– Естественно, естественно. – В смешке Энди столько же сала, сколько в его животе. Он устремляет взгляд на экран ноутбука, и Моррис пользуется этим моментом, чтобы перевернуть табличку на двери с «ОТКРЫТО» на «ЗАКРЫТО». Потом наклоняется и достает из открытой сумки топор. Идет по узкому центральному проходу, прижимая топор к ноге. Не торопится. Это ни к чему. Энди увлеченно работает, не отрывая глаз от экрана. – Нашел! – восклицает его давний друг. – У Джеймса Грэма есть один экземпляр, новехонький, всего за триста… Он замолкает, когда лезвие топора сначала вплывает в поле его периферийного зрения, а потом оказывается перед глазами. Энди поднимает голову, на его лице ужас. – Руки держи так, чтобы я их видел, – говорит Моррис. – Под столом у тебя наверняка тревожная кнопка. Если хочешь сохранить пальцы, не трогай ее. – Чего вы хотите? Почему вы?.. – Не узнаешь меня, да? – Моррис сам не знает, забавляет его это или бесит. – Даже вблизи? – Нет, я… я… – Наверное, неудивительно. Много лет прошло с нашей последней встречи в «Счастливой чашке», да? Холлидей с нарастающим ужасом вглядывается в морщинистое, изможденное лицо Морриса. Как птичка, уставившаяся на змею. Мысль приятная, Моррис улыбается. – Господи, – выдыхает Энди. Его лицо приобретает цвет старого сыра. – Не может быть, ты в тюрьме. Моррис качает головой, по-прежнему улыбаясь. – Наверняка есть база данных по освобожденным условно-досрочно, такая же, как по редким книгам, но, пожалуй, ты никогда в нее не заглядывал. Это хорошо для меня и не очень – для тебя. Одна из рук Энди сползает с клавиатуры ноутбука. Моррис замахивается топором. – Не делай этого, Энди. Я хочу, чтобы ты положил руки на стол, ладонями вниз, по обе стороны компьютера. И не пытайся ударить по тревожной кнопке коленом. Я это увижу, и последствия для тебя будут крайне неприятными. – Чего ты хочешь? Вопрос злит Морриса, но его улыбка становится шире. – Как будто ты не знаешь. – Господи, я не знаю, Морри. – Язык Энди лжет, но глаза говорят правду, всю правду, и ничего, кроме правды. – Пойдем в твой кабинет. Я уверен, он у тебя есть, где-нибудь в недрах магазина. – Нет! Моррис вновь замахивается топором. – Ты можешь встать из-за стола целым и невредимым или оставить на нем несколько пальцев. Уж поверь мне, Энди. Я не тот человек, которого ты знал. Энди встает, его взгляд не покидает лица Морриса, но Моррис не уверен, что давний друг действительно его видит. Он раскачивается, словно под бесшумную музыку, и, похоже, на грани обморока. Если Энди отключится, он не сможет отвечать на вопросы, пока не придет в себя. Опять же, Моррису придется тащить его в кабинет. А он не уверен, что справится. Если Энди еще не весит триста фунтов, набрать ему осталось сущие пустяки. – Дыши глубоко, – приказывает Моррис. – Успокойся. Мне нужны лишь ответы на несколько вопросов. Потом я уйду. – Обещаешь? – Нижняя губа Энди оттопыривается, блестит от слюны. Он выглядит маленьким толстым мальчиком, который поссорился с отцом. – Да. Теперь дыши. Энди глубоко вдыхает. – Еще. Массивная грудь Энди вздымается, натягивая рубаху на груди, потом опускается. Мертвенная бледность уходит с лица. – Кабинет. Пошли. Показывай дорогу. Энди поворачивается и идет по проходу в дальнюю часть магазина, лавируя между коробками и стопками книг с изысканной грацией, свойственной некоторым толстякам. Моррис следует за ним. Его злость нарастает. Отчасти это связано с женственным покачиванием ягодиц Энди под серыми габардиновыми брюками. Около двери пульт. Энди нажимает четыре цифры – 9118, – и загорается зеленая лампочка. Когда Энди переступает порог, Моррис буквально читает его мысли сквозь лысый затылок. – Ты не такой быстрый, чтобы захлопнуть передо мной дверь. Если попытаешься, потеряешь то, что ничем не заменишь. Можешь мне поверить. Плечи Энди, которые напряглись в готовности предпринять именно такую попытку, вновь поникают. Он проходит в кабинет. Моррис следует за ним и закрывает дверь. Кабинет маленький, вдоль стен – забитые книгами стеллажи, с потолка свешиваются лампы в шарообразных плафонах. На полу – турецкий ковер. Стол в кабинете гораздо лучше – из красного или тикового дерева. Абажур настольной лампы напоминает «Тиффани». Слева от стола – тумбочка, на которой стоят четыре тяжелых хрустальных графина. Моррис не может сказать, что за прозрачные жидкости в двух из них, но в оставшихся – точно шотландское и бурбон. И, насколько он знает, у его давнего друга все – высшего качества. Несомненно, чтобы обмывать крупные сделки. Моррис вспоминает, что в тюрьме заключенные могли рассчитывать только на бренди из чернослива или изюма, и хотя сам он пил его редко, скажем, на свой день рождения (и дни рождения Джона Ротстайна, которые всегда отмечал единственным глотком), злость его нарастает. Хорошо пил и вкусно жрал – вот чем занимался Энди Холлидей, пока Моррис красил джинсы, вдыхал пары лака и жил в камере с низким потолком, размерами мало отличавшейся от гроба. Он попал в тюрьму за изнасилование, это так, но он никогда бы не оказался в том проулке, в диком алкогольном беспамятстве, если бы этот человек не отшил его, не послал куда подальше. Сказал, что говорить им не о чем. Назвал его психом. – Роскошные апартаменты, мой