Эрни Каннингейм получил официальное разрешение на эксплуатацию «плимута-фурии» в полдень 1 ноября 1978 года. Так закончился процесс, который на самом деле начался в вечер, когда Дэннис Гилдер помог Эрни заменить спустившее колесо автомобиля. Эрни уплатил акцизный сбор, налог на городские дороги и пошлину за регистрацию. В Бюро транспортных средств Монроэвилла ему выдали номерной знак HY-6241-J. Из Монроэвилла он вернулся на машине, которую ему одолжил Уилл Дарнелл, а из гаража выехал за рулем Кристины. Он вел ее домой. Его отец и мать вернулись из университета на один час позже. Ссора произошла почти сразу. — Вы ее видели? — спросил Эрни, обращаясь больше к отцу, чем к матери. — Сегодня я зарегистрировал ее. Он гордился собой; у него были причины гордиться собой. Кристина была тщательно вымыта и сияла в лучах осеннего солнца. На ней еще оставалось довольно много ржавчины, но она выглядела в тысячу раз лучше, чем в день, когда Эрни купил ее. Крылья, капот и заднее сиденье были новехонькими. Салон был вычищен до блеска. Стекла и хромированные детали сверкали так, будто их натирали несколько дней подряд. — Да, я… — начал Майкл. — Разумеется, мы ее видели, — перебила его Регина. Она яростно взбалтывала коктейль, плескавшийся в ручном миксере. — Мы чуть не наехали на нее. Я не хочу, чтобы она стояла здесь. Наш участок выглядит, как место для подержанных автомобилей. — Мам! — вырвалось у ошеломленного и уязвленного Эрни. Он посмотрел на Майкла, но Майкл встал и пошел в другую комнату — возможно, он решил, что ему тоже нужно выпить. — Она нам не подходит, — сказала Регина Каннингейм. Ее лицо было бледнее обычного; пятна на щеках делали его похожим на клоунский грим. Она налила в стакан половину порции джина с тоником, отпила и сморщилась так, будто приняла горькое лекарство. — Отвези ее туда, где взял. Мне она не нравится, и я не хочу, чтобы она стояла здесь. Все. — Отвезти назад? — переспросил Эрни, теперь уже обозленный. — Там она стоит мне двадцать баксов в неделю! — Она обходится тебе гораздо дороже, — сказала Регина. Она допила коктейль и поставила стакан на стол. — На днях я заглянула в твою банковскую книжку… — Что ты сделала? — У Эрни глаза полезли на лоб. Она немного покраснела, но взгляда не отвела. Вернулся Майкл и с несчастным видом остановился в дверях. — Я хотела знать, сколько ты потратил на эту проклятую машину. Что здесь такого странного? В следующем году тебе нужно поступать в колледж. Насколько я знаю, в Пенсильвании не так просто получить бесплатное образование. — Поэтому ты пошла в мою комнату и рылась в моих вещах до тех пор, пока не нашла банковскую книжку? — тихо проговорил Эрни. Его серые глаза горели злостью. — Может, еще ты искала наркотики. Или порнографические журналы. А может быть, проверяла подтеки на простыне. У Регины раскрылся рот. Она ожидала от него злости, но не ярости. — Эрни! — заорал Майкл. — А что, почему бы и нет? — в ответ закричал Эрни. — Я думал, что это мое дело. Сколько раз вы твердили, что я несу ответственность за него? Регина перевела дыхание. — Я очень разочарована твоим поведением, Арнольд. Ты ведешь себя, как… — Не говори мне, как я себя веду! Что еще я должен чувствовать? Два с половиной месяца я работал над ней, а когда привез домой, то слышу, что должен отвезти обратно! Мне, наверно, следует плакать от счастья? — Это не повод, чтобы разговаривать с матерью в таком тоне, — сказал Майкл. — И употреблять такие слова. Регина протянула стакан мужу: — Сделай мне еще что-нибудь выпить. Свежая бутылка джина стоит в шкафу. Майкл Каннингейм посмотрел на жену, на сына, снова на жену. В обоих он увидел непоколебимую решимость. Захватив пустой стакан, он вышел из кухни. Регина мрачно оглядела сына. Она не хотела упускать шанса выбить тот клин, который с самого лета засел в их отношениях. — В июле у тебя в банке лежало почти четыре тысячи долларов, — сказала она. — Приблизительно три четверти ты должен был потратить… — О, так ты давно все подсчитала? — перебил ее Эрни. Он сел на стул, не спуская глаз с матери. В его голосе послышались презрительные нотки. — Мам, а почему ты просто не перевела эти деньги на свой счет? — Потому что до недавних пор ты сам знал, для чего предназначались эти деньги. Но в последние два месяца твоя голова была занята только машиной, а теперь еще и девочками. Ты как будто свихнулся на том и на другом. — Благодарю. Это самое объективное мнение о моем образе жизни. — В июле у тебя было почти четыре тысячи долларов. На твое образование, Эрни. На твое образование. Сейчас у тебя осталось две тысячи восемьсот. За два месяца ты потратил тысячу двести. Вот почему я не хочу видеть твоей машины. Ты должен меня понять. По-моему… — Послушай… —..ты не знаешь цену денег. — Могу я сказать тебе пару вещей? — Нет, не можешь, Эрни, — решительно отрезала она. — Я не хочу ничего слушать. Майкл вернулся со стаканом, наполовину наполненным джином. Он достал из бара тоник, добавил в стакан и протянул Регине. Она выпила и снова поморщилась. Эрни сидел на стуле рядом с телевизором и задумчиво смотрел на нее. — Ты учишь студентов? — спросил он. — Ты учишь студентов, и это твоя позиция? — Я сказала. Остальные могут заткнуться. — Великолепно. Мне жаль твоих студентов. — Следи за собой, Эрни, — проговорила она, указывая на него пальцем. — Следи за собой. — Могу я сказать тебе пару вещей или нет? — Выкладывай. Но они не будут иметь никакого значения. Майкл откашлялся. — Я думаю, Эрни прав. Это едва ли конструктивная пози… Она резко повернулась к нему: — Ни слова от тебя, слышишь? Майкл потупился. — Первое, — сказал Эрни, — если бы ты внимательней посмотрела в мою банковскую книжку, то заметила бы, что в первую неделю сентября я потратил две тысячи двести долларов. Мне нужно было купить новую переднюю часть для Кристины. — Ты говоришь так, как будто гордишься собой. — Да, я горжусь собой. — Он спокойно выдержал ее взгляд. — Я сам поставил ее, мне никто не помогал. И я хорошо сделал свою работу — она с виду ничем не отличается от заводской. Но с тех пор мой счет увеличился на шестьсот долларов. Уиллу Дарнеллу понравилось, как я работаю, и он платит мне по шестьсот долларов в месяц. Если к этим сбережениям прибавить деньги, которые он платит мне за ремонт старых автомобилей, то к концу учебного года у меня будет уже четыре тысячи шестьсот долларов. А если я буду работать и следующим летом, то ко времени поступления в колледж накоплю почти семь тысяч долларов. — Они тебе не помогут, если ты плохо окончишь школу, — возразила она, решив перевести разговор на другую тему. — Ты стал получать неважные отметки. — Это не имеет значения. — То есть как «не имеет значения»? У тебя отставание по дифференциальному исчислению! На прошлой неделе мы получили красную карточку! Красные карточки высылались родителям детей, чья успеваемость на студенческих курсах была ниже допустимой. — Это результат одного-единственного экзамена. Вы знаете, что в целом у меня вполне приличная успеваемость… — Она снизится! — резко сказала она и шагнула к нему. — Красная карточка — это только начало, можешь поверить мне и твоему отцу. Эрни встал со стула и улыбнулся; Регина враждебно посмотрела на него. — Хорошо, — сказал он. — Пусть она стоит здесь до конца экзаменов. Если я не наберу нужного количества баллов, то продам ее Дарнеллу. Он с удовольствием купит машину, потому что сейчас она в хорошем состоянии. Со временем она будет только улучшаться. — Эрни задумался. — Я даже больше скажу. Я избавлюсь от машины в том случае, если в течение всего семестра не буду иметь примерной успеваемости по исчислению. — Нет, — незамедлительно ответила Регина. Она бросила на мужа предупреждающий взгляд. Тот хотел было открыть рот, но промолчал. — Почему нет? — мягко спросил Эрни. — Потому что это уловки, и ты сам прекрасно знаешь, что это уловки! — внезапно закричала на него Регина, охваченная приступом неконтролируемой ярости. — И я не собираюсь выслушивать твои дерзости! Я твоя мать, я… я меняла твои грязные пеленки! Я сказала, что она не будет стоять здесь, и ты сделаешь так, чтобы я ее больше не видела! Все! Хватит! — Пап, как ты себя чувствуешь? — спросил Эрни, переведя взгляд. Майкл снова открыл рот и хотел что-то сказать. — Он себя чувствует так же, как и я, — проговорила Регина. Эрни опять посмотрел на нее. Их одинаково серые глаза встретились. — То, что я говорю, не имеет значения, да? — Думаю, дело зашло слишком да… Она хотела повернуться и уйти, но Эрни схватил ее за локоть. — Не имеет значения, да? Да? Когда ты что-то решила, то уже ничего не видишь, не слышишь и ни о чем не думаешь. — Эрни, остановись! — закричал на него Майкл. Эрни и Регина смотрели друг на друга ледяными глазами. — Я скажу, почему ты не хочешь меня слушать, — произнес Эрни все тем же мягким голосом. — Не из-за денег, потому что автомобиль помогает мне зарабатывать их. И не из-за отметок, потому что они не хуже, чем прежде. Ты это и сама знаешь. Ты выходишь из себя, но не из-за этого, ты не выносишь того, что не можешь держать меня под каблуком, как своих студентов, как его, — он ткнул пальцем в сторону Майкла, — и как меня держала все время. — Эрни покраснел. Его руки были сжаты в кулаки, которые он упер в бока. — У тебя на языке только дерьмовые либеральные разглагольствования о том, как семья вместе решает проблемы, вместе обсуждает дела, вместе находит ответы. Но на самом деле ты одна решала, что мне одевать в школу, какие школьные ботинки я должен был носить, с кем я мог играть, а с кем не мог, ты решала, куда нам поехать на каникулы, ты говорила ему, когда продать машину и какую купить взамен. Теперь эти дела тебе не удаются, и поэтому тебе так дерьмово, разве нет? Она наотмашь ударила его по лицу. Звук пощечины раздался, как пистолетный выстрел в общей комнате. На улице уже почти стемнело. Кристина стояла на асфальтовой дорожке Каннингеймов, повернутая передними фарами к дому, — она холодно смотрела на эту безобразную семейную сцену. Неожиданно Регина заплакала. Подобный феномен, сравнимый с дождем в пустыне, Эрни наблюдал всего пять или шесть раз в жизни — и ни разу не был причиной слез.