— Если не считать, что на самом деле все не так, да, Дэннис? — Да, он изменился. — Когда ты в последний раз видел его? — В День Благодарения. — Тогда с ним все было в порядке? Я встряхнул головой, внезапно мне вспомнились слова Ли о том, как она переживала за своих родителей в канун Рождества. И мне показалось, что чем меньше люди знали о наших с ней подозрениях, тем было безопаснее для них же самих. — Что с ним происходит? — Я не знаю. — А Ли? — Нет. Она… у нас есть только некоторые подозрения. — Ты не хочешь поговорить о них? — Нет. Не сейчас. Но лучше — совсем не говорить. — Хорошо, пусть будет так, — сказал он. — Пусть пока будет так. Он встал и начал подметать под столом. Я мог бы решить, что он обиделся. — Но с Эрни ты должен поговорить, не откладывая в долгий ящик. — Конечно. Я уже думал об этом. Но перспектива такой беседы не вызывала во мне особого энтузиазма. Наступило довольно долгое молчание. Отец закончил подметать пол и поглядел вокруг. — Ну как, нормально? — Ни одной соринки, пап. Он улыбнулся и закурил «Винстон». После инфаркта он бросил курить, но потом стал изредка браться за сигарету — как правило, в минуты стресса. — Ладно, тебе помочь подняться наверх, Дэннис? Я встал на костыли. — Угу. Не хотелось бы навернуться. Он посмотрел на меня и хмыкнул. — Вылитый Джон Сильвер. Не хватает только попугая. — Ты будешь стоять и хихикать надо мной или поможешь подняться? — Обопрись на меня. Я перекинул одну руку через его плечо, почувствовав себя снова маленьким — как тогда, когда он относил меня наверх на своих руках, если я начинал посапывать на середине шоу Эдди Салливана, которую показывали по телевизору. Даже запах лосьона после бритья был тем же самым. На последней ступеньке лестницы он вдруг произнес: — Можешь наступить мне на ногу, если я полезу в твои личные дела, Дэнни, но Ли больше не собирается быть с Эрни, да? — Нет, пап. — Она хочет быть с тобой? — Я… ну, я не знаю. Полагаю, что нет. — Ты хочешь сказать — пока нет? — Ну — полагаю, да. — Мне было неловко, но он не отставал со своими расспросами. — Могу ли я думать, что она решила порвать с Эрни из-за перемены в его характере? — Да. Думаю, что ты так можешь думать. — Он знает о тебе и Ли? — Пап, у нас — не о чем знать… во всяком случае, пока не о чем. Он прочистил горло, как будто намеревался что-то сказать, но промолчал. Я оставил его и дальше поковылял на костылях. — Я дам тебе один чудный совет, — наконец сказал отец. — Не давай ему знать о том, что происходит между тобой и Ли, и не убеждай меня, будто ничего не происходит. Вы ведь пытаетесь как-нибудь помочь ему, да? — Пап, я не знаю, сможем ли я и Ли что-нибудь сделать для него. — Я видел его два или три раза, — неожиданно произнес отец. — Да? — Я опешил. — Где? Отец пожал плечами… — На улице, где же еще? В городе. Видишь ли, Дэннис, Либертивилл не такой большой город. Он… — Что он? — Он едва узнал меня. А я его. Он стал выглядеть старше. Теперь, когда его лицо очистилось, он стал выглядеть намного старше. Я думал, что он пойдет в отца, но сейчас… — Внезапно он запнулся. — Дэннис, тебе не приходило в голову, что у Эрни может быть какое-нибудь расстройство гормональной системы? Или какое-нибудь нервное расстройство? — Да, — ответил я, жалея о том, что не мог рассказать ему о других вероятных изменениях в Эрни. О гораздо худших возможных изменениях. О тех изменениях, которые заставили бы моего родителя усомниться в моей собственной нервной системе. — Будь осторожен, — произнес он, и, хотя я ничего не упоминал о случившемся с Дарнеллом, мне вдруг показалось, что отец думал именно об этом. — Будь осторожен, Дэннис. * * * На следующий день мне позвонила Ли и сказала, что ее отца вызывают в Лос-Анджелес по какому-то предновогоднему делу его фирмы и что он предлагает ей составить ему компанию, а заодно и немножко отдохнуть от холода и снега. — Мама ухватилась за эту идею, и я не могу придумать ни одной уважительной причины, чтобы остаться, — сказала она. — Это всего десять дней, а занятия в школе начнутся только восьмого января. — Прекрасно, — проговорил я. — Ты получишь там удовольствие. — Ты думаешь, мне стоит поехать? — Если ты не поедешь, то тебя нужно будет показать психиатру. — Дэннис? — Что? У нее немного упал голос: — Ты будешь осторожен, да? Я… ну, последнее время я часто думаю о тебе. И она повесила трубку, оставив меня в некотором недоумении. Вместе с отцом она была уже вторым человеком, посоветовавшим мне быть осторожным. Оба они, конечно, имели в виду мой предстоящий разговор с Эрни. Но разве Эрни сам не мог чувствовать своей вины в том, что было между мной и Ли? И что конкретно он мог сделать, если бы узнал обо мне и о ней? Моя голова раскалывалась от этих и других вопросов, и в конце концов я начал думать, что было бы только к лучшему, если бы Ли ненадолго уехала из города. Как она сама сказала о своих родителях, так было бы безопаснее. * * * В пятницу двадцать девятого был последний рабочий день года. Я позвонил в штаб-квартиру Американского Легиона в Либертивилле и попросил подозвать секретаря. Его имя, Ричард Маккендлесс, я узнал от управляющего домом, номер которого нашел в том же телефонном справочнике, где был телефон штаб-квартиры. Мне велели немного подождать, а потом послышался чей-то старческий голос, прозвучавший неожиданно хрипло и резко — как если бы его обладатель дошел до Берлина, перекусывая на лету вражеские пули. — Маккендлесс, — сказал он. — Мистер Маккендлесс, меня зовут Дэннис Гилдер. В августе за счет Легиона хоронили человека по имени и фамилии Ролланд Д. Лебэй… — Он был вашим другом? — Нет, просто случайным знакомым, но… — Тогда я должен вас огорчить, — проговорил Маккендлесс таким голосом, будто в его горле пересыпали кучу гравия. — Лебэй был не человеком, а последним сукиным сыном, и Легион не потратил бы даже цента на его похороны. Он покинул организацию в 1970 году. Если бы он не ушел сам, мы бы вышвырнули его. Этот человек был самым законченным ублюдком из всех, что когда-либо жили на свете. — Вы уверены? — Да, уверен. Он нарывался на ссору по любому поводу и без повода, а ссору заканчивал дракой. С этим сукиным сыном нельзя было ни сыграть в покер, ни выпить. С ним вообще нельзя было иметь никакого дела. Он был просто бешеным ублюдком, простите за резкость. И… мальчик, а кто ты такой? Я чуть было не ответил, как Эмили Дикинсон: