Алан обнял ее, гладя по волосам. — Алан, ну почему она мне ничего не сказала… об этой женщине? — немного успокоившись, спросила Полли. Она чуть отодвинулась от него. Его глаза привыкли к темноте, и теперь он сумел рассмотреть ее лицо: темные глаза, темные волосы, белая кожа. — Я не знаю, — сказал он. — Если бы она мне сказала, я бы что-то предприняла! Я бы сама пошла к этой Вильме Ержик, и… и… Сейчас был не лучший момент, чтобы говорить ей о том, что Нетти скорее всего вела игру со своей стороны почти с таким же задором и злостью, как и сама Вильма; что обе — и Нетти, и Вильма — зашли слишком далеко, так что их было уже не остановить. И они сами уже не могли остановиться. — Сейчас полчетвертого утра, — сказал он. — Не самое подходящее время для разговоров, кто и что должен был сделать. — Помолчав, он продолжил: — Ты вроде бы говорила Джону Лапуанту, что сегодня утром… то есть уже вчера утром… Нетти тебе что-то такое сказала про Вильму. Не помнишь, что именно она сказала? Полли секунду подумала. — Ну, тогда я еще не знала, что она говорит про Вильму. Нетти занесла мне лазанью. А мои руки… мне было очень плохо. Она сразу это поняла. Нетти, она иногда где-то витает… витала… но она всегда замечала, если со мной что-то не так. — Она тебя очень любила, — с грустью сказал Алан, чем вызвал новый поток слез. Он ожидал этого, потому что сейчас ей надо было выплакать эти слезы, иначе они бы сожгли ее изнутри. Справившись с собой, Полли продолжила: — Она снова достала эти электроварежки. Только на этот раз они действительно помогли, по крайней мере мне стало легче. Потом она сварила мне кофе. Я спросила, не нужно ли ей домой, и она ответила, что нет. Она сказала, что Бандит охраняет дом, и добавила что-то вроде: «Надеюсь, она наконец оставит меня в покое. Ее что-то не слышно и не видно. Может быть, до нее наконец дошло». За точность я не ручаюсь, но что-то вроде того. — В котором часу она приходила? — Где-то в четверть одиннадцатого. Может, чуть раньше, может, чуть позже, но не сильно. А что? Алан, это что-то меняет? Ложась в постель, Алан думал, что заснет через десять секунд после того, как его голова коснется подушки. Теперь сон как рукой сняло и голова работала вовсю. — Нет, — сказал он, подумав. — Это ничего не меняет. Просто лишний раз подтверждает, что Нетти думала о Вильме. — Я до сих пор не могу поверить. Вроде ее состояние улучшилось, причем значительно. Помнишь, я тебе говорила, как она собиралась с духом, чтобы в прошлый четверг в одиночку зайти в «Нужные вещи»? — Да. Он расцепила руки и легла на спину. Алан услышал тихий металлический звон и снова не стал заострять на этом внимание. Его мозг обрабатывал информацию, переваривая услышанное от Полли — вертел ее слова так и этак, как ювелир вертит в руках подозрительный камень. — Я займусь подготовкой похорон, — сказала Полли. — У Нетти есть родственники в Ярмуте. Но они и с живой-то с ней не особенно общались, а уж теперь, когда ее больше нет… вряд ли кто-то из них приедет. Но позвонить им придется. Алан, а мне можно будет зайти к Нетти домой? У нее там была книжка с адресами и телефонами. — Лучше я тебе ее принесу. Пока доктор Райан не представит отчет о вскрытии, из ее дома нельзя ничего выносить, но если ты просто перепишешь телефоны, большого вреда не случится, я думаю. — Спасибо. Ему вдруг пришла в голову одна мысль: — Полли, а в котором часу Нетти ушла от тебя? — Без пятнадцати одиннадцать, наверное. Иди в одиннадцать. Вряд ли она просидела тут целый час. А что? — Нет, ничего, — сказал он. Если бы Нетти пробыла у Полли достаточно долго, у нее просто физически не хватило бы времени вернуться домой, обнаружить мертвую собаку, собрать камни, написать записки, привязать их к камням, дойти до дома