне 1999-го! Но я не поняла всего, как мне хотелось бы, сладенький! Повтори еще раз и скажи, что с тобой все в порядке! Но связь с Эдди оборвалась. Обратившись к нему еще с полдесятка раз и услышав в ответ лишь шум статических помех, Сюзанна поставила микрофон на пульт и попыталась проанализировать услышанное. Постаралась также сдержать радость (Эдди жив, помнит о ней, пытается что-то ей сообщить), мешающую ясности мыслей. — Продержись день, — повторила она. Эта часть, по крайней мере, трактовалась однозначно. — Продержись день. Потяни время, — да, она решила, что тут все поняла правильно. Эдди хотел, чтобы она притормозила Миа. Может, потому, что Джейк и отец Каллагэн придут на помощь? Тут полной уверенности не было, да и такой расклад не очень-то ей нравился. Джейк — стрелок, все так, но он совсем мальчик, ребенок. А Сюзанна почему-то не сомневалась, что в Дикси-Пиг на встречу с Миа соберутся крайне опасные личности и в большом количестве. Тем временем, на мониторе, камерой которого служили глаза Миа, двери кабины лифта открылись вновь. Похитившая ее тело мамашка-стерва прибыла в вестибюль отеля. Вот Сюзанна отвлеклась от Эдди, Джейка и отца Каллагэна. Вспомнила, как Миа отказывалась перехватить контроль над телом, несмотря на то, что ноги Сюзанны-Миа грозили исчезнуть аккурат из-под их общего тела. Потому что, перефразируя какого-то старого поэта, она — одинокая и испуганная в чужом для нее мире. Еще и застенчивая. А ситуация в вестибюле изменилось за время, которое похитившая ее тело мамашка-стерва провела в номере, ожидая телефонного звонка. Разительно изменилась. Сюзанна наклонилась вперед, оперлась локтями о край пульта управления, подбородок лег на сдвинутые ладони. Похоже, зрелище ее ждало любопытное. 7 Миа вышла из кабины, тут же попыталась вернуться обратно. Однако, спиной стукнулась о закрывшуюся дверь, да так сильно, что лязгнули зубы. Она оглянулась, в недоумении, не понимая, куда могла исчезнуть маленькая комнатка, в которой она спустилась. «Сюзанна? Что с ней случилось?» Темнокожая женщина, в теле которой она находилась, не удосужилась ответить, но Миа поняла, что ответа ей и не требуется. Она уже видела щель, в которой исчезала и из которой появлялась дверь. Нажми она на кнопку, дверь, наверное, снова открылась бы, но ей пришлось побороть разом возникшее и очень сильное желание вернуться в номер 1919. Наверху она все дела закончила. А оставшееся дело ждало ее совсем в другом месте, за дверями отеля. Она посмотрела на эти двери, с тревогой, которая от одного грубого слова или косого взгляда могла тут же смениться паникой. В номере она провела чуть больше часа, но за это время послеполуденное затишье успело закончиться. Пять или шесть такси из аэропортов «Ла-Гуардиа» и Кеннеди остановились у отеля практически одновременно. Вместе с ними подъехал и автобус, доставивший японских туристов из международного аэропорта Ньюарка. Рейсом из Саппоро прилетели пятьдесят пар, для которых забронировали номера в «Плаза-Парк». И теперь в вестибюль быстро вливалась говорливая толпа. В большинстве своем она состояла из людей с блестящими черными волосами и черными же, узкими глазами. У каждого на груди болтался продолговатый предмет с округлыми углами. То и дело кто-то поднимал сей предмет к глазам и наставлял на другого. Следовала яркая вспышка, смех, радостные крики. Перед регистрационной стойкой образовались три очереди. К красотке, которая выдавала Миа ключ в более спокойный период, присоединились еще два сотрудника, и все трое трудились в поте лица. Огромный, с высоким потолком вестибюль наполнился смехом и разговорами на каком-то странном языке, который напоминал Миа щебетание птиц. Многочисленные зеркала еще больше сбивали ее с толку. Ей казалось, что народу в вестибюле раза в два больше, чем было на самом деле. Миа сжалась, не зная, что и делать. Улыбающийся мужчина (черные волосы, словно приклеенные к черепу, желтая кожа, узкие глаза за круглыми очками) торопливо подскочил к ней, держа в руках продолговатый вспыхивающий предмет. Миа подобралась, чтобы убить его, если он попытается на нее напасть. — Мосете вы делать фото меня и моя сена? И предлагает ей вспыхивающий предмет. Явно хочет, чтобы она его взяла. Миа отпрянула, гадая, не работает ли он от радиации, не повредят ли вспышки малому. «Сюзанна! Что мне делать?» Нет ответа. Естественно что Сюзанна не придет на выручку, но… нет, она и не могла ничего ожидать, после того, что случилось. Улыбающийся мужчина все пытался сунуть ей в руки вспыхивающий предмет. На его лице уже читалось некоторое недоумение, но, в основном решимость. «Вы делать фото, посялуйста?» И он буквально впихнул продолговатый предмет ей в руку. Отступил на шаг, обнял женщину, которая выглядела точно так же, как он, если не считать челки блестящих черных волос на лбу. Даже круглые очки были такими же. — Нет, — ответила Миа. — Извини, прошу тебя… нет, — паника подступила совсем близко, яркая ослепляющая, грозящая закружить в своем смерче, (или ты делать фото, или мы убивать бэби) и Миа уже хотела бросить продолговатый вспыхивающий предмет на пол. Но от удара он мог разбиться, выплеснув наружу то дьявольское вещество, которое питало энергией вспышки. Поэтому она осторожно положила всыхивающую штуковину на пол, одарила изумленную японскую пару (мужчина все еще обнимал жену за талию) извиняющейся улыбкой и поспешила через вестибюль к маленькому сувенирному магазинчику. Даже музыка изменилась. Если раньше пианист наигрывал успокаивающие мелодии, то теперь перешел на что-то резкое и лишенное гармонии, прямо-таки музыкальный аналог головной боли. «Мне нужна рубашка, потому что моя в крови. Я добуду рубашку, а потом пойду в Дикси-Пиг, на углу Шестьдесят первой улицы и Лексинуорт… Лексингтон, я хотела сказать, Лексингтон-авеню… там я, наконец, рожу своего ребенка. Я рожу, и вся эта суета закончится. Я буду вспоминать о том, как боялась, и посмеюсь от души». Но в магазине тоже толпился народ. Японские женщины рассматривали сувениры и переговаривались друг с другом на своем птичьем языке, дожидаясь, пока их мужья получат ключи от номеров. Миа видела, что прилавок завален рубашками, но их разглядывали, их ощупывали женщины. И к прилавку выстроилась очередь. «Сюзанна, что мне делать? Ты должна мне помочь!» Нет ответа. Сюзанна была рядом, Миа ее чувствовала, но не желала помочь. «И действительно, — подумала Миа, — а я бы помогла, окажись на ее месте?»