КОМПЬЮТЕРНЫЙ МАГНАТ УТОПАЕТ В РОСКОШИ, ГОТОВЯСЬ ОТНЯТЬ ЕДИНСТВЕННОГО РЕБЕНКА КРАСАВИЦЫ Пожалуй, длинновато, решил я. Я уже не писал, но все равно не мог обойтись без редактора. Печально, но такова жизнь. — Возможно, на каком-то этапе мы введем их в курс дела, — промурлыкал Сторроу. Я уже понял, что это тот человек, которому я могу довериться, особенно теперь, когда меня разбирает злость. Он, однако, вернулся к нашим делам. — Кого я представляю, мистер Нунэн? Вас или юную даму? Я голосую за юную даму. — Юная дама понятия не имеет о том, что вы позвонили мне. Она может подумать, что я проявил излишнюю инициативу. Возможно, пошлет меня очень далеко. — С какой стати? — Потому что она — янки, янки из Мэна, то есть хуже не бывает. В сравнении с ними ирландец кажется образцом логического мышления. — Возможно, но в данной ситуации она — жертва. Я думаю, вы должны ей это разобъяснить, то ли по телефону, то ли при встрече. Я пообещал, что разобъясню. Почему нет? Я знал, что без разговора все равно не обойтись: я должен связаться с ней, потому что взял повестку, доставленную помощником шерифа Футменом. — А кто составит компанию Майклу Нунэну в ближайшую пятницу? Сторроу сухо рассмеялся: — Я найду кого-нибудь из местных. Он пойдет с вами к Дарджину, будет тихонько сидеть, положив на колени брифкейс, и слушать. Возможно, я в этот день тоже буду в городе, точно смогу сказать лишь после того, как переговорю с миссис Дивоур, но к Дарджину не пойду. А вот когда начнется судебное слушание по иску об опеке, вы увидите меня в нужном месте. — Хорошо. Позвоните мне, когда определитесь с моим новым адвокатом. Моим другим новым адвокатом. — Обязательно. А пока переговорите с юной дамой. Устройте меня на работу. — Я попытаюсь. — Также постарайтесь, чтобы разговор этот происходил прилюдно. Если мы дадим плохишам шанс сыграть грязно, они его не упустят. Между вами ничего нет, не так ли? Ничего такого? Извините, но спрашиваю по долгу службы. — Нет. Я уж забыл, когда у меня с кем-либо такое было. — Меня так и тянет выразить вам сочувствие, мистер Нунэн, но, учитывая обстоятельства… — Майк. Обойдемся без фамилии. — Хорошо. Так мне больше нравится. А я — Джон. Люди начнут судачить о вашем участии в этом деле. Вы это понимаете, не так ли? — Конечно. Люди знают, что я могу позволить себе такого адвоката, как вы. Они начнут размышлять, чем она сможет расплатиться со мной. Красивая молодая вдова, вдовец средних лет. Прежде всего на ум проходит секс. — Вы — реалист. — Полной уверенности в этом у меня нет, но некоторые аксиомы мне известны. — Я на это надеюсь, потому что операция предстоит тяжелая. Наш противник — очень богатый человек. — Однако испуга в его голосе я не почувствовал. В нем слышалась… жажда действия. Что-то похожее испытывал и я, когда увидел, что магниты на передней панели холодильника вновь сложились в окружность. — Я знаю. — В суде это не станет основополагающим фактором, поскольку у другой стороны тоже есть деньги. Опять же, судье придется учитывать, что этот процесс — пороховая мина. Нам это на руку. — А какой наш главный козырь? — спросил я, вспоминая розовое личико Киры, полное отсутствие страха перед матерью. Спросил потому, что ожидал услышать в ответ: беспочвенность обвинений. Но ошибся. — Главный козырь? Возраст Дивоура. Он же старше Господа Бога. — Исходя из того, что я узнал в этот уикэнд, ему лет восемьдесят пять. Получается, что Господь старше. — Да, но какой из него получится потенциальный папаша? — в голосе Джона прозвучали злорадные нотки. — Подумайте об этом, Майк: ребенок закончит среднюю школу, когда дедуле стукнет стольник. Опять же, есть шанс, что старик перестарался. Вы знаете, кто такой опекун ad litem? — Нет. — Обычно это адвокат, которого назначает суд, чтобы тот защищал интересы ребенка. Гонорар он получает от суда, а это крохи. Большинство соглашается стать опекуном ad litem исключительно из альтруизма, но не все. В — любом случае ad litem в процессе — фигура заметная. Судьи не обязаны следовать его рекомендациям, но почти всегда следуют. Потому что судья выглядит глупцом, отвергая рекомендации человека, которого сам и назначил. А ходить в глупцах судья не может: не изберут на следующий срок. — У Дивоура