Вот это была и правда дикая мысль. Там, в ночи, его поджидали деньги. Много денег. Может быть, это твоя удача, сукин ты сын! Несколько минут Туз стоял в темноте аллеи, словно робот с севшей батареей. Постепенно к нему возвращалось чувство реальности — ощущение самого себя, — и он решил и вправду забыть про крысу. Важен был порошок, важна была карта, наверное, важна была простая бизнес-политика мистера Гонта, и больше ничего. Он не мог допустить, чтобы его занимало что-то еще. Он прошелся до конца аллеи и, обогнув последний дом, подошел к фасаду «Нужных вещей». Магазин был закрыт, свет внутри не горел, как и в других магазинах на Главной улице. «Шевроле-селебрити» стоял прямо перед магазином мистера Гонта, как он и обещал. Туз попытался вспомнить, была ли тут эта машина, когда он вернулся из Бостона в «талисмане», и не смог. Каждый раз, когда он пытался восстановить в памяти последние несколько минут, то натыкался на глухую стену; он помнил только, как протянул руку — совершенно естественное действие, когда тебе предлагают руку для рукопожатия, — и вдруг увидел, что мистер Гонт держит в руке здоровенную дохлую крысу. Теперь я, наверное, все же поужинаю. Я бы с удовольствием пригласил вас присоединиться, но… На это тоже можно было не обращать внимания. «Шеви» стоял, где обещано, а все остальное не важно. Туз открыл дверцу, положил драгоценную книгу на переднее пассажирское сиденье и вытащил ключи из замка зажигания. Потом обошел машину и открыл багажник. В нем крест-накрест лежали кирка и лопата с короткой ручкой. Присмотревшись, Туз обнаружил, что мистер Гонт положил даже пару толстых рабочих перчаток. — Мистер Гонт обо всем позаботился, — сказал он и захлопнул багажник. При этом он заметил наклейку на заднем бампере: Я ♥ ВСЯКОЕ СТАРЬЕ Туз рассмеялся. Он все еще смеялся, когда переезжал Оловянный мост по направлению к дому старого Требелхорна, где намеревался произвести первые раскопки. Въезжая на холм Пандерли сразу за мостом, он проехал мимо кабриолета, где сидела компания молодых парней, во всю глотку оравших песню «Какой Иисус хороший друг» в полной баптистской гармонии. 9 Среди этих молодых людей был и Лестер Айвенго Пратт. После футбола они с ребятами поехали на озеро Оберн, в двадцати пяти милях от города. Там проходил недельный палаточный фестиваль, и Вик Тремейн сказал, что сегодня в пять вечера состоится молельное собрание и пение гимнов в честь Колумбова дня. Поскольку машина Лестера была у Салли и у них не было никаких планов на сегодняшний вечер — ни кино, ни ужина в «Макдоналдсе» в Южном Париже, — он решил съездить на озеро вместе с Виком и другими ребятами, тоже добрыми христианами. Он, конечно же, знал, почему остальные парни с такой охотой согласились на эту поездку, и причиной тому была не религия — скажем, не только религия. На палаточных фестивалях, кочевавших по северу Новой Англии, начиная с мая и заканчивая большой, на весь штат, ярмаркой в конце октября, — всегда собиралось много красивых девчонок, и хоровое пение (не говоря уже о горячих проповедях и порции доброго христианского духа) способствовало тому, что они становились веселыми и сговорчивыми. Лестер, у которого уже была девушка, взирал на их планы с превосходством давно женатого мужчины, могущего задать жару стайке неопытных молодых бычков. Сам он поехал просто по дружбе, за компанию; кроме того, он никогда не отказывался послушать хорошую проповедь и немного попеть после хорошей беготни по полю со столкновением лбами и пиханием плечами. Это был замечательный способ остыть и расслабиться. Хорошее получилось собрание, единственный минус — слишком много людей в финале пожелали спастись. В результате все затянулось значительно дольше, чем хотелось бы Лестеру. Он собирался позвонить Салли и спросить, не хочет ли она сходить в «Викси» поесть мороженого или попить лимонаду. Девушки, как он заметил, любят спонтанные предложения. Машина проехала Оловянный мост, и Вик высадил Лестера на углу Главной и Уотермилл-лейн. — Отличная была игра, Лес! — крикнул Билл Макфарленд с заднего сиденья. — А то! — со смехом ответил Лестер. — Давайте повторим ее в пятницу. Может быть, мне удастся сломать тебе руку, а не просто растянуть, как сегодня. Четверо парней в машине Вика от всей души заржали над этой шуткой, и Вик надавил на газ. Звуки песни «Иисус — твой друг навеки» постепенно растворились в