Вильмы и перебить там все окна. Но если Нетти пробыла у Полли только до десяти сорока пяти, у нее оставалось в запасе добрых два часа. Времени, как говорится, вагон. Эй, Алан! — это был тот же фальшиво-приветливый голос, который обычно заводил разговоры об Энни и Тодде. Тебе оно надо — во всем этом копаться?! По-моему, тут и так все ясно. Ясно-то ясно, но у Алана все равно оставались сомнения. Было здесь несколько неувязок. Например, у него в голове не укладывалось, как Нетти умудрилась дотащить такую груду камней до дома Ержиков? Машины у нее не было. Она вообще не умела водить. Да кончай забивать себе голову, посоветовал голос. Записки она написала дома, резинки взяла у себя на кухне. Ей не нужно было тащить никакие камни: в саду на заднем дворе у Вильмы этих камней — завались. Правильно? Правильно. Но он почему-то не мог избавиться от мысли, что камни были не со двора Вильмы, что их принесли к дому Вильмы уже обернутыми в записки. Конкретных причин для подобного вывода у него не было, но так почему-то казалось правильнее… так мог сделать ребенок или некто, думающий, как ребенок. Человек вроде Нетти Кобб. Ладно, оставь… брось уже! Все! Но он все равно продолжал сомневаться и размышлять. Полли коснулась его щеки. — Я очень рада, что ты пришел, Алан. Для тебя этот день был, наверное, еще ужаснее. — Да, денек выдался не из легких, но теперь все позади. Тебе тоже надо успокоиться, Полли. Тебе нужно как следует выспаться. Завтра тебе предстоит много работы. Принести тебе таблетку? — Не надо, руки не так уж и сильно болят. Алан… — Она беспокойно заерзала под одеялом. — Что? — Ничего. Не важно. Кажется, я могу заснуть; сейчас, когда ты рядом. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, милая. Она отвернулась от него, закуталась в одеяло и затихла. Он вспомнил, как она его обнимала, — вспомнил, как она сцепила руки у него на шее. Если она смогла согнуть пальцы, значит, и вправду чувствовала себя лучше. Это была очень хорошая новость, лучшая новость за весь этот вечер. Хорошо бы такие новости были всегда. Только такие новости. Полли вскоре заснула и начала слегка похрапывать. Алану это даже нравилось. Хорошо делить постель с живым человеком — с настоящим человеком, который тихонько посапывает во сне… и иногда перетягивает на себя одеяло. Он улыбнулся в темноте. Потом его мысли вернулись к убийствам и улыбка угасла. Надеюсь, она оставит меня в покое. Ее не слышно и не видно, может быть, до нее наконец дошло. Ее не слышно и не видно. Может быть, до нее наконец дошло. На такое дело даже не нужно заводить следствие; даже Сит Томас может в точности рассказать, что именно произошло, — стоит только один раз взглянуть на место преступления. Вместо дуэльных пистолетов здесь фигурировали кухонные принадлежности, но результат был таким же, какого и следовало ожидать: два тела со швами от вскрытия в морге. Остается вопрос: почему это произошло? У Алана были еще вопросы, и он очень надеялся их разрешить до того, как тела Нетти и Вильмы будут преданы земле. Но сейчас для него было главное не найти ответы, а избавиться от смутного беспокойства, (Может быть, до нее наконец дошло.) которое донимало его весь вечер. Ему казалось — еще немного, и он поймет, что именно здесь не так. Алан представлял себе преступление как сад, окруженный высокой стеной. Тебе нужно попасть внутрь, и ты ищешь калитку. Иногда этих калиток несколько, иногда — только одна. Но она есть всегда. Потому что а как иначе входил садовник, разбивший этот самый сад? Вход может быть виден издалека, с указующей на него стрелкой и мигающей неоновой вывеской: ВАМ СЮДА. А может быть наподобие узкого лаза, который так сильно зарос плющом, что тебе приходится попотеть, прежде чем ты на него наткнешься. Но