50 Если бы вы спросили Флегга, он бы усмехнулся и сказал, что, по его мнению, Томас не способен что-либо утаить ни от кого, кроме разве что от последнего болвана. И уж конечно, не от человека, возведшего его на трон. Но люди, подобные Флеггу, горды и самоуверенны и часто не видят того, что творится у них перед самым носом. Флегг так и не узнал, что Томас видел его в ту ночь. Теперь и у Томаса была своя тайна. 51 С вершины Иглы Питер смотрел вниз, на коронацию. Как Томас и надеялся, он видел и слышал все, от первого момента, когда Томас, уцепившись за руку Флегга, появился на площади, до последнего, когда тот опять скрылся во дворце. Он простоял у окна часа три, хотя церемония давно уже закончилась. Толпа расходилась, возбужденно обмениваясь впечатлениями. Один рассказывал другому, где он был, когда услышал о смерти старого короля, и потом они вдвоем пересказывали это третьему. Женщины наконец вволю оплакали Роланда Доброго, не забывая обсудить, как выглядел новый король и как спокойно он держался. Дети играли в короля, падали, разбивали носы, плакали, потом смеялись и опять играли. Мужчины хлопали друг друга по спине, говоря, что теперь все будет хорошо – неделя была ужасная, но теперь уж точно все будет хорошо. За этими словами проглядывала неловкость, словно они понимали, что все не так уж хорошо. Питер тоже чувствовал это в своей камере, но не мог никому рассказать. Уже открылись пивные – якобы в честь коронации, а на самом деле просто потому, что нужно было работать. К семи вечера весь город был пьян. Народ высыпал на улицы, прославляя Томаса Светоносного или ругаясь друг с другом. Когда гуляки начали наконец расходиться, Питер отошел от окна и сел на единственный стул в своей «гостиной». Он сидел и смотрел, как за окном сгущаются сумерки. Принесли ужин – жирное мясо, водянистый эль и хлеб, такой черствый, что Питер мог бы оцарапать им горло, если бы ел. Но он не ел. Около девяти, когда улицы опять начали заполняться хмельной толпой, Питер пошел во вторую комнату, умылся холодной водой из тазика и помолился, став на колени. После этого он лег в постель. Ему дали только одно тонкое одеяло, хотя в комнате было очень холодно. Он укрылся до подбородка, подложил руки под голову и долго лежал так. Снизу доносились крики и смех. То и дело взлетали ракеты, а один раз прогрохотал выстрел – пьяный солдат устроил салют, за что на следующий день был отправлен на самую дальнюю границу. Порох в Делейне был редкостью, и к нему относились с опаской. Где-то около часа Питеру удалось наконец уснуть. Проснулся он в семь. Дрожа от холода, стал на колени и помолился, выдыхая вместе со словами белые облачка пара. Потом оделся, пошел в «гостиную» и часа два стоял у окна, глядя, как просыпается город. Пробуждение шло медленнее, чем обычно: у большинства взрослых головы разламывались от выпитого накануне. Они медленно тащились на работу; многих кулаками гнали сердитые жены, без всякого сочувствия к их головной боли. (У Томаса тоже болела голова, но у него хотя бы не было сердитой жены.) Принесли завтрак. Главный тюремщик Бесон, тоже страдавший от похмелья, потчевал Питера овсянкой на воде, прокисшим молоком и тем же черствым хлебом. Это совсем не напоминало завтраки, которые подавал Питеру Деннис, и он опять не стал есть. В одиннадцать тюремщик молча унес еду. – Похоже, парень решил голодать, – сказал он Бесону. – Ну и ладно, – заметил главный тюремщик. – Избавит нас от труда его кормить. – Наверное, он боится яда, – предположил один из подчиненных, и Бесон, несмотря на головную боль, расхохотался. Хорошая шутка! Питер большую часть дня просидел на стуле в «гостиной». Иногда он вставал и смотрел в окно. На окне не было решеток – никто не беспокоился, что заключенный сможет сбежать. Стена Иглы была совершенно гладкой. По ней могла спуститься муха, но не человек. А если у него хватит ума прыгнуть, что с того? Государство только сэкономит на содержании одного убийцы, пусть и голубой крови. Солнце начало двигаться к закату. Питер сидел и смотрел, как его тень перемещается по комнате. Принесли ужин – снова жирное мясо, водянистый эль и черствый хлеб. Он снова ни к чему не притронулся. Когда солнце зашло, он сидел в темноте до девяти, потом отправился в спальню. Умылся, помолился, лег в постель. Снова лежал, подложив руки под голову, и думал. Около часа он уснул. Так было и на другой день. И на третий. Всю неделю Питер ничего не ел, ничего не говорил и ничего не делал – только стоял у окна или сидел на стуле, глядя, как солнце ползет по полу, а потом по стене до потолка. Бесон думал, что юноша помешался от горя. Такое случалось иногда, особенно у знатных. Он может умереть, и черт с ним. Но на восьмой день Питер позвал Арона Бесона и дал ему поручение… и дал его не как узник. Как король. 52 Питер испытывал горе, но не такое сильное, как предполагал Бесон. Он всю неделю тщательно обдумывал свое положение и решил действовать. Конечно, он чувствовал усталость и отчаяние, но твердо помнил одно: он не убивал своего отца, пусть даже все в королевстве верили в это. В первые дни Питера еще одолевали бесполезные чувства. Ребенок в его душе кричал: нечестно! Это нечестно! Конечно, оно так и было, но что толку? Постепенно он начал восстанавливать контроль над собой. После двух-трех дней голодовки он начал слышать свои мысли. Он ощущал себя легким и пустым… как стакан, ждущий, чтобы его наполнили. Он молился, зная, что не просто молится, а говорит сам с собой, обсуждая то, что с ним случилось. Он не убивал отца. Это – первое. Кто-то подстроил так, что его обвинили в убийстве. Это – второе. Кто? Во всем Делейне был лишь один человек, который мог это сделать, который знал, что такое Драконий Песок. Флегг. Все понемногу прояснялось. Флегг знал, что при Питере ему не будет места в королевстве. Флегг заставил Томаса дружить с ним… и бояться его. Каким-то образом Флегг отравил отца и создал видимость, что это сделал он, Питер. Питер понял это на третий день царствования Томаса. Так что же ему делать? Смириться? Он не мог смириться с этим. Сбежать? Но никто никогда не бежал из Иглы. Кроме… Вдруг он вспомнил. Это было на четвертый вечер. Он поглядел на поднос с нетронутым ужином. Жирное мясо, водянистый эль, черствый хлеб. Никакой салфетки. Кроме… Сбежать можно. Можно. Это очень опасно и очень долго. Скорее всего ничего не получится. Но… способ все-таки есть. А если он все-таки сбежит? Как уличить настоящего убийцу? Питер не знал. Флегг был опытной старой змеей и не оставлял следов. Удастся ли Питеру выудить у него признание? Ведь Флегг может просто растаять как дым, если узнает о бегстве Питера. А если он все же признается, поверят ли ему? Да, он сознался в убийстве Роланда, скажут люди. Питер, сбежавший отцеубийца, приставил ему нож к горлу, и он сознался. Тут и я бы сознался в чем угодно, хоть в убийстве Бога! Вы, наверное, удивитесь, как мог Питер думать о таких вещах, сидя в своей камере в трехстах футах над землей. Но я уже сказал, что Питер увидел путь к спасению. Однако какой смысл бежать, прилагая к тому огромные усилия, подвергая жизнь риску, если это ни к чему не приведет? Или приведет только к еще большему ущербу для королевства? Питер думал об этом снова и снова. На седьмой день он решил: лучше попытаться, чем просто сидеть здесь и ждать смерти. Допущена несправедливость. Странно – его больше волновало это, а не то, что несправедливо обошлись именно с ним. Допущена несправедливость, и это нужно исправить, пусть даже ценой жизни. На восьмой день царствования Томаса он позвал Бесона. 53 Бесон слушал речь принца с недоверием и нарастающим гневом. Едва Питер закончил, главный тюремщик разразился градом таких ругательств, что от них покраснел бы и конюх. Питер выслушал их молча. – Ах ты, щенок сопливый! – закончил Бесон почти с изумлением. – Ты, кажется, еще думаешь, что живешь во дворце и можешь командовать слугами всякий раз, когда тебе захочется шевельнуть пальцем? Ну уж нет, сир! Ты крупно ошибаешься! Бесон нависал над принцем, выпятив щетинистый подбородок, но Питер не отошел, хотя запах, исходивший от этого типа, был невыносим: дрянное прокисшее вино и застарелая грязь. Между ними не было решетки: Бесон не боялся заключенных, а тем более не боялся этого сопливого крысенка. Главный тюремщик был пузатым широкоплечим мужчиной лет пятидесяти. Его красное лицо, теперь еще больше покрасневшее от гнева, обрамляли космы сальных волос. Он сжал левую руку в кулак и поднес к носу Питера. Правую же сунул в карман, нащупывая гладкий металлический цилиндр. Один удар этим нехитрым приспособлением мог разворотить человеку челюсть, и Бесон не раз убеждался в этом. – Засунь свои просьбы себе в задницу, мой дорогой, вместе со всей прочей ерундой. И в следующий раз, если вздумаешь лезть ко мне с этим, то подавишься собственными зубами. Понял? Он неторопливо повернулся и пошел к двери, окруженный облаком вони. – Боюсь, ты совершаешь очень серьезную ошибку. – Питер произнес это тихо, но отчетливо. Бесон круто повернулся: – Что ты сказал? – Ты слышал. И в следующий раз изволь говорить со мной как подобает, вонючая старая брюква. Я не потерял ни одного из своих предков, пока поднимался сюда. На миг Бесон потерял дар речи. Рот его открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы – хотя поймай какой-нибудь рыбак рыбу такую же уродливую, как Бесон, он немедленно бросил бы ее обратно. Холодная, почти брезгливая речь Питера наполнила тюремщика яростью. Сами просьбы узника его не очень беспокоили, но тон и вид юного принца означали, что умирать он явно раздумал. Перспективы сонных, спокойных дней и веселых ночей внезапно померкли. Этот парень выглядел очень сильным, очень уверенным. Бесону светила возможность глядеть на него до конца своих дней. И еще… Вонючая брюква? Он действительно назвал меня вонючей брюквой? – О мой дорогой принц, – произнес Бесон. – Похоже, это ты сделал ошибку… но обещаю, что ты никогда ее не повторишь. – Его губы раздвинулись в улыбке, обнажив почерневшие остатки зубов. Теперь, перед атакой, он двигался с необычным проворством. Его правая рука вылетела из кармана, сжимая кусок металла. Питер шагнул назад, переводя взгляд с лица Бесона на его кулак и обратно. За спиной тюремщика решетчатое окошко на двери было открыто, и в него заглядывали двое стражников, ожидая начала потехи.