странном, по-летнему жарком воздухе. Вообще-то каким бы теплым ни было бабье лето, после захода солнца на улице все равно прохладно. А вот сегодня — нет. Лестер медленно пошел к дому. У него ныло все тело, он жутко устал, но все равно был доволен сегодняшним днем. Все дни хороши, если ты отдал сердце Иисусу, но есть дни, которые лучше и удачнее всех остальных. Сегодня случился как раз такой день, и сейчас Лестеру хотелось лишь одного: принять душ, позвонить Салли и залезть под одеяло. Он смотрел в небо на звезды, пытаясь разглядеть созвездие Ориона, когда сворачивал с тротуара к дому. Вследствие этого он со всего маху врезался яйцами в багажник собственного «мустанга». — У-у-уф!!! — завопил Лестер Пратт. Он отпрыгнул назад, схватившись за больное место. Через какое-то время он смог поднять голову и взглянуть на свою машину, хотя в глазах по-прежнему плясали искры. Какого хрена она тут делает, его машина?! «Хонда» Салли выйдет из ремонта не раньше среды, а скорее всего в четверг-пятницу — праздники и все такое. Но тут до него дошло. Салли была у него! Она приехала, пока он отсутствовал, и сейчас ждет его! Может быть, она решила, что сегодня — именно та ночь! Секс до свадьбы — вещь, конечно, неправильная, но нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. И если Салли согласна, он был готов пойти на такой грех. — Вот так дела! — с энтузиазмом вскричал Лестер Пратт. — Моя сладкая Салли в чем мать родила! Он досеменил до крыльца, все еще сжимая руками мошонку. Кстати, теперь она ныла не только от боли, но и от предвкушения. Вынув ключ из-под коврика, Лестер вошел в дом. — Салли? Салли, ты где? Извини, я опоздал… мы с ребятами ездили на фестиваль на озере Оберн и… Он прислушался. Ответа не было, а это значит, что ее тут нет. Если только… Лестер взлетел вверх по лестнице (насколько это позволяло его состояние). Он надеялся найти ее спящей в постели. Она откроет глаза и сядет, простыня соскользнет с ее чудной груди (которую он щупал — ну, скажем так, условно, — но еще ни разу не видел); она протянет к нему руки, широко распахнет свои прекрасные сонные васильковые глаза, и к тому времени, как часы пробьют десять, они оба расстанутся со своей девственностью. Но Салли не было в спальне. Одеяло и простыня валялись на полу, впрочем, как всегда; Лестер был из тех людей, которые не могут просто проснуться и встать с постели — они выскакивают из кровати, сметая все на своем пути, они жаждут не только встретить новый день, но и столкнуться с ним, вытолкать на газон, заставить подавиться мячом. Лестер спустился вниз с задумчивой складкой на широком, открытом лице. Машина была здесь, а Салли — нет. Что это значит? Он понятия не имел, но ему это очень не нравилось. Он включил лампочку над крыльцом и вышел наружу, чтобы осмотреть машину — может, Салли оставила записку. Спустившись с крыльца, он застыл на месте. Записка и вправду была. Через все лобовое стекло — ярко-розовой краской, наверное, из его собственного гаража — заглавными буквами: КАТИСЬ ТЫ К ЧЕРТУ, ЛЖИВЫЙ УБЛЮДОК Лестер простоял на крыльце целую вечность, вновь и вновь перечитывая послание своей невесты. Молельное собрание? Из-за этого весь сыр-бор? Она что, решила, что он поехал на молельное собрание на озеро Оберн, чтобы знакомиться с девками? Несчастному пришла в голову только эта причина. Глупость какая-то, полный бред. Он зашел в дом и позвонил Салли. Телефон издал дюжины две звонков, но трубку никто не взял. 10 Салли знала, что он позвонит, и поэтому напросилась переночевать у Ирен Лютьенс. Ирен, чуть ли не лопавшаяся от любопытства, сказала, что да, конечно, какой вопрос. Салли была настолько взволнована чем-то, что выглядела просто ужасно. Ирен не поверила своим глазам, но так оно и было. Салли вовсе не собиралась откровенничать с Ирен или с кем-то еще. Все это было слишком ужасно, слишком позорно. Эту тайну она унесет с собой в могилу. Поэтому первые полчаса она не отвечала на вопросы Ирен. А потом рассказ полился сам собой вместе с горячим потоком слез. Ирен обнимала ее, успокаивала и слушала, округлив глаза от удивления. — Ничего-ничего, — мурлыкала Ирен, укачивая Салли. — Ничего, Салли, Иисус любит тебя, даже если этот мерзавец — нет. И я люблю. И преподобный Роуз тоже любит. Ты же оставила кое-что на память этой перекачанной скотине? Салли закивала головой, шмыгая носом, и Ирен погладила ее по голове. Ирен не могла дождаться утра, чтобы начать обзванивать подружек. Они просто не поверят! Ирен жалела Салли — нет, правда жалела, — но она обрадовалась случившемуся. Салли была слишком красивой и слишком невинной, прямо святой до чертиков. И так приятно видеть ее падение и несчастье. А Лестер был самым красивым парнем в их церкви. Если они с Салли расстанутся, вдруг он положит на меня глаз? подумала Ирен. Иногда он так на меня смотрит, словно гадает, какое на мне белье, так что все возможно… — Я себя чувствую просто ужасно! — рыдала Салли. — Это такая грязь! — Конечно, дорогая, — сказала Ирен, гладя ее по волосам и продолжая укачивать. — Эта фотография с письмом все еще у тебя? — Я их сожгла! — прорыдала Салли в мокрый бюст Ирен, и новый вал печали и горя накрыл ее с головой. — Конечно, сожгла, — промурлыкала Ирен. — И правильно сделала. Плакса несчастная, могла хотя бы подождать, пока я не посмотрю, подумала она. Салли провела ночь в комнате для гостей, почти не смыкая глаз. Поток слез иссяк, так что большую часть ночи она пролежала, уставившись сухими глазами в темноту, охваченная темными и жестоко-умиротворяющими фантазиями страшной мести, придумать которую может лишь брошенный и потерявший былую самоуверенность влюбленный. Глава пятнадцатая 1 Первый клиент «по специальному приглашению» явился к мистеру Гонту ровно в восемь часов утра во вторник. Это была Люсиль Данхем, одна из официанток в забегаловке у Нан. Люсиль была охвачена глубокой и безнадежной страстью к черному жемчугу в витрине «Нужных вещей». Она знала, что не может даже надеяться когда-либо приобрести такую дорогую вещь — даже через миллион лет. Особенно с той зарплатой, которую ей платит сквалыга Нан Робертс. Однако мистер Гонт предложил ей обсудить этот вопрос наедине — без того, чтобы полгорода заглядывало им через плечо и прислушивалось (фигурально выражаясь), — и Люсиль заглотнула наживку, как голодная рыба весной набрасывается на блесну. В восемь двадцать она вышла из «Нужных вещей» с оторопелой, завороженной радостью на лице. Ожерелье из крупного черного жемчуга досталось ей по невероятной цене: тридцать восемь долларов пятьдесят центов. Ну, правда, она еще пообещала разыграть — совершенно безобидно — этого накрахмаленного министра-баптиста Уильяма Роуза. Это она сделает легко, одной левой; даже с удовольствием. Этот надутый мистер, постоянно цитирующий Библию, ни разу не оставил ей на чай даже десяти центов. Ни разу! Люсиль (правоверная методистка, не имевшая ни малейшего желания трясти хвостом под эти буги-вуги в пятницу) знала, что каждому воздастся на небесах по заслугам его; а вот преподобный Роуз, наверное, и не слышал, что отдавать — это богоугоднее, чем принимать. Ну ладно, она ему отплатит… к тому же шутка и вправду была безобидная. Так сказал мистер Гонт. Сей джентльмен проводил ее взглядом с приятной улыбкой на лице. День обещал быть крайне напряженным: встречи с покупателями каждые полчаса плюс масса телефонных звонков. Карнавал был хорошо подготовлен. Главный аттракцион успешно прошел проверку; время общего старта не за горами. Как всегда, когда доходило до этой стадии, где бы это ни происходило — в Ливане, Анкаре, западных провинциях Канады или прямо под боком, в Хиксвилле, — всегда ощущение было такое, что в сутках слишком мало часов. Тем не менее он старался сделать все, что в его силах, чтобы добиться цели, ведь руки в работе — счастливые руки, труд облагораживает, и… …и если его старые глаза ему не изменяли, второй сегодняшний покупатель, Иветт Гендрон, уже спешил сюда. — Долгий и трудный, такой трудный день, — пробормотал мистер Гонт и изобразил на лице широкую, приветственную улыбку. 2 Алан Пангборн прибыл в участок ровно в восемь тридцать. Там его уже дожидалась записка, прилепленная к телефонному аппарату. В семь сорок пять звонил Генри Пейтон из полиции штата. Он просил, чтобы Алан как можно скорее ему перезвонил. Алан уселся в кресло, плечом прижал трубку к уху и нажал кнопку автодозвона. Из верхнего ящика стола он достал четыре серебряных доллара. — Привет, Алан, — сказал Генри. — Боюсь, у меня плохие новости о твоем двойном убийстве. — О, оказывается, теперь это мое двойное убийство, — сказал Алан. Он зажал четыре монеты в кулак, сжал его и раскрыл ладонь. Теперь их стало три. Откинувшись в кресле, он положил ноги на стол. — Наверное, новости очень плохие. — Ты, кажется, не удивлен.