он есть всегда, этот вход, и если ты готов поплутать и не боишься царапин и волдырей от колючих и ядовитых растений — иной раз приходится силой ломиться сквозь заросли, — рано или поздно ты его найдешь. Бывает, что вход — это улика, найденная на месте преступления. Или свидетель. Или верное заключение, прочно основанное на событиях и логике. В данном случае Алан сделал следующие выводы: во-первых, Вильма следовала давно отработанной схеме оскорблений и порчи нервов; во-вторых, в этот раз она выбрала неподходящий объект для приложения своей стервозности; и в-третьих, Нетти сорвалась, как и в тот раз, когда убила своего мужа. Ее не слышно и не видно. Эти слова Нетти что-то меняли? Какие предположения может вызвать одна эта фраза у башковитых ребят в фуражках? Алан понятия не имел. Он смотрел в темноту и гадал, поможет это ему обнаружить калитку в сад или нет. А может быть, Нетти ничего такого и не говорила? Может быть, Полли что-то не так расслышала? В принципе такое возможно, но Алану в это не верилось. И действия Нетти — с определенного момента — подтверждали слова Полли. В пятницу Нетти не пришла к Полли, сказалась больной. Может быть, ей и вправду нездоровилось, но могло быть и так, что она просто боялась нарваться на Вильму. Это было логично: по словам Пита Ержика, Вильма, когда обнаружила загубленные простыни, как минимум один раз звонила и угрожала Нетти. Позже она могла позвонить еще не раз, так что Пит даже об этом не знал. Но в воскресенье утром Нетти зашла навестить Полли и принесла ей еды. Смогла бы она это сделать, если бы Вильма по-прежнему ей угрожала? Алан думал, что вряд ли. Потом была еще эта странность с камнями. К каждому камню была привязана записка: Я ЖЕ ПРОСИЛА ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ. ЭТО МОЕ ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Предупреждение обычно означает, что у того, кого предупреждают, еще есть время исправиться, но для Вильмы и Нетти время уже вышло. Всего лишь через два часа они встретились на том злополучном углу. Допустим, этому есть объяснение. Когда Нетти нашла собаку, она взбеленилась. Аналогично отреагировала и Вильма, когда вернулась домой и увидела разгром. Одна из них позвонила другой… и старт был дан. Алан перевернулся на бок. Жалко, что теперь не то время, когда полиция фиксировала все местные звонки. Если бы он мог доказать тот факт, что Вильма и Нетти говорили между собой перед встречей, то чувствовал бы себя намного лучше. Ладно, примем последний звонок как данность. Остаются записки. Вот как все должно было произойти, размышлял он. Нетти возвращается от Полли и видит, что ее собаку убили. Она читает записку под штопором. Потом она пишет одни и те же слова на четырнадцати или шестнадцати листках и кладет их в карман вместе с пучком резинок. Потом она идет к Вильме, заходит на задний двор, набирает камней, заворачивает их в записки, закрепляет записки резинками. Все это она проделывает до того, как начать швырять камни, потому что, если бы она начала подбирать камни и привязывать к ним записки в ходе веселья, на это ушло бы слишком много времени. Закончив громить дом Вильмы, она возвращается домой и причитает над убитым животным. Тут все не так. Полнейшая чушь. Предположительная цепь событий и действий совершенно не вязалась с тем, что он знал про Нетти Кобб. Убийство мужа стало итогом многочисленных издевательств, но само по себе оно было импульсивным порывом женщины с поврежденным рассудком. Если старые записи Джорджа Баннермана не врут, Альбион Кобб не получал от Нетти никаких предупреждений и ультиматумов. Вариант, представлявшийся Алану верным, смотрелся намного проще: Нетти возвращается от Полли, видит убитого пса, мчится на кухню, берет тесак и идет к