Дойдя до поворота, Деннис выглянул из-за угла и увидел молодого заспанного стражника. Сердце его подпрыгнуло, но зато теперь он понял, где находится. Когда стражник ушел, Деннис быстро, с уверенностью человека, знающего замок как свои пять пальцев, отправился в западное крыло, где хранились салфетки. Он старался выбирать самые темные коридоры и при каждом звуке, реальном или воображаемом, прижимался к стене. Весь путь занял почти час, и ему ужасно хотелось есть. Забудь о брюхе, Деннис, – думай в первую очередь о своем хозяине! Отдаленный крик часового возвестил о том, что уже четыре часа. Деннис был близок к цели, когда из-за поворота вдруг показался стражник. Деннис вжался в стену, стараясь не дышать. Вот сейчас стражник повернется, увидит его, схватится за меч… и это будет концом и для Денниса, и для Питера. От стражника несло винным перегаром и потом. Он остановился, поковырял в носу, потом вдруг запел надтреснутым голосом: – Знал девчонку я, друзья… Марчи-Мельд ее звал я… Я прошел бы семь морей… Чтоб обнять ее скорее… Тутти-синди, тутти-на, дайте мне стакан вина… Тут с Деннисом случилось нечто ужасное. Его нос начал чесаться. Скоро он должен чихнуть. Иди же, болван! – взмолился он про себя. Но стражник вместо этого извлек из левой ноздри что-то зеленое и принялся разглядывать. – Знал девчонку я, друзья, – завел он снова. – Дарчи-Дарл ее звал я… Целовал я тыщу раз милых губ ее и глаз… Тутти-синди, тутти-на… дайте мне стакан вина. Об башку бы тебе стакан вина, подумал Деннис. ПРОВАЛИВАЙ! Нос чесался все сильнее, но он не осмеливался тронуть его, боясь быть замеченным. Стражник еще покопался в своем носу и наконец ушел, по-прежнему напевая дурацкую песенку. Едва он отошел, как Деннис зажал нос и рот и чихнул. Он ожидал лязга металла и воплей, но стражник ничего не заметил. Раньше за пьянство на посту он мигом загремел бы на дальнюю границу, но времена изменились. Деннис немного подождал, потом с опаской двинулся к двери справа по коридору. Он хорошо знал эту дверь, хотя теперь рядом с ней стояло кресло. Дверь вела в хранилище салфеток. Ее не запирали раньше, не запирали и теперь – кому нужны старые салфетки? Стоя здесь, он вспомнил вопрос, который задал ему Пейна: Знаешь ли ты, откуда берут салфетки для принца Питера? Этот вопрос показался Деннису легким, но вы, быть может, заметили, что все вопросы, на которые знаешь ответ, кажутся легкими. Деннис взял деньги у Бена – собственно, у Андерса Пейны, и считал своим долгом время от времени проверять, выполняется ли то, на что эти деньги пошли. Он рассказал Пейне о хранилище салфеток (чем тот был весьма удивлен) и о том, как каждую субботу служанка берет оттуда двадцать одну салфетку, гладит их и вывозит на маленькой тележке за дверь, откуда воскресным утром слуга относит их в Иглу и передает одному из стражников. Все это он рассказал Пейне. Теперь Деннис подошел к тележке, где лежала очередная партия салфеток. Он откинул верхнюю. Воскресный завтрак. Воскресный обед. Воскресный ужин. Если бы он откинул еще одну, вся наша история могла бы кончиться по-другому. Но он решил, что под тремя салфетками записка будет в безопасности. Он извлек из подкладки куртки булавку, которую нашел накануне в фермерском доме, и аккуратно пришпилил записку к внутренней стороне салфетки. – Найди ее, Питер, – прошептал он громоздящимся вокруг пирамидам салфеток. – Найди ее, мой король. Деннис знал, что пора прятаться. Скоро замок проснется, конюхи отправятся в конюшни, прачки – в прачечную, кухарки – на кухню. При мысли о кухне у Денниса опять заныло в животе. Теперь и репа казалась ему необычайно вкусной. Он прошел вглубь и затаился в дальнем углу хранилища. От салфеток исходил сладкий сухой запах. Деннис разложил одну стопку на полу, а другую подложил под голову. Это было не самое роскошное ложе, но после долгого пути и всех ночных страхов спать ему хотелось еще сильнее, чем есть. Скоро он уснул, и прежде чем мы на время оставим его, хочу пожелать тебе, читатель, – пускай твой сон будет таким же сладким и безмятежным, как его сон в ту ночь. 94 В субботу вечером, когда Деннис замирал от ужаса на поле, когда черная тень мыслей Флегга пронеслась над ним, Бен Стаад и Наоми Ричфул расположились на ночлег на заснеженной пустоши милях в тридцати от бывшего дома Андерса Пейны. Они разбили временный лагерь. Пока Бен натягивал палатку и разводил огонь, Наоми отвязывала собак. Потом она варила в котелке оленину. Они молча поели, и девушка вернулась к собакам. Лайки уже спали, все, кроме Фриски, ее любимицы. Фриски поглядела на хозяйку своими почти человеческими глазами и лизнула ей руку. – Хорошо поработала, милая, – сказала Наоми. – Теперь спи. Лови лунных зайцев. Фриски послушно положила голову на лапы. Улыбнувшись, Наоми вернулась к огню. Бен сидел у костра, обняв руками колени; лицо его было задумчивым. – Скоро начнется снегопад. – Я так же хорошо предсказываю погоду, как и ты, Бен Стаад. Феи водят хоровод вокруг головы принца Эйлина. Бен посмотрел на луну и кивнул. Потом опять стал глядеть в огонь. – Знаешь, я видел плохой сон. Сон о… о том, кого лучше не называть по имени. Наоми закурила сигару и предложила другую Бену, но он покачал головой. – Мне, похоже, снился тот же сон, – сказала она, пытаясь говорить равнодушно, но в голосе ее слышалась тревога. Бен недоуменно уставился на нее. – Да, – произнесла Наоми, словно отвечая на его незаданный вопрос. – Во сне он смотрел на какую-то блестящую штуковину и произносил имя Питера. Я не из тех неженок, что вопят при виде мыши или паука, но от этого сна мне захотелось кричать. Вид у нее был смущенный. – Когда это было? – Две ночи назад. – А мне это снилось четыре ночи назад. И не думай, что я буду над тобой смеяться и обзывать плаксой. Я тоже чуть не заорал. – Эта блестящая вещь… он потом ее погасил. Как ты думаешь, это свеча? – Нет, сама знаешь, что нет. – Она кивнула. – Это что-то гораздо хуже… Знаешь, я, пожалуй, возьму сигару. Она дала ему сигару, и он прикурил от костра. Они сидели молча, глядя, как ветер разносит искры огня, которые затухали в мраке ночи, словно блеск того загадочного предмета, виденного ими во сне. Вокруг было темно, очень темно. Бен подумал, что снегопад будет сильным. Наоми словно прочитала его мысль: – Похоже, будет буря, какой и старики не помнят. Как думаешь? – Похоже. С нерешительностью, столь несвойственной ее обычной манере, она спросила: – Бен, что означает этот сон? Он покачал головой: – Не знаю. Ясно, что Питер в опасности. Если это означает что-то еще, то мы должны спешить. – Он взглянул на нее в упор, и ее сердце слегка подпрыгнуло. – Мы можем достичь фермы сегодня? – Должны. Но только боги знают – не сломает ли собака ногу, не нападет ли на нас в лесу медведь-шатун. Но если ничего подобного не произойдет, мы будем там. Я поменяла всех собак, кроме Фриски, а Фриски не устает. Снегопад может нас остановить, но, думаю, он задержится… и чем дольше задержится, тем сильнее в конце концов будет. Но что же нам делать, если твой приятель не вернется? – Не знаю. – Бен вздохнул и потер рукой лоб. Что толку гадать? Пейна отправил Денниса в замок, но как он проникнет туда? И где будет прятаться? – Бен! – Что? – Он отвлекся от своих мыслей и повернулся к ней. – Ты о чем сейчас думал? – Ни о чем. – Нет, думал! У тебя глаза блестели. – Правда? Должно быть, о пирогах. Ладно, пора спать. Нам нужно тронуться в путь как можно раньше. Но в палатке, подле сладко спящей Наоми, он долго еще не мог уснуть. В замке полно мест, где можно спрятаться. Но два места особенно хороши, и именно там он может скорее всего найти Денниса. Наконец он уснул… …и ему приснился Флегг. 95 Питер, как обычно, начал воскресенье с упражнений и молитвы. Он чувствовал себя отлично. Поглядев на небо, предвещавшее бурю, принялся за завтрак. Конечно, с салфеткой. 96 В тот воскресный день каждый житель Делейна хотя бы раз в тревоге взглянул на север. Все соглашались, что надвигается невиданная буря. Тучи сделались тускло-серыми, цвета волчьего меха. Стало теплее, и впервые за долгое время начали таять сосульки на крышах, но старожилы говорили, что их не одурачишь. Вскоре опять похолодает, и часа через два, самое большее через четыре, пойдет снег. И он будет идти, говорили они, не день и не два.