21 Ходжес паркует «приус» в пятидесяти футах от центрального входа в школу. Бордюрный камень окрашен желтым, но в бардачке лежит старая табличка «ПОЛИЦИЯ: СЛУЖЕБНЫЙ ВЫЗОВ», которую он держит для таких проблем с парковкой. Он кладет табличку на приборную панель. Когда звенит школьный звонок, выходит из машины, прислоняется к капоту, сложив руки на груди, смотрит на двери. Над ними выбита надпись: «ОБРАЗОВАНИЕ – СВЕТОЧ ЖИЗНИ». В руке у Ходжеса мобильник. Он готов принять звонок или позвонить, в зависимости от того, выйдет Пит из дверей или нет. Долго ждать не приходится, потому что Пит Зауберс – в первой группе учеников, вырывающихся в солнечный июньский день и сбегающих по гранитным ступеням. Большинство с друзьями и подругами. Пит Зауберс сам по себе. Конечно, не только он в одиночном полете, но лицо у него очень напряженное, то есть мыслями он где-то в будущем, а не здесь и сейчас. Зрение у Ходжеса такое же острое, как и прежде, и он думает, что это лицо солдата, идущего в бой. А может, Пит просто тревожится из-за итоговых оценок. Вместо того чтобы направиться к желтым автобусам, припаркованным слева от центрального входа, он поворачивает направо, к Ходжесу. Тот делает шаг вперед, чтобы перехватить его, одновременно звонит Холли. – Он здесь. Передай Джерому. – И отключается, не дожидаясь ответа. Юноша пытается обойти Ходжеса, но тот заступает ему дорогу. – Эй, Пит, есть минутка? Глаза юноши широко раскрываются. Он симпатичный, но лицо слишком худое, а лоб в угрях. Губы сжаты так плотно, что рот превратился в узкую полоску. – Кто вы? – спрашивает он. Ни тебе Да, сэр? ни Чем я могу вам помочь?Только Кто вы? Голос у парня такой же напряженный, как и лицо. – Меня зовут Билл Ходжес. Я хочу с тобой поговорить. Школьники проходят мимо них, болтают, толкаются, смеются, поправляют рюкзаки. Некоторые бросают короткие взгляды на Пита и мужчину с редеющими седыми волосами, но никто не проявляет интереса. Им есть куда идти и чем заняться. – О чем? – Давай лучше в машине. Там нас никто не услышит. – Он указывает на «приус». – О чем? – повторяет юноша, не двигаясь с места. – Ситуация следующая, Пит. Твоя сестра дружит с Барбарой Робинсон. Я знаю семью Робинсон много лет, и Барб убедила Тину приехать и поговорить со мной. Она волнуется из-за тебя. – Почему? – Если ты спрашиваешь, почему Барб предложила обратиться ко мне, то ответ прост: я много лет проработал полицейским детективом. В глазах юноши вспыхивает тревога. – Если ты спрашиваешь, почему Тина волнуется, то об этом лучше говорить не на улице. Тревога в глазах Пита гаснет, лицо вновь становится бесстрастным, как у хорошего игрока в покер. Ходжесу доводилось допрашивать подозреваемых, которые умели так же скрывать эмоции, и он знает, что расколоть таких сложнее всего. Иногда невозможно. – Я не знаю, что вам сказала Тина, но волноваться ей не о чем. – Если она говорила правду, то есть о чем. – Ходжес обаятельно улыбается Питу. – Ну же, Пит. Я не собираюсь тебя похищать. Богом клянусь. Пит с неохотой кивает. Когда они подходят к «приусу», останавливается как вкопанный. Смотрит на желтую табличку на приборной панели. – Вы служили полицейским детективом или до сих пор служите? – Служил, – отвечает Ходжес. – Эта табличка… назовем ее сувениром. Иногда оказывается весьма кстати. Я на пенсии уже пять лет. Пожалуйста, садись, чтобы мы могли поговорить, просто по-дружески поговорить. Если мы простоим еще минуту, я начну плавиться. – А если я не сяду? Ходжес пожимает плечами: – Тогда ты уйдешь. – Хорошо, но только на минуту, – соглашается Пит. – Я сегодня иду домой пешком, потому что мне надо заглянуть в аптеку и купить лекарство отцу. Он принимает виокс. Получил серьезные травмы несколько лет назад. Ходжес кивает: – Я знаю. Городской центр. Я вел то расследование. – Правда? – Да. Пит открывает пассажирскую дверцу и садится в «приус». Он вроде бы не нервничает из-за того, что находится в автомобиле незнакомца. Насторожен, сдержан, но не нервничает. Ходжес, которому за годы службы пришлось допросить десять тысяч подозреваемых и свидетелей, практически уверен, что юноша уже принял решение, хотя не может сказать, поделится тот с ним своими секретами или нет. В любом случае скоро все выяснится. Ходжес обходит автомобиль, садится за руль. Юноша не реагирует. Но когда Ходжес заводит двигатель, Пит хватается за ручку двери. – Расслабься. Я хочу включить кондиционер. Чертовски жарко, если ты этого не заметил. Особенно для этого времени года. Вероятно, глобальное потеп… – Давайте побыстрее закончим, чтобы я мог взять лекарство для отца и пойти домой. Что вам сказала моя сестра? Вы знаете, что ей только тринадцать? Я очень ее люблю, но мама называет ее Королевой драмы. – И добавляет, словно это может все объяснить: – Она и ее подружка Эллен не пропускают ни одной серии «Милых обманщиц». Понятно, значит, изначальное решение – не говорить. Удивляться нечему. Задача Ходжеса – убедить Пита сменить принятое решение на противоположное. – Расскажи мне о деньгах, которые приходили по почте, Пит. Никакого видимого напряжения, на лице – ноль эмоций. Он