будет свой адвокат? Джон рассмеялся: — Как насчет пяти или шести? — Вы серьезно? — Старичку восемьдесят пять лет. На «феррари» он уже не поедет, в Тибет не полетит, с проститутками завязал, если он, конечно, не супермен. Так на что ему тратить деньги? — На адвокатов, — без запинки ответил я. — Именно так. — А Мэтти Дивоур? Кто выступит на ее стороне? — Благодаря вам, у нее есть я. Прямо-таки роман Джона Гришема[71], не так ли? Но сейчас меня интересует Дарджин, опекун ad litem. Если Дивоур не ожидал серьезного сопротивления, он мог предпринять попытку искусить Дарджина. А Дарджину возможно, не хватило ума, чтобы устоять. Кто знает, что мы сможем найти, если копнем глубже. Но я еще не утолил любопытство. — У нее есть вы. Благодаря мне. А если бы я не сунулся в это дело? Что бы она тогда получила? — Бабки. Это означает… — Я знаю, что это означает. Не может быть! — Таково уж американское правосудие. Вы же знакомы с этой леди, которая держит в руке весы? Обычно ее статуя возвышается перед зданием городского суда. — Что-то такое я видел. — Наденьте на нее наручники, рот залепите пластырем, изнасилуйте и вываляйте в грязи. Понравится вам итог? Мне — нет. Но именно так работает закон, решая вопросы опеки, если истец богат, а ответчик беден. А равенство полов только усугубляет ситуацию: матери обычно бедны, а в силу этого пресловутого равенства они уже не могут рассчитывать, что суд автоматически примет решение в их пользу. — Значит, без вас Мэтти Дивоур в суде делать нечего? — Да, — без обиняков ответил Джон. — Позвоните мне завтра и скажите, что она готова воспользоваться моими услугами. — Надеюсь, что позвоню. — Я тоже. И… есть еще один момент. — Какой? — В телефонном разговоре с Дивоуром вы солгали. — Чушь собачья! — Нет-нет, мне, конечно, неприятно выводить на чистую воду любимого писателя моей сестры, но вы солгали и прекрасно это знаете. Вы сказали Дивоуру, что мать и дочь были вместе, ребенок собирал цветы, а мамаша умиленно за ней наблюдала. Осталось только упомянуть о пасущемся на лужке олененке Бемби. Я выпрямился в кресле. Меня словно огрели по голове пыльным мешком. Я понял, что учел далеко не все. — И все-таки, я ему не лгал. Я же не говорил ему, что я видел конкретно. Использовал только сослагательное наклонение. Высказывал исключительно свои предположения. Не раз употреблял такие слова, как «наверное, возможно, допустим». Я это хорошо помню. — Если он записал ваш разговор на пленку, у вас появится возможность еще раз подсчитать, сколько раз вы употребили эти самые слова. Сразу я не ответил. Вспоминал наш разговор, вспоминал гудение в телефонной линии, характерное гудение, которое помнил по моим прежним приездам в «Сару-Хохотушку». Не показалось ли мне, что в субботу вечером гудело чуть сильнее, чем раньше? — Вполне возможно, что он записал наш разговор на магнитофон, — с неохотой признал я. — Вот-вот. А если адвокат Дивоура передаст пленку судебному опекуну, как будет звучать ваш голос? — Это будет голос человека, который хочет что-то скрыть. — Или человека, пребывающего в собственном мире. Вам это простительно, не так ли? В конце концов вы — писатель и этим зарабатываете на жизнь. На судебном слушании адвокат Дивоура обязательно об этом упомянет. А если вызовет в свидетели человека, который проезжал мимо вскоре после появления Мэтти, человека, который покажет, что юная мама выглядела очень испуганной и взволнованной, за кого вас тогда примут? — За лжеца. Черт! — Бояться нечего, Майк. Держите хвост пистолетом. — С чего? — Разрядите их ружья, прежде чем они выстрелят. Расскажите Дарджину то, что вы видели. Пусть все внесут ваши показания. Сделайте упор на то, что девочка считала себя в полной безопасности. Особо отметьте белую линию. — А если потом они прокрутят пленку и как я буду после этого выглядеть? — Нормально. Разговор по телефону — это не показания, которые дают под присягой. Вы сидели на террасе, думали о своем, любовались фейерверком. И вдруг вам звонит какой-то старый козел. Начинает наезжать на вас. Вы же не давали ему ваш телефонный номер? — Нет. — И ваш номер не внесен в справочник? — Нет. — И хотя он представился Максуэллом Дивоуром, на самом деле он мог быть кем угодно. — Совершенно верно.