друг. Энди осматривается, словно впервые замечает роскошь собственного кабинета. – На вид – да, – признает он, – но внешняя сторона обманчива, Морри. По правде говоря, я на грани банкротства. Магазин так и не оправился после рецессии и неких… голословных обвинений. Уж поверь мне. Моррис редко думает о конвертах с деньгами, которые в ту ночь Кертис Роджерс нашел в сейфе вместе с записными книжками Ротстайна, но теперь они приходят на ум. Его давний друг заполучил вместе с записными книжками и наличные. И, вполне возможно, потратил их на этот стол, ковер и хрустальные графины со спиртным. Вот тут ярость наконец-то выплескивается, Моррис вскидывает топор и наносит удар сбоку по широкой дуге. Топор рвет габардин и с чавкающим звуком впивается в необъятную ягодицу. Энди вскрикивает. Его бросает вперед. Он не валится на пол только потому, что руками хватается за край стола, падает на колени. Кровь льется из шестидюймового разреза на брюках. Энди зажимает разрез рукой, и кровь бежит между пальцами. Он заваливается набок, перекатывается на турецкий ковер. С чувством удовлетворения Моррис думает: Тебе никогда не оттереть это пятно, земляк. – Ты сказал, что не тронешь меня! – верещит Энди. Моррис обдумывает услышанное и качает головой: – Не верю, что произносил эти слова, но, возможно, мог это подразумевать. – Он смотрит на перекошенное лицо Энди и серьезно добавляет: – Считай это липосакцией подручными средствами. И ты еще можешь выйти из этой истории живым. От тебя требуется только одно: отдай мне записные книжки. Где они? На этот раз Энди не притворяется, будто не понимает, о чем говорит Моррис, да и как притворяться, если жопа в огне, а кровь струится по бедру. – Я не знаю, где они. Моррис опускается на колено, стараясь не угодить в расширяющуюся лужу крови. – Я тебе не верю. Их нет, остался только сундук, в котором они лежали, а кроме тебя никто не знал, что они у меня. Поэтому я спрашиваю снова, и если ты не хочешь рассматривать с близкого расстояния свои внутренности и полупереваренный ленч, тебе лучше хорошенько подумать над ответом. Где записные книжки? – Их нашел какой-то мальчишка! Это не я – мальчишка! Он живет в доме, где раньше жил ты, Морри! Наверное, он нашел их в подвале или где-то еще! Моррис всматривается в лицо давнего друга. Выискивает признаки лжи, но также пытается приспособиться к столь неожиданному повороту в ситуации, которая только что казалась совершенно понятной. Все равно что резкий поворот налево на скорости шестьдесят миль в час. – Пожалуйста, Морри, пожалуйста! Его зовут Питер Зауберс! Это убедительный довод, потому что Моррис знает фамилию семьи, проживающей в доме, где он вырос. А кроме того, человек с глубокой раной на жопе едва ли смог бы выдумать такое под влиянием момента. – Откуда ты это знаешь? – Потому что он пытается продать их мне! Морри, мне нужен врач! Я истекаю кровью, как зарезанная свинья! «Ты и есть свинья, – думает Моррис. – Но не волнуйся, старый друг. Скоро ты избавишься от страданий. Я намерен отправить тебя в большой небесный книжный магазин». Только чуть позже, потому что Моррис вдруг заметил яркий лучик надежды. Пытается, сказал Энди, не пытался. – Выкладывай все, – говорит Моррис. – Потом я уйду. «Скорую» тебе придется вызывать самому, но, думаю, ты справишься. – Откуда мне знать, что ты говоришь правду? – Если записные книжки у парня, ты для меня никакого интереса не представляешь. Разумеется, тебе придется пообещать, что ты не скажешь, кто на тебя напал. Какой-то мужчина в маске, правильно? Вероятно, наркоман. Хотел денег, да? Энди с готовностью кивает. – И никакой связи с записными книжками, верно? – Конечно, никакой. Ты думаешь, я хочу, чтобы меня связали с этой историей? – Полагаю, нет. Но если попытаешься что-то выдумать, и мое имя попадет в эту историю, мне придется вернуться. – Не попытаюсь, Морри, не попытаюсь! – Далее следует клятва, такая же детская, как оттопыренная слюнявая нижняя губа: – Ей-богу! – Теперь рассказывай все. Энди рассказывает. Первый визит Зауберса с фотокопиями страниц записных книжек и «Письмами с Олимпа» для сравнения. Опознание Энди мальчишки, который назвался Джеймсом Хокинсом, по библиотечной наклейке на корешке «Писем». Второй визит Зауберса, когда Энди его прижал. Сообщение на автоответчике о поездке на выходные в пансионат «Ривер бенд» вместе с другими членами ученической администрации; обещание прийти во второй половине дня в понедельник, через двое суток. – В какое время в понедельник? – Он… он не сказал. После школы, я полагаю. Он учится в Нортфилде. Морри, я истекаю кровью. – Да, – рассеянно ответил Моррис. – Похоже на то. – Его мысли заняты другим. Парень утверждает, что все записные книжки у него. Может, лжет, но вряд ли. Он назвал Энди правильное число. И он их прочитал. Мысль эта выбивает искру дикой зависти в голове Морриса Беллами, от которой вспыхивает пожар, быстро охватывающий сердце. Этот Зауберс прочитал то, что предназначалось Моррису, и только Моррису. За этот серьезный проступок придется отвечать. Моррис наклоняется к Энди и спрашивает: – Ты гей? Ты ведь гей, правда? Глаза Энди широко раскрываются. – Я?.. Какое это имеет значение? Морри, мне нужна «скорая»! – У тебя есть сожитель?