В телефонном справочнике было четверо разных Сайксов. Того, который был мне нужен, я застал дома со второй попытки; Джимми сам снял трубку. Я представился другом Эрни Каннингейма, и голос Джимми просветлел. Эрни нравится ему, потому что не обходился с ним, как Бадди Реппертон, когда Бадди работал у Уилла Дарнелла. Он спросил, как поживает Эрни, и я, солгав еще раз, ответил, что у Эрни все в порядке. — Ну, слава Богу, — сказал он. — Я думал, что у него будут неприятности с теми сигаретами. — Я звоню как раз из-за Эрни, — проговорил я. — Джимми, ты помнишь, как опечатали гараж Уилла? — Конечно, помню. — Джимми вздохнул. — Теперь бедный Уилл умер, и я потерял работу. Моя мама хочет, чтобы я поступил в техническую школу, но я не силен в этих делах. Я думаю пойти на какую-нибудь работу. Может быть, сторожем. Мой дядя Фрэд… — Эрни сказал, что, когда закрывали гараж, он забыл в нем небольшой пенал с инструментами, — перебил я. — Он лежит за одной из тех старых шин — ну, ты знаешь, про что я говорю. Он положил туда инструменты, чтобы никто не стащил их. — И они еще там? — спросил Джимми. — Полагаю, да. — Что за растеряха! — Они стоят больше ста долларов. — О Господи! Я думаю, их там больше нет. Я думаю, их забрали полицейские. — Эрни сказал, что они надежно спрятаны. Но он не сможет сам прийти за ними, у него какие-то неприятности. — Я лгал, но был уверен, что Джимми не раскусит меня. Я знал о его умственной отсталости и пользовался своим знанием. — Ах, черт! Ну ладно… слушай. Я схожу за ними. Правильно, завтра же утром. У меня остались мои ключи. Я вздохнул с облегчением. Мне были нужны не мифические инструменты Эрни, а ключи Джимми. — Я заеду за ключами, Джимми. Ты не знаешь, где лежат инструменты, и будешь искать целый день. — Да, но Уилл велел никому не давать ключи… — Конечно. Но он говорил это раньше, а теперь гараж пустой, и в нем нет ничего, кроме инструментов Эрни и старых покрышек. Скоро все хозяйство Уилла продадут, и Эрни лишится своих инструментов. — Да? Ну ладно, я надеюсь, что все будет в порядке. Только верни мне ключи. — А затем он сказал абсурдную, но трогательную вещь: — Понимаешь, это все, что у меня осталось от Уилла. * * * Наконец я сделал последний звонок — и услышал сонный голос Ли. — Что у тебя, Дэннис? — спросила она. Я рассказал ей, ожидая, что она назовет мне дюжину слабых мест в моем плане. Однако когда я закончил, она просто проговорила: — А если это не сработает? — Все будет зависеть от нас с тобой. Ли, — сказал я. — Я бы не вмешивал тебя в это дело, если бы смог. Но Лебэй заподозрит западню, поэтому нужна надежная приманка. — Я бы не позволила тебе обойтись без меня, — твердо произнесла она. — Это ведь и мое дело. Я любила его. А когда ты начинаешь кого-нибудь любить… я не думаю, что ты когда-нибудь сможешь полностью расстаться со своим чувством. Ты меня понимаешь, Дэннис? Я вспомнил все прошедшие года. Летние месяцы, когда мы плавали, читали или играли: монополию, солдатиков, шашки. Муравьиные города. Случаи, когда я спасал его от тех, кто не любил чужаков, — от тех, кто всеми силами старался извести этого странноватого долговязого чужака. Иной раз мне и самому крепко доставалось за мое донкихотство. Но ничего не могло быть лучше тех прошедших лет. Мне тогда нужен был Эрни, а я был нужен ему. Теперь это было очень горько вспоминать. — Понимаю, — сказал я, и внезапно моя рука потянулась к глазам. — Я думаю, ты никогда не расстанешься с ним. Я тоже любил его. И может быть, для него еще не все кончено. — Вот о чем мне нужно было молиться: «О Господи, сделай так, чтобы я не дал Эрни умереть во второй раз. В этот последний раз». — Я не его ненавижу, — тихо сказала она. — Не его, а этого человека, Лебэя… мы и в самом деле видели его сегодня, да, Дэннис? Тогда, в машине? — Да, — ответил я. — Его. — Но ведь все обойдется, да? Я люблю тебя, Дэннис. — Я тоже тебя люблю. Как оказалось, все закончилось на следующий день — в пятницу, девятнадцатого января. 48. ЭРНИ Тот безумно длинный день я начал с того, что заехал к Джимми Сайксу и взял у него ключи от гаража. Затем поехал к средней школе Либертивилла, свернул на дорожку, ведущую к школьной автостоянке, и припарковал свой «дастер» в первом ряду. Я знал, что Эрни обычно ставил Кристину в заднем ряду машин, и хотел встретиться с Лебэем на улице. Без Кристины он казался мне несколько более уязвимым. Я слушал радио и смотрел на футбольное поле. Я не мог поверить, что когда-то мы с Эрни обменивались сандвичами на этих занесенных снегом трибунах. И не мог поверить, что сам выходил на это поле, облаченный в щитки, поверх которых была надета широкая майка, в спортивные трусы и пластиковый шлем, и был бесконечно уверен в своих физических возможностях… если не в собственном бессмертии. Если когда-либо у меня были такие чувства, то теперь я не замечал их в себе. У меня в груди гулко стучало сердце, руки отвратительно подрагивали. У меня появилась трусливая мыслишка, что Эрни может сегодня попросту не приехать. А затем я увидел знакомый красно-белый кузов Кристины, свернувшей с дорожки и припарковавшейся на школьной стоянке. За рулем был Эрни, на нем была школьная куртка. Он не заметил меня и вышел из машины. «Оставайся на месте, он пройдет мимо, — жарко прошептали все те же трусливые, малодушные мысли. — Он пройдет мимо, как все остальные, и не увидит тебя». Вместо этого я открыл дверцу и вытащил наружу свои костыли. Затем перенес на них тяжесть своего тела и выпрямился. Из главного здания донесся первый звонок — Эрни опаздывал в школу. Раньше моя мама говорила, что он страдал чрезмерной пунктуальностью. Может быть, Лебэй не отличался ею. Он приближался ко мне, держа книги под мышкой и глядя себе под ноги. Затем он поднял голову и увидел меня. Его глаза расширились, и он автоматически повернулся вполоборота к Кристине. — Что, за рулем уютнее? — спросил я. Он снова повернулся ко мне. Рот немного искривился — как будто на язык попало что-то невкусное. — Как твои культяшки, Дэннис? — спросил он. Джордж Лебэй намекал, что его брат умел находить у людей их больные места. Я сделал два шага на костылях и несколько приблизился к нему. Он улыбался опущенными вниз уголками губ. — Тебе нравилось, когда Реппертон называл тебя Прыщавой Рожей? — спросил я. — Тебе это нравилось настолько, что ты решил применять его манеры к другим людям? Мои слова что-то в нем задели — может быть, задели что-то в его глазах, — но на губах осталась все та же усмешка. Мне становилось холодно. Я не надел перчаток, и руки, сжавшие перекладины костылей, постепенно начали цепенеть. Мы оба выдыхали белый пар, быстро растворявшийся в морозном воздухе. — Ты помнишь, как в пятом классе Томми Денинджер называл тебя Жабой? — повысив голос, еще раз спросил я. Злоба не входила в мои планы, но я не мог сдержать себя. — Тебе это нравилось? А помнишь ли, как Лэд Смит гнался за тобой по улице и я встал на его дороге, чтобы спасти тебя? Ты ведь там был, Эрни. Этот парень, Лебэй, пришел гораздо позже. Раньше нас было только двое. И вновь попадание. Четверть оборота в сторону Кристины — вот кого ему не хватает. — Вот кого тебе не хватает, да? — продолжал я. — Парень, ты без нее тоже, как без костылей. — Не знаю, о чем ты тут болтаешь, — хрипло проговорил он. — Ты похитил мою девушку. Это главное. Ты все делал за моей спиной… Ты говнюк, такой же, как все. — Теперь он смотрел на меня, его глаза пылали яростью. — Я думал, что могу доверять тебе, а оказалось, что ты хуже, чем Реппертон, — хуже, чем все остальные. — Он шагнул ко мне и, начиная свирепеть, выкрикнул: — Ты похитил ее, говнюк! — Нельзя похитить то, от чего ты сам отказался, — сказал я. — О чем ты болтаешь?! — Я болтаю о том вечере, когда она задыхалась в твоей машине. О том вечере, когда Кристина пыталась убить ее. О том вечере, когда ты назвал ее сукой и велел убраться куда подальше. — Этого никогда не было. Ты лжешь! Проклятый лжец! — С кем я разговариваю? — спросил я. — Не важно! — Его серые глаза казались огромными за стеклами очков. — Не важно, с кем ты болтаешь! Ты говнюк, ты дерьмовый говнюк и лгун. Это грязная ложь! Ничего другого я и не ожидал от такого вонючего лгуна, как ты! Еще один шаг навстречу. Его бледное лицо медленно покрывалось багровыми пятнами. — Эрни, ты разучился расписываться своим прежним почерком. — Заткнись, Дэннис. — Твой отец говорит, что в доме ты как чужой. — Парень, я предупреждаю тебя. — Излишний труд, — сказал я. — Я и так знаю, что должно произойти. И Ли тоже знает. То же самое, что произошло с Бадди Реппертоном, Уиллом Дарнеллом и остальными. Ведь ты уже не Эрни. Ведь ты — Лебэй? Ну, так покажись, дай я взгляну на тебя. Я тебя уже видел. Я видел тебя в новогоднюю ночь и вчера, рядом с кафе. Я знаю, что ты здесь, к чему же ты прячешься? И он показался… но только лицо Эрни не совсем исчезло, и это было ужаснее всех черепов и страхов, которыми полны детские комиксы. Лицо Эрни изменилось. Сначала на губах расцвела глумливая ухмылка. Все остальное появилось с последовательностью, которую я ожидал. Наконец я увидел Ролланда Лебэя таким, каким его видел маленький Джордж. Я помню о нем только одну вещь, но помню ее очень хорошо. Его злобу. Его постоянную злобу. Он приближался ко мне. У меня было время только на то, чтобы подумать о широком шраме на локте Джорджа Лебэя. Он оттолкнул меня, а потом вернулся и швырнул на ограду. Я почти слышал тот крик четырнадцатилетнего Ролланда: «Не путайся у меня под ногами, сопляк! Слышишь, не стой на моей дороге!» Я видел перед собой Лебэя — человека, который никогда не отступал от своего. Задумайтесь: он никогда ни перед чем не отступал. — Победи его, Эрни, — сказал я. — Слишком долго ему уступали. Победи, убей его, заставь вы… Он взмахнул ногой и выбил из-под меня правый костыль. Я сделал усилие, удержался… и тогда он выбил левый костыль. Я упал на утоптанный снег. Он сделал еще один шаг и встал надо мной. Его лицо было твердым и чужим.