знал, о чем пойдет речь, думает Ходжес. Его могли предупредить. Возможно, Тина передумала и скинула ему эсэмэску. – Вы про загадочные деньги, – кивает Пит. – Так мы их называем. – Да. Про них. – Они начали приходить четыре года назад, плюс-минус. Мне было тринадцать, как сейчас Тине. Конверт на папино имя приходил примерно раз в месяц. Никаких писем, только деньги. – Пятьсот долларов. – Пару раз было чуть меньше или больше. Я не всегда был дома, когда приносили конверт, а после первых двух или трех мама с папой особо о них не говорили. – Чтобы не сглазить? – Что-то вроде этого. В какой-то момент Тинс вбила себе в голову, что деньги посылал я. Только откуда? Мне тогда не давали денег даже на карманные расходы. – Если ты их не посылал, то кто? – Я не знаю. – Кажется, он на этом закончит, но нет. Ходжес слушает, надеясь, что Пит скажет лишнее. Юноша, несомненно, умен, но иногда даже умные говорят слишком много. Если им не мешать. – Вы знаете, каждое Рождество в новостях рассказывают истории о том, как кто-то раздает сотенные купюры в «Уолмарте»? – Знаю. – Думаю, идея та же. Какой-нибудь богатый парень решил сыграть в Тайного Санту и помочь одному из тех, кто пострадал в тот день у Городского центра. Бросил в шляпу бумажки с именами и вытащил имя моего отца. – Пит поворачивается к Ходжесу, впервые с того момента, как сел в машину, его широко раскрытые искренние глаза совершенно не заслуживают доверия. – Может, он посылает деньги и другим. Тем, кто пострадал сильнее остальных и не может работать. Неплохо, сынок, думает Ходжес. Даже не лишено смысла. – Раздать тысячу долларов десяти или двадцати случайным покупателям на Рождество – это одно. Отправить одной семье двадцать тысяч за четыре года – совсем другое. Если добавить другие семьи, получится кругленькая сумма. – Может, у него хедж-фонд, – говорит Пит. – Может, этот парень разбогател, когда все обеднели, и теперь мучается угрызениями совести. Сейчас он смотрит не на Ходжеса, а прямо перед собой, сквозь ветровое стекло. От него пахнет, по крайней мере так кажется Ходжесу. Не потом, а фатализмом. Ходжес вновь думает о солдатах, идущих в бой, знающих, что скорее всего будут ранены или погибнут. – Послушай, Пит. Деньги меня не волнуют. – Я их не посылал! Ходжес нажимает. В этом он мастер. – Они свалились тебе на голову, и ты использовал их, чтобы помочь родителям в тяжелую минуту. Ничего плохого в этом нет. Это замечательно. – Многие решили бы иначе, – отвечает Пит. – Будь это правдой. – Тут ты ошибаешься. Большинство подумали бы именно так. И я хочу тебе кое-что сказать. Можешь мне поверить, потому что мои слова подкреплены сорокалетним опытом службы в полиции. Ни один прокурор в этом городе, ни один прокурор в этой стране не посмеет выдвинуть обвинения против юноши, который нашел деньги и использовал их, чтобы помочь семье после того, как его отец сначала потерял работу, а потом стал инвалидом из-за одного безумца. Пресса распнет любого, кто попытается привлечь за такое к суду. Пит молчит, но судорожно сглатывает, словно пытается подавить рыдание. Хочет заговорить, однако его что-то сдерживает. Не деньги, но имеющее к ним отношение. Иначе быть не может. Ходжесу интересно, откуда взялись деньги, которые каждый месяц приходили в конвертах – любому интересно, – однако еще больше его интересует другое: что сейчас творится с парнем? – Ты посылал им деньги… – Последний раз говорю: не посылал! – …и все шло как нельзя лучше, но потом ты во что-то влип. Скажи мне, во что, Пит. Позволь тебе помочь. Позволь вытащить тебя. Юноша колеблется. Потом его взгляд смещается вправо. Ходжес следует за ним и видит табличку, которую положил на приборную панель. Она желтая – цвета тревоги. Цвета опасности. «ПОЛИЦИЯ: СЛУЖЕБНЫЙ ВЫЗОВ». Как же он теперь жалеет, что не оставил табличку в бардачке и не припарковался в сотне ярдов от центрального входа. Господи Иисусе, он же ходит каждый день. Сто ярдов – такая мелочь. – Ни во что я не влип, – говорит Пит механическим голосом, совсем как навигатор на приборной панели «приуса», но на виске мальчика бьется жилка, руки на коленях крепко сцеплены, а лицо блестит от пота, несмотря на работающий кондиционер. – Я не посылал деньги. Мне надо взять лекарства для моего папы. – Пит, послушай. Даже если бы я служил в полиции, наш разговор нельзя было бы приобщить к делу. Ты – несовершеннолетний, рядом с тобой нет взрослого, который несет за тебя ответственность. Кроме того, я не зачитывал тебе твои права… правило Миранды… Ходжес видит, как лицо юноши замыкается – словно захлопнулась дверь банковского сейфа. Для этого хватило двух слов. Правило Миранды. – Я ценю вашу заботу. – Все тот же вежливый механический голос. Пит открывает дверцу. – Но у меня все в порядке. Правда. – Тем не менее. – Ходжес достает из нагрудного кармана визитную карточку и протягивает Питу. – Возьми. Позвони мне, если передумаешь. Что бы это ни было, я тебе по… Дверца закрывается. Ходжес смотрит, как Пит уходит, возвращает визитку в карман и думает: «Черт побери, облом. Шесть лет назад, может, даже два года, я бы его расколол».