дому Вильмы, чтобы нарезать эту польскую задницу крупными кубиками. Но если так, то кто разбил окна Вильмы Ержик? — Настали странные времена, — пробормотал он и перевернулся на другой бок. Джон Лапуант примкнул к группе следователей, которые занимались передвижениями Нетти — разумеется, теми, о которых было известно. Она пришла к Полли с лазаньей. Сказала Полли, что, вероятно, по дороге домой заглянет в «Нужные вещи», и если хозяин, Лиланд Гонт, вдруг окажется в магазине, то она его предупредит, что Полли, наверное, зайдет ближе к вечеру. Полли говорила, что мистер Гонт пригласил ее посмотреть какую-то вещицу и она попросила Нетти ему передать, что она придет, хотя и не точно, потому что с утра у нее сильно болели руки. Если бы Нетти зашла в «Нужные вещи», если бы она задержалась там на какое-то время — рассматривала товары, болтала с владельцем, которого весь город считал настоящей душкой и с которым Алан так до сих пор и не познакомился, — это значительно сузило бы временной промежуток, отпущенный на «погром с камнями» и дало бы все основания предположить, что окна в доме Вильмы побила вовсе не Нетти, а некий таинственный камнеметатель. Но она туда не заходила. Магазин был закрыт. Гонт сказал Полли и ребятам из следственной группы, что не видел Нетти с того самого дня, когда она купила у него абажур из цветного стекла. Все утро он просидел в задней комнате: вносил товары в каталог и слушал классическую музыку. Если кто-то и стучал, он все равно не услышал бы. Поэтому Нетти пошла прямо домой, и, стало быть, у нее было достаточно времени, чтобы устроить погром в доме Вильмы, хотя Алан почему-то упорно не верил, что она это сделала. Временной промежуток у Вильмы Ержик был еще уже. Ее муж все утро — с восьми до начала одиннадцатого — провел в подвале. Возился со своим деревообрабатывающим станком. Потом он увидел, что время поджимает, выключил станок и поднялся наверх, чтобы успеть переодеться к одиннадцатичасовой мессе. Когда он вошел в спальню, Вильма, по его словам, была в душе, и у Алана не было причин сомневаться в правдивости показаний вдовца. А могло быть и так: где-то между девятью тридцатью пятью и девятью сорока Вильма уезжает из дома, чтобы устроить Нетти очередную психологическую атаку. Пит в подвале клепает свои скворечники и даже не знает, что она уехала. Вильма подъезжает к дому Нетти в четверть десятого — через считанные минуты после того, как Нетти ушла к Полли, — видит распахнутую дверь и решает воспользоваться благоприятной возможностью. Она ставит машину, заходит в дом. Повинуясь мгновенному импульсу, убивает собаку и пишет записку, после чего спокойно уходит. Никто из соседей не помнит ярко-желтого «юго»… но вряд ли это доказывает, что его там не было. Почти никого не было дома: кто-то был в церкви, кто-то в гостях. Вильма возвращается домой, поднимается на второй этаж — в это время ее муж выключает внизу электролобзик, или рейсмусовый станок, или что там у него еще есть, — и быстренько раздевается. Когда Пит заходит в ванную, чтобы смыть с рук древесную пыль, Вильма уже стоит в душе; может быть, и даже скорее всего, она еще и не успела намокнуть. Единственной логичной деталью во всем этом умозрительном построении было то, что Пит Ержик обнаружил свою жену в душе. Все остальное казалось притянутым за уши. Штопор, которым Вильма убила собаку, был опасным оружием, но слишком коротким. Она должна была испачкать руки в крови. То есть как только Вильма вернулась домой, первым делом ей нужно было попасть в ванную — смыть кровь. Вильма буквально впритык разминулась с Нетти у нее дома и так же впритык — с собственным мужем у себя в ванной. Возможно такое? Да. С большим скрипом, но все же возможно. Оставь это, Алан. Оставь и давай-ка спать.