Я ожидал чего угодно, но только не этого. — Что ты имеешь в виду? Она стала говорить, сначала медленно, потом быстрее, пока слова не посыпались из нее. Я не буду их повторять, потому что уже пересказывал эту историю; замечу только, что не слышал ее больше ни от кого, кроме Ли. И даже вспоминая тот вечер, она не на шутку перепугалась. Она побледнела, она все время потирала локти, как будто ей было холодно. Мне тоже было страшно. Замолчав, она принужденно улыбнулась, словно извиняясь за очевидную абсурдность того, о чем поведала. Однако мне было не до смеха. Я подумал о трагической смерти Вероники и Риты Лебэй. И я продолжал делать сопоставления. Затем она рассказала об ультиматуме, который поставила Эрни — она или машина. И вкратце описала реакцию Эрни. После той вспышки ярости он уже не встречался с Ли. — А потом его арестовали, — добавила она, — и я стала думать о том, что случилось с Вадди Реппертоном и двумя другими ребятами… и с Уэлчем… — А теперь с Ванденбергом и Дарнеллом. — Да. Но не только. — Она допила лимонад из стакана и налила еще. Край консервной банки мелко застучал по стеклу. — Когда я звонила тебе перед Рождеством, мои мама и папа были в гостях у папиного босса. И я нервничала. Мне казалось… казалось… ох, не знаю, что мне казалось. — По-моему, знаешь. Она поднесла руки ко лбу и потерла виски, словно у нее вдруг разболелась голова. — Пожалуй, да. Я думала об этой машине. О том, как она выезжает на улицу и сбивает их. Но если она в тот рождественский вечер покидала гараж, то, вероятно, у нее было полно других забот, без того чтобы трогать моих ро… — Она резким движением поставила стакан на стол. — Почему я все время говорю о ней как о живом существе? — воскликнула она. По ее щекам потекли слезы. — Почему? Ну почему? Я знал, как мог бы ее немного успокоить, но не мог этого сделать. Между нами был Эрни — и какая-то часть меня самого. Но это было тогда, другое дело — сейчас. Я поднялся на костылях, проковылял к софе и достал из тумбочки пачку салфеток. Несколько штук я дал Ли. Она поблагодарила меня. Затем я плюхнулся рядом с ней и, не слишком восторгаясь собой, обнял ее одной рукой. Она вздрогнула… а затем позволила прижать себя к моему плечу. Некоторое время мы просто молчали и сидели, боясь лишний раз шевельнуться, — по-моему, она тоже опасалась себя самой. Или чего-то еще. На противоположной стене размеренно тикали часы. Яркий солнечный свет падал из обоих окон, выходивших на разные стороны дома. Буря улеглась еще ночью, и теперь в синем безоблачном небе ничего не напоминало о ней. Только на поляне остались холмы сугробов, поднимавшиеся тут и там, как насыпи над какими-то похороненными зверьками. — Запах, — наконец сказал я. — Ты правда ощущала запах? — Он там был! — ответила она, отстраняясь от меня. Я убрал руку — со смешанным чувством разочарования и облегчения. — Он правда был там… отвратительный, ужасный смрад. — Ее глаза смотрели на меня: — А что? Ты тоже его ощутил? Я покачал головой. — И все-таки, что ты знаешь об этой машине? — спросила она. — Ты ведь что-то знаешь. У тебя на лице написано. Тогда настала моя очередь задуматься, и почему-то я мысленно увидел картину из какой-то научной книжки. Вообще от научных книг трудно ожидать картинок, но как кто-то однажды сказал мне, существует множество направлений и методов общественного образования… собственно, этим кем-то был сам Эрни. Так вот, на картине были изображены два атома, на огромной скорости мчащиеся друг к другу. Раз! Вместо груды обломков (и их атомной «неотложки», подбирающей ошметки поврежденных нейтронов) вы получаете критическую массу, цепную реакцию и одно большое адское месиво. Затем я решил, что воспоминание об этой картинке было вовсе не лишним. Я попытался быстро ответить на вопрос: что сделала бы полиция, если бы ей было известно то, о чем знали мы с Ли? Привлекла бы к суду привидение? Или машину? Или привлекла бы чье-нибудь внимание ко мне и Ли? — Дэннис? — Я думаю, — сказал я. — По-твоему, паленым не пахнет? — Что ты знаешь? — снова спросила она. Столкновение. Критическая масса. Цепная реакция. Преисподняя. Я думал о том, что, сложив наши разрозненные знания, мы могли что-нибудь предпринять. Сделать какое-нибудь действие. Мы… Мне вспомнился мой сон: машина, стоящая в гараже Лебэя, мотор, набирающий и сбавляющий обороты, вспыхнувшие передние фары, визг покрышек. Я взял ее руки в свои. — О'кей, — сказал я. — Слушай. Эрни купил эту машину у парня, который потом умер. Парня звали Ролланд Д. Лебэй. Мы увидели ее стоящей перед его домом… — Перед чьим домом? — Перед домом Лебэя. И мне сейчас кажется… что он до того хотел, чтобы она оказалась у Эрни, что отдал бы ее даром, если бы не было другого выхода. Как будто Эрни увидел машину и что-то понял, а потом Лебэй увидел Эрни и понял то же самое. Ли убрала свои руки из моих ладоней и снова начала потирать локти. — Эрни сказал, что заплатил… — Заплатил. И продолжает платить. Если Эрни вообще еще существует. — Не понимаю, что ты имеешь в виду. — Я тебе кое-что покажу. Через несколько минут. Но сначала небольшая предыстория, ладно? — О'кей. — У Лебэя были жена и дочь. Давно, еще в пятидесятых. Дочь умерла на обочине дороги. Она подавилась гамбургером. Лицо Ли стало белым, потом еще белее, такой цвет бывает у молока, с которого сняли сливки. — Ли! — быстро проговорил я. — С тобой все в порядке? — Да, — хрипло сказала она и попыталась выдавить из себя улыбку — Я в порядке. — Она встала. — Где тут у вас ванная комната? — В конце холла, — сказал я. — Ли, ты ужасно выглядишь. — Меня тошнит, — жалобно произнесла она и торопливым шагом пошла в ванную. Я закрыл уши руками, чтобы не слышать, как ее рвало. * * * Когда она вернулась, то была уже не такой бледной. На ее щеках блестели капли воды. — Прости меня, — сказал я. — Ничего. Просто я… опешила. — Она слабо улыбнулась. Затем поймала мой взгляд и проговорила: — Только скажи мне, Дэннис. Это правда? Это действительно правда? — Да, — ответил я. — Правда. Но не вся. И я не знаю, стоит ли мне продолжать. — Я хочу, чтобы ты рассказал все. — Мы можем пропустить это место, — сказал я, не очень поверив ей. Ее встревоженные глаза все так же смотрели на меня. — Было бы безопасней… ничего не пропускать, — запнувшись, произнесла она. — Его жена покончила с собой вскоре после смерти дочери. — А машина… —..участвовала в этом. — Как? — Ли… — Как? И я рассказал ей — не только о маленькой девочке и ее матери, но и все, что знал от Джорджа Лебэя о его брате, о его озлобленности, о бегстве в армию, о том, как он возился там с машинами и ссорился с офицерами, заставлявшими его чинить свои автомобили. О второй мировой войне. О брате Эндрю, убитом во Франции. О старом «шевроле». О старом «Гудзоне корнете». И о том, как все те годы он злился на «говнюков», мешавших ему. — Это слово… — пробормотала Ли. — Какое слово? — Говнюки, — она через силу выговорила его. — Эрни употребляет его. — Я знаю. Мы посмотрели друг на друга, и ее руки очутились в моих. — Тебе холодно, — сказал я. Еще одна полезная ремарка, многократно испытанная Дэннисом Гилдером. У меня таких не меньше миллиона. — Да. По-моему, я никогда не согреюсь. Я захотел обнять ее — и не обнял. Но почувствовал, что Эрни уже меньше разделял нас. Он словно куда-то исчезал. И это было ужасно. — Его брат говорил что-нибудь еще? — Ничего существенного. Однако в моих ушах прозвучал голос Джорджа Лебэя: «Он был одержим злобой, но он не был каким-то чудовищем». И еще: по крайней мере… я так думаю. Тогда мне показалось, что он хотел что-то добавить… а потом понял, что разговаривает с посторонним. Что он хотел сказать?