Слушай, маленькая Лизи. Я издам тот звук, который издаёт она, когда оглядывается. Но в углу блестел серебряный штык… чуть погнутый? Она полагала, что да. Если бы она засомневалась, что успевает вовремя… если бы проснулась в темноте, в поту, в уверенности, что опоздала на какую-то долю мгновения и оставшиеся годы их совместной жизни ушли безвозвратно… — Лизи, ты приедешь? Когда в голове у неё проясняется, она спрашивает о тебе. В мозгу Лизи зазвенели колокольчики тревоги. — Что значит «когда в голове у неё проясняется»? Вроде бы ты сказала, что она в норме. — Так и есть… то есть я так думаю. — Пауза. — Она спросила о тебе. Потом попросила чая. Я принесла ей чашку, и она выпила. Это хорошо? — Да, — ответила Лизи. — Дарл, ты знаешь, в чём причина? — Будь уверена. В городе, похоже, только об этом и говорят, но я не знала, пока миссис Джонс не сказала мне по телефону. — Что? — Но Лизи уже догадывалась, что услышит в ответ. — Чарли Корриво вернулся в город, — ответила Дарла. Тут же понизила голос: — Добрый старый Балабол. Всеобщий любимец банкир. Привёз с собой девушку. Маленькую красотку француженку из Сент-Джон-Вэлли. — Последнее она произнесла с мэнским прононсом, получилось что-то напоминающее «Сенджуан». Лизи стояла, глядя на серебряную лопатку, ожидая продолжения. В том, что оно последует, сомнений у неё не было. — Они поженились, Лизи. — После этих слов Дарлы из трубки донеслись какие-то сдавленные звуки, которые поначалу Лизи приняла за сдерживаемые рыдания. Но через мгновение до неё дошло, что Дарла сдерживает смех, дабы её не услышала Аманда, которая находилась где-то в доме. — Я приеду как смогу быстро. И… Дарл? Нет ответа, только все те же сдавленные звуки, вроде бы они даже становились громче. — Если она услышит, что ты смеёшься, то вновь возьмётся за нож, только на этот раз порежет тебя. Смех тут же прекратился. Лизи услышала, как Дарла набирает полную грудь воздуха. — Её мозгоправа здесь больше нет, знаешь ли. — Наконец к Дарле вернулась способность говорить. — Этой Уитлоу. Которая всегда ходила, обвешанная бусами. Уехала. Насколько мне известно, на Аляску. Лизи слышала про Монтану, но едва ли это имело хоть какое-то значение. — Ладно. Посмотрим, насколько она плоха. Есть одно местечко, которым интересовался Скотт… «Гринлаун», по пути к Двойному городу[30]… — Ох, Лизи! — Голос доброго мамика, но из уст Дарлы. — Что «Лизи»? — резко ответила она. — Что «Лизи»? Или ты собираешься переселиться к ней и следить, чтобы она не вырезала инициалы Чарли Корриво на своих грудях, когда у неё в следующий раз поедет крыша? Или ты думаешь, что к ней переселится Канти? — Лизи, я не хотела… — А может, Билли сможет вернуться домой из университета и позаботиться о ней? Одним студентом в академическом отпуске больше, одним — меньше, какая разница? — Лизи… — А что ты предлагаешь? — Она слышала грозные нотки в своём голосе и ненавидела их. Это ещё одна привычка, которая появляется у человека, если в течение десяти или двадцати лет он не испытывает проблем с деньгами: ты думаешь, что у тебя есть право пинками пробивать себе путь из угла, в котором оказался. Она вспомнила, как Скотт говорил, что людям нельзя разрешать строить дома с более чем двумя туалетами. Если их больше, люди начинают мнить себя великими. Она вновь посмотрела на лопату. Та блеснула в ответ. Успокоила. Ты его спасла, сказала лопата. Не по твоим часам. Это правда? Лизи не могла вспомнить. Ещё момент из тех, которые она сознательно забывала? Этого она тоже не могла вспомнить. Тьфу ты! Чёрт знает что! — Лизи, извини… Просто… — Я знаю, — оборвала её Лизи. Она чувствовала, что устала, мысли путаются и ей стыдно за свой срыв. — Мы что-нибудь придумаем. Я сейчас приеду. Хорошо? — Да. — Голос Дарлы переполняло облегчение. — Хорошо. — Этот француз, — добавила Лизи. — Каков подонок! Таким оказался дерьмом. — Подъезжай как можно скорее. — Приеду. До встречи. Лизи положила трубку. Направилась в северо-восточный угол комнаты и взялась за черенок серебряной лопаты. Ей показалось, что она делает это впервые, но стоило ли удивляться? Когда Скотт передал ей лопату, её интересовал только блестящий серебряный штык с выгравированной надписью, а к тому времени, когда пришла пора замахнуться лопатой, её руки действовали как бы сами по себе… или так казалось; она предполагала, что какая-то примитивная, ориентированная на выживание часть её мозга командовала ими, заменив собой Совершенно Современную Лизи. Она провела ладонью по гладкому дереву, наслаждаясь этими приятными ощущениями, и её взгляд вновь упал на три поставленные друг на друга коробки с чёрной надписью на каждой: «СКОТТ! РАННИЕ ГОДЫ!» В коробке наверху когда-то стояли бутылки джина «Джилбис», а после того как содержимое изменилось, клапана не заклеили лентой, а лишь зацепили друг за друга. Лизи смахнула пыль, удивляясь, как её много, удивляясь тому, что руки, которые касались этой коробки последними (наполняли её, зацепляли клапана, ставили на самый верх), теперь сами, сложенные, лежали под землёй. Коробку заполняла бумага. Рукописи, предположила Лизи. На чуть пожелтевшей титульной странице красовалось название, написанное большими буквами и подчёркнутое. А ниже — аккуратно напечатанные имя и фамилия автора. Всё это Лизи узнала, как узнала улыбку, которая не изменялась с тех пор, как она встретила на презентации молодого Скотта. Что Лизи не узнала, так это название романа: АЙК ПРИХОДИТ ДОМОЙ Скотт Лэндон. Это роман? Рассказ? Одного взгляда на содержимое коробки определённо не хватало, чтобы ответить на этот вопрос. Но в коробке, похоже, тысяча страниц, а то и больше, основная часть в стопке под титульным листом, а остальные поставлены вертикально, заполняя два больших зазора. Если всю эту коробку занимает один роман, то объёмом он будет больше «Унесённых ветром». Возможно ли такое? Лизи полагала, что да. Скотт всегда показывал ей свою работу после того, как ставилась последняя точка, и в процессе, с радостью, если она просила (этой привилегией не обладал больше никто, даже его постоянный редактор Карсон Форей), но если она не просила, то ничего и не показывал. И его отличала удивительная плодовитость, до самого последнего дня. Скотт Лэндон писал и дома, и в дороге. Но роман в тысячу страниц? Конечно, Скотт упомянул бы про него. Готова спорить, это всего лишь рассказ, который ему не понравился. А что касается остальной бумаги в этой коробке, листов, которые лежат ниже и заткнуты сбоку? Вторые и третьи экземпляры ранних романов. Или гранки. То, что он называл «черновыми материалами». Но разве он не отправлял все черновые материалы в Питтсбургский университет после того, как заканчивал с ними работу, для Коллекции Скотта Лэндона в их библиотеке? Другими словами, для того, чтобы инкунки могли пускать над ними слюни. И если в этих коробках лежали экземпляры его ранних рукописей, откуда взялись другие экземпляры (отпечатанные ещё под копирку) в чуланах наверху, помеченных табличкой «КЛАДОВАЯ» на дверях? И теперь, раз уж она об этом подумала, что лежало в двух клетушках по обе стороны побелённого курятника? Что хранилось там? Она посмотрела наверх, словно была Суперледи и могла увидеть ответ благодаря своему рентгеновскому зрению, и в этот самый момент вновь зазвонил телефон. 4 Она подошла к столу, сорвала трубку с рычага, переполненная предчувствием дурного и раздражением… но раздражение преобладало. Существовала вероятность (маленькая), что Аманда отрезала себе ухо а-ля Ван Гог или полоснула ножом по шее вместо руки или ноги, но Лизи в этом сомневалась. Зато Дарла всю жизнь славилась тем, что перезванивала через три минуты после окончания разговора, чтобы выпалить в трубку: «Я только что вспомнила…» или «Я забыла сказать тебе…» — Что ещё, Дарл? Последовала пауза, а потом в трубке раздался мужской голос (Лизи решила, что знакомый голос): «Миссис Лэндон?» Теперь паузу взяла Лизи, чтобы пробежаться по списку мужчин. Более чем короткому. Просто удивительно, как после смерти мужа сокращается круг твоих знакомств. Она поддерживала контакты с Джейкобом Монтано, адвокатом Скотта в Портленде, Артуром Уильямсом, нью-йоркским бухгалтером, который выпускал из своих рук доллар, если только орёл на банкноте молил о пощаде (или умирал от асфиксии), Деком Уильямсом (не родственником Артура), строителем из Брайтона, который превратил сеновал в рабочие апартаменты Скотта и переделал второй этаж их дома, после чего тёмные комнаты стали царством света, Смайли Фландерсом, сантехником из Моттона, неиссякаемым кладезем анекдотов, приличных и не очень, Чарли Хэддонфилдом, агентом Скотта, который время от времени обращался к ней по делам (главным образом насчёт продажи авторских прав на зарубежные публикации и рассказов для антологий), плюс на связи оставалась горстка друзей Скотта. Но никто из них никогда не звонил по этому номеру, даже если он и был в справочнике. А был ли? Она не могла этого вспомнить. В любом случае голос принадлежал человеку, который не входил в вышеуказанный список, так что оставалось непонятным, откуда она могла знать раздавшийся в трубке мужской голос (или подумать, что знает его). Тогда, чёрт побери… — Миссис Лэндон? — Кто вы? — спросила она. — Моё имя не имеет значения, миссас, — ответил голос, и перед мысленным взором Лизи возник как живой Герд Аллен Коул, губы которого двигались, словно он беззвучно молился. Да только длиннопалая рука поэта держала револьвер. Святой Боже, нет… неужели ещё один, подумала она. Неужели ещё один Блонди? Она вновь увидела в руке серебряную лопату (инстинктивно ухватилась за деревянный черенок, когда срывала с рычага трубку), и лопата эта твердила: «ещё один, ещё один». — Для меня имеет, — ответила она, поразившись деловитости собственного голоса. Как могла такая резкая, не терпящая возражений фраза выскочить из её внезапно пересохшего рта? И тут же до неё дошло, где и когда она слышала этот мужской голос: сегодня, несколькими часами раньше, с автоответчика, установленного на этом телефонном аппарате. И неудивительно, что она не сумела сразу его вычислить — голос произнёс только два слова: «Я перезвоню». — Если не желаете представиться, я кладу трубку. На другом конце провода вздохнули. Устало и добродушно. — Не создавайте мне трудностей, миссас. Я же пытаюсь вам помочь. Действительно пытаюсь. Лизи подумала о голосах в любимом фильме Скотта «Последний киносеанс»[31], о песне Хэнка Уильямса «Джамбалайя». «Одетый модно, шагающий грозно…» — Я кладу трубку, прощайте. Удачи вам в жизни. — Но даже не оторвала трубку от уха, полагая, что время ещё не пришло. — Можете называть меня Зак, миссас. Это имя ничуть не хуже других. Согласны? — А дальше? — Зак Маккул. — Тогда я — Элизабет Тейлор. — Вы хотели имя, вы его получили. — Тут он её уел. — И где вы взяли этот номер, Зак? — В телефонном справочнике. — Значит, номер в справочнике есть. Это что-то да объясняло. Возможно. — А теперь вы меня выслушаете? — Я слушаю. — Слушаю… и сжимаю в руке серебряную лопату… и жду ветра перемен. Прежде всего этого ветра. Потому что перемены надвигались. Каждый нерв её тела говорил об этом. — Миссас, недавно к вам приезжал мужчина, который хотел заглянуть в бумаги вашего мужа, и позвольте мне выразить соболезнования в связи с вашей утратой. Последнее Лизи проигнорировала. — Многие люди просили у меня разрешения заглянуть в бумаги Скотта после его смерти. — Она надеялась, что мужчина на другом конце провода не сможет догадаться или прочувствовать, как сильно билось её сердце. — Всем им я говорила одно и то же: со временем я доберусь до этих бумаг и разделю… — Этот парень работает в том колледже, где учился ваш покойный муж, миссас. Говорит, что он — логичный выбор, поскольку бумаги всё равно попадут туда. Какое-то время Лизи молчала. Думала о том, как мужчина называл её миссас. То есть он не из Мэна, не янки, скорее всего без образования, во всяком случае — по меркам Скотта. Она догадалась, что этот «Зак Маккул» никогда не посещал колледж. Она также отметила, что ветер действительно переменился. Она больше не боялась. Она в этот конкретный момент злилась. Больше чем злилась. Яростью не уступала поднятому из берлоги медведю. Низким, сдавленным голосом, — который сама едва узнала, Лизи выплюнула: — Вудбоди. Вот о ком вы говорите, не так ли? Джозеф Вудбоди. Этот сучий инкунк. Последовала пауза на другом конце провода, потом её новый друг выдавил из себя: — Я не понимаю